Крылья - Валентин Холмогоров

Воздушный корабль был поистине огромен. Длина его, как прикинул на глаз Дима, составляла немногим менее двухсот метров, чуть скромнее, чем у легендарного германского «Гиденбурга», но все равно немало по здешним меркам. Внутри жесткого корпуса, собранного вокруг каркаса из металлических шпангоутов и стрингеров, размещалось тридцать пять изолированных друг от друга отсеков с заполненными гелием баллонетами, а приводилась в движение вся эта махина четырьмя газогенераторными двигателями мощностью по двести пятьдесят лошадиных сил каждый. Снаружи корпус был обтянут пропитанной смолой грубой тканью, придававшей ему характерный ребристый профиль. Раньше Дима наивно полагал, будто единственный обитаемый отсек цеппелинов располагается в прикрепленной к темно-серому брюху гондоле. На практике же выяснилось, что этот летательный аппарат может похвастаться довольно-таки просторной палубой, разделенной на жилой, машинный и орудийный отсеки, причем расположена она прямо в сигарообразном корпусе, под секцией с газовыми баллонами. В хвостовой части дирижабля размещался отдельный блок, где хранилось топливо, масло и запчасти для силовых установок, гондола же вмещала лишь рубку управления, радиорубку и несколько тесных офицерских кают. «Фальтсхеттельмарк» мог взять на борт экипаж из тридцати человек, включая кока и судового лекаря, а в случае нужды – перевезти до двух тонн какого-либо полезного груза или авиационных бомб. Неплохо для технологически отсталой цивилизации.

– Митто!

Дима повернул голову и тут же пожалел об этом: усики закрепленных на стоячем воротничке петлиц с серебристыми крылышками больно впились в шею. Форму ему выдали простую, без изысков и каких-либо других знаков различия, только вот чертов воротничок отчего-то оказался раздражающе тесен. Поначалу Дима пытался украдкой расстегивать его, чтобы не мешал, однако однажды попался в таком виде на глаза вахтенному офицеру статс-капитану Руннелю, за что был подвергнут суровому выговору, должностному взысканию и безжалостно отправлен на камбуз драить кастрюли при помощи речного песка, скудно замешенного с холодной водой. Ор стоял такой, что у Димы потом еще пару часов звенело в ушах.

– Вот ты где, – произнес запыхавшийся Эрдман. – Я тебя по всему кораблю ищу.

– У меня вахта… э-э-э… после второй час, – пожал плечами Дима.

– Через два часа, – терпеливо поправил его сурганец. – Пойдемте, вольноопределяющийся Шпитцен, ознакомлю вас с вверенным исторической родиной оружием.

Только поднявшись на борт дирижабля и немного пообщавшись с разговорчивым Эрдманом – вернее, болтал в основном Эрдман, а Дима внимательно слушал, иногда поддакивая и кивая, – он наконец-то стал понемногу понимать, почему его импровизированное рекрутирование прошло столь рутинно и буднично, без сучка без задоринки.

– Ты ведь из Южного Клондала, точно? – спросил тогда его новый напарник, помогая перехватить поудобнее выданную каптером скатку с форменной одеждой, чистым бельем и темно-коричневым колючим пледом.

– Почему так решил? – на всякий случай уточнил Дима.

– Ну, так откуда же еще? – удивленно переспросил Эрдман. – Шпитцен – очень распространенная сурганская фамилия, практически как…

Он на секунду задумался и, звонко, по-детски, засмеявшись, продолжил:

– Как Шпитцен! Или Юрген! На юге Клондала много этнических сурганцев живет, да хоть в том же Герхене наших даже больше, чем местных. За границу Пустошей до полусотни тысяч крестьян с семьями во времена Первой Смуты перебрались, да так там и остались навсегда. Язык почти все позабыли, но традиции еще помнят и Первого Кузнеца чтят, как и предки. Я по твоему произношению сразу догадался, что ты из тех мест. Верно?

– Ну, в общем, да…

– А я о чем? Ничего, друг Митто, – хлопнул его по плечу Эрдман, – скоро мы восстановим историческую справедливость, и все народы мира воссоединятся под знаменами Великого Сургана! Ну а герхенские сурганцы так вообще наши кровные братья. Их мы освободим от клондальских угнетателей в первую очередь, клянусь Великой Матерью.

От этих слов Диме почему-то вдруг сделалось немного тоскливо и неуютно.

Так Дмитрий Спицын, урожденный землянин, инженер-технолог и пилот-любитель, неожиданно для самого себя стал этническим сурганцем Митто Шпитценом, пусть и насквозь провинциальным – аж с самого Южного Клондала.

Они миновали жилой отсек – две расположенные по бокам от узкого, как в плацкартном вагоне, коридора комнатки, где отдыхали свободные от вахт младшие члены экипажа «Фальтсхеттельмарка». Коек или складных полок там не имелось: летуны спали на растянутых поперек помещения гамаках, которые в случае необходимости скатывались и убирались в подсобку, после чего жилой отсек превращался в столовую, а при необходимости – в операционную.

Орудийный отсек, наоборот, размещался у самых бортов и был разделен надвое продольными переборками, внутри которых конструкторы цеппелина оборудовали бункер для хранения боеприпасов. Такое расположение показалось Диме весьма разумным: в случае прямого попадания в борт снаряд противника, пробив тонкую обшивку, вполне мог застрять в переборке, предотвратив детонацию боекомплекта. Ну или в организме кого-нибудь из членов экипажа – тут уж как повезет. В обшивке орудийной палубы были предусмотрены амбразуры – довольно узкие горизонтальные щели, закрытые сейчас металлическими шторками. Вдоль корпуса на равных расстояниях друг от друга возвышались привинченные к полу палубы треноги, наверху каждой из которых крепился массивный пулемет с длинным стволом в дырчатом кожухе.

– Вот! – положив ладонь на один из них, с гордостью произнес Эрдман, – «Заг-Зольдер тридцать пять» производства мануфактуры «Заг Броун ун Зольдер Тангол Индустри». Машинка простая и надежная, как дубина.

Дима с интересом разглядывал пулемет. В стрелковом оружии он практически не разбирался: все его знания сводились лишь к тому, что он кое-как мог отличить пистолет от автомата, а пулемет он живьем видел лишь в далеком детстве, когда их вместе со школьным классом водили на экскурсию в краеведческий музей. Институтская военная кафедра и вовсе прошла как-то стороной: и на занятиях, и во время последовавших за ними месячных сборов в действующей учебной части новоиспеченных курсантов больше заботила весьма нетривиальная проблема – не уснуть прямо на месте после очередной полуночной попойки. Впрочем, автоматов армейские командиры не выдавали даже завзятым трезвенникам, предпочитая вооружать вчерашних студентов метлами, швабрами и лопатами.

– Ты – второй номер пулеметного расчета, – пустился в объяснения Эрдман, – наше с тобой место вот здесь. По сигналу тревоги твоя задача бежать сюда…

Эрдман, смешно изображая спортсмена-бегуна, приблизился к одной из видневшихся в центральной переборке дверок, открыл ее и продолжил:

– Хватаешь короб с пулеметной лентой и тащишь его к турели. Открываешь крышку ствольной коробки, вот так. Вставляешь сюда ленту. Оттягиваешь затворный механизм и осторожно, чтобы не перекосило, проталкиваешь патрон внутрь до щелчка. Плавно отпускаешь затвор, закрываешь крышку. Все понятно? Давай попробуй сам.

Аккуратно, чтобы ненароком чего-нибудь не сломать, Дима извлек из короба оказавшуюся неожиданно тяжелой ленту, тесно нашпигованную золотистыми патронами, похожими на плотно уложенные в консервную банку рядки аппетитных прибалтийских шпрот. Крышка пулемета поддалась далеко не с первой попытки – как выяснилось, для ее открывания нужно надавить на расположенную сбоку подпружиненную кнопку. Затворный механизм взводится тоже с заметным усилием – чтобы сжать тугую пружину, Диме пришлось упереться в обитый жестью рифленый пол палубы обеими ногами.

– При стрельбе за ствол голыми руками не хватайся, обожжешься, – посоветовал Эрдман.

– А воду сюда заливать не надо? – на всякий случай поинтересовался Дима и, встретив непонимающий взгляд пулеметчика, пояснил: – Охлаждение.

– А, ты, наверное, раньше с «Морранами» дело имел, – заулыбался Эрдман. – Это краймарское дерьмо. «Зольдер» – пулемет сурганский, а значит, самый лучший в мире. Ему дополнительное охлаждение без надобности, но ствол лучше все-таки не лапать.

В этот миг из закрепленного под подволоком орудийной палубы медного раструба донесся пронзительный рев, словно кто-то неудачно попытался заколоть здоровенного и очень свирепого быка.

– Вот же, вашу мать, общее построение! – с досадой выругался сурганец. – Давай, Митто, шевелись! Быстрее!

Сквозь непрекращающиеся оглушительные завывания над настилом палубы разнесся дробный топот десятков подкованных башмаков.

– Фальд! Ольверт!

Строй дружно выполнил «равняйсь», «смирно» и замер с подбородками, поднятыми точно на уставную ширину ладони. Кажется, облаченное в синюю летную форму сурганское воинство даже перестало дышать.