Всё, чего ты никогда не узнаешь - Тея Лав

Покачав головой, я делаю глоток шампанского и пытаюсь втиснуться в спор мамы и Бекки.

– Мам, у Бекки не хватит на это смекалки. Она же вся такая справедливая.

Глаза моей младшей сестры сужаются. Незаметно от мамы я улыбаюсь ей и одними губами произношу «не за что».

– Калеб, – мама переводит взгляд на моего мужа. – Как поживают Стелла и Гордон? Я так давно не говорила с ними.

Пока Калеб отвечает, я позволяю себе выпасть из разговора. К тому же этот разговор о его родителях. Не скажу, что у нас плохие отношения, но и хорошими их тоже назвать нельзя. Это тонкая грань между. Когда Калеб впервые меня познакомил с ними, я поняла, что там не будет милых разговоров, громкого смеха и совместных поездок на пикники, как с моими родителями. Они… богатые, консервативные и… скажу честно, эти люди сочатся эгоцентричностью и собственным превосходством. Взгляд Стеллы сразу упал на мою правую руку с татуировкой на предплечье, и я поняла, не такую девушку она хотела видеть рядом со своим сыном в своем шикарном особняке в Бриджпорте. Когда я только собиралась ехать к ним, Калеб немного предупреждал, намекал. Он и сам волновался, но я не была уверена, что все будет настолько сложно. За ужином говорили только отец Калеба и сам Калеб, и это был разговор о работе, ничего такого, а мы со Стеллой молчали. Лишь после моего ответа, чем я занимаюсь, она выдавила из себя снисходительную улыбку.

Боже, это был ужасный вечер. Позже я подкалывала Калеба, что он оказался типичным богатым мальчиком из Коннектикута. «Мой Ричи». Он улыбался и не спорил. Я его всегда любила за это.

В нашу вторую поездку Коннектикут я услышала, как Стелла сказала своему сыну, что у меня на лице написано «неудачница». Слишком много смеюсь, слишком много мечтаю, меня вообще в его жизни слишком много. «Возможна она и талантлива, но немного глуповата, чтобы превратить свое увлечение в профессию».

Плакать мне хотелось однозначно. Хотелось уехать. Но той же ночью Калеб повез меня на озеро. Мы купались голые в полной темноте, а затем занимались любовью в машине и на берегу. Это было романтично, но в моих трусиках завелось целое семейство водорослей. Тогда я поняла, что он любит меня, включая все мои несовершенства. Именно мои несовершенства он считает совершенством. Мы идеальная пара.

После ужина Райан умчался домой, в чем мы с Калебом сомневались, а все остальные конечно же, поехали к нам. У нас две гостевые спальни, поэтому проблем с гостями никогда не возникало. Только Райан занимал диван в гостиной, потому что у нас крутой диван в гостиной, как я понимаю.

Бекка и Сэнди еще очень долго хихикали в спальне, которую заняли. И я поняла почему, когда открыла свой деревянный шкафчик на кухне. Наполовину полная бутылка совиньона куда-то улетучилась. Интересно, каким образом они избавятся от нее завтра утром?

Родители уснули почти сразу, как только мы приехали. Калеб тоже. Сначала он обнимал меня за талию, но позже перевернулся на другой бок.

Я просыпаюсь в очередной раз и всматриваюсь в темноту в комнате. Не могу заснуть. Раньше в такие моменты я всегда рисовала. Да я в любые моменты рисовала. Но сейчас мне просто хочется выпить молока.

Кухню освещают лишь лампочки на холодильнике, микроволновке и на датчике дыма. Сощурившись от яркого света в холодильнике, я быстро вынимаю молоко и развернувшись, вскрикиваю. Калеб тихо смеется и берет из моих рук тетрапак.

– Эй, – протестую я.

В ответ он поддевает пальцем мой подбородок и ставит пакет молока на стол, затем достает из шкафа два стакана. В этом весь Калеб. Он не успевает налить, я вновь хватаю молоко и делаю большой глоток прямо из пакета. Он смотрит на меня неодобрительно. Я невинно пожимаю плечами и наливаю молока в один стакан для него.

Мы сидим молча. Он наблюдает за мной. Я слизываю молочные усики над верхней губой. Сильное тело моего мужа напрягается. Я завожусь моментально. У нас несколько дней не было секса. Такое бывало и раньше, но в этот раз ощущается по-другому. После того разговора в гараже тишины словно стало больше. Я боюсь, что однажды кроме нее больше ничего не останется.

Калеб убирает из моих рук молоко. Он хватает меня за талию и усаживает на мраморный кухонный островок. Он такой холодный, а моя кожа горячая. Я залезаю Калебу под футболку одной рукой, провожу по его коже ладонью, но моего терпения сегодня слишком мало, поэтому я сразу же устремляюсь к нему в треники. Он готов для меня. Как всегда.

Как и я для него. Калеб тоже сегодня не хочет прелюдий. Он проводит пальцем у меня между ног и улыбается, обнаружив трусики мокрыми. Он распахивает на мне халат, под которым кроме этих самых трусиков ничего нет. Его губы слишком горячие, язык еще горячее. Я издаю стон, когда он начинает покусывать мои соски. Я запускаю руки в его волосы, и тут Калеб резко поднимает голову.

– Твой отец тоже любит вставать ночью попить молока.

Я замираю. Это правда. И это у нас семейное. Калеб тоже «подсел».

Мы смотрим друг на друга, уже привыкшие к темноте, и вспоминаем одно и тоже.

– Пусть мы уже женаты и это наш дом, я все-таки не хочу опять предстать перед твоим отцом озабоченным переростком, который готов трахаться даже на кухне, – шепчет Калеб мне в ухо.

Я смеюсь и ерзаю от его горячего дыхания.

– Мы уже и тогда были достаточно взрослыми.

– Да, но все же у нас не было общей спальни, где мы могли бы это сделать по-тихому.

Я смотрю на его лицо и провожу по ней ладонью. Не хочу возвращаться в спальню. То, что происходит между нами сейчас, начинает происходить все реже и реже. Это пугает. И мне не хочется сейчас терять этот самый редкий момент.

Я спрыгиваю со стола и хватаю его за руку. Мы идем в прачечную, примыкающую к небольшой ванной внизу. Здесь абсолютно темно. Никаких лишних