Холокост: вещи. Репрезентация Холокоста в польской и польско-еврейской культуре - Божена Шеллкросс

ингредиент, животный жир) или о химическом процессе, необходимом для превращения грубого материала в приятно пахнущий, аккуратно сформованный и упакованный продукт[113]. Наше повседневное использование мыла является одной из наименее сложных, а значит, и наиболее упускаемых из виду практик. Применение мыла описывается коротко: оно касается исключительно поверхности тела и занимает место между кожей и приятно исчезающим продуктом[114]. Суть этого повествования можно уместить в одном предложении: мыло, сделанное из тела животного, моет другое тело. Другими словами, тело моет тело.

Фрейд в «Недовольстве культурой» назвал мыло «мерилом» цивилизации. Позже мыло определялось почти в военных терминах как «победа цивилизации над силами осквернения и экскрементов» [Douglas 2001: 291]. Но что, дамы и господа, если человеческое тело моется мылом, изготовленным из человеческого тела? Эта жуткая и, казалось бы, невозможная концепция повседневного артефакта извращает основной образ цивилизации, к которому традиционно относится косметика, поскольку мыло дегуманизирует одно тело, чтобы очеловечить другое. Как я попытаюсь показать, мыло – его использование, производство, символизация и сеть культурных ассоциаций, в которые оно вплетено, – представляет собой один из самых сложных культурных текстов, поскольку аккумулирует как цивилизационные, так и антицивилизационные смыслы. Поэтому история фактического изготовления мыла пересекается с моей реконструкцией истории его культурного производства.

Использование трупов в образовательных и медицинских целях имеет долгую историю, которая часто переплетается с неэтичными практиками в отношении происхождения этих тел. Нацисты, которые рассматривали идеологически категоризированное тело как пригодное для переработки, очевидно, действовали без получения согласия, поскольку использовали трупы тех людей, которых они считали преступниками или «расово неполноценными». Современные этические нормы позволяют осуществлять забор органов и частей тела pro publico bono только с согласия донора или его/ее семьи. Такое понимание делает незаконной как современную, так и историческую практику использования невостребованных тел, а также тел нищих и преступников, – независимо от целей. Но так было не всегда, особенно когда кипячение, препарирование и демонстрация останков тел совпадали со средневековым католическим культом мощей, считавшихся святыми.

Последствия того, что человек производит и использует косметику, изготовленную из телесной материи, извлеченной и переработанной из других людей без их согласия, заставляют нас обратиться к сфере этики. Однако в данном случае вопрос этичности оказывается связанным с менее возвышенными вопросами – экономикой и благосостоянием общества, находящегося в состоянии войны. Обе стороны вопроса удобно переплетаются с пропагандой экономического благополучия и этического счастья под лозунгом утилитаризма. С тех пор как в 1789 году Джереми Бентам опубликовал свое «Введение в основания нравственности и законодательства», утилитаристская философия развивалась в нескольких направлениях, включая кодификацию утилитаризма в нормативную теорию этики. Пропаганда этики британским философом, призывающим к счастью как того, кто совершает действие, так и всех, кого это действие затрагивает, ставит результат выше методов его достижения. Телеологический характер утилитаризма, четко противопоставленный деонтологическим теориям, рассматривающим моральные обязанности и обязательства, а не цели и задачи, в конечном итоге превратился в современный консеквенциализм. Можно проследить, что в основе целого ряда событий XX века в области экономики, социальных наук и особенно политики лежат идеи утилитаризма. Извращенно понятая и примененная утилитаристская доктрина мотивации, отдающая предпочтение целям, а не средствам, оправдывала многих диктаторов и их последователей, включая таких нацистских ученых, как профессор Рудольф Мария Шпаннер.

Исследование доктора Шпаннера, в котором он использовал человеческие трупы для производства мыла, представляет собой один из самых известных случаев переработки человеческого тела в утилитарных целях. Восстанавливая историю этого экспериментального производства, я главным образом основываюсь на репортаже Зофьи Налковской «Профессор Шпаннер», открывающем ее сборник «Медальоны»[115]. Насколько мне известно, репортажи Налковской, хотя и переведены более чем на двадцать языков, никогда не использовались в качестве весомого отправного пункта в дискурсе о Холокосте за пределами Польши.

Зофья Налковская (1884–1954) была выдающейся писательницей, драматургом и эссеистом, наиболее известной благодаря нескольким довоенным психологическим романам[116]. Она также активно занималась социально-политическими вопросами, и ее деятельность в интересах политических заключенных в рамках «Towarzystwo Opieki nad Więźniami» («Товарищество помощи заключенным»), результатом которой стал сборник докладов под названием «Ściany świata» («Стены мира», 1931), имеет непосредственное отношение к «Медальонам». После Второй мировой войны Налковская продолжала активно работать в различных официальных структурах, прежде всего в качестве члена Главной комиссии по расследованию немецких преступлений в Польше: она собирала свидетельства бывших жертв нацизма, совершала поездки в лагеря смерти и другие места геноцида, такие как лаборатория Шпаннера. «Медальоны» – свидетельство ее постоянной работы во имя сохранения памяти о безмолвствующих жертвах.

Исторические факты, имеющие отношение к немногословному рассказу «Профессор Шпаннер», таковы: вместе с группой лаборантов, подсобных рабочих и студентов судебно-медицинской лаборатории Данцигской медицинской академии доктор Шпаннер перерабатывал человеческий жир в мыло. По мере продвижения Красной армии доктор, стремясь избежать научной, моральной и технической ответственности, бежал в западную часть Германии[117]. Поскольку он не убивал людей для изготовления мыла и мог быть привлечен к ответственности только за изъятие улик, его питёго savon[118] оказался классическим случаем существующей нестыковки между юридическим и этическим правом, фактически позволившей ему избежать наказания[119].

В ходе Нюрнбергского процесса советский прокурор Л. Н. Смирнов показал кусок мыла, якобы сделанный из человеческого жира, – понимая, что этот предмет является важным юридическим доказательством изготовления человеческого мыла в промышленных масштабах (вопреки утверждению, что лаборатория Шпаннера была не в состоянии обеспечить массовое производство). Впоследствии выжившие[120] активисты такого уровня, как Симон Визенталь, равно как и историки, утверждали, что мыло действительно было сделано из человеческого жира. Позже эти заявления отвергли как необоснованные. Однако расследование было возобновлено под эгидой Национального института памяти в Польше[121]. Когда усилиями немецких прокуроров в гаагских архивах был обнаружен сохранившийся образец мыла (ранее считавшийся утерянным), была проведена серия тестов. Они доказали, что мыло Шпаннера было сделано из человеческого жира, и в конечном итоге подтвердили факты, изложенные Налковской[122].

По прошествии более чем полувека очевидно, что один из проектов Холокоста заключался в том, чтобы трансформировать или свести на нет присутствие культурных следов, архивных материалов и материальных остатков массовых убийств, остатков крематориев – уничтожить все следы жизни, смерти и даже сами следы в целом. Тексты о Холокосте, следы и свидетельства содержали описания проводимых работ, ставивших под сомнение долговечность и устойчивость к переработке как телесной материи, так и материальных объектов. На ум приходит вопрос о том, как долго человек остается человеком, как долго после смерти его тело продолжает быть вместилищем человеческого содержания. Налковская описала этапы трансформации тела как псевдонаучное и жестокое зрелище, сопоставляя анонимность жира