Старый Иерусалим и его окрестности. Из записок инока-паломника - Леонид Кавелин

Греки, как исконные владельцы Святых мест храма, построенного их природным императором Константином Великим, и доселе, несмотря на все козни, политические и религиозные, своих соперников, преобладают в храме. Мусульмане, арабы иерусалимские при безразличном презрении ко всем христианским вероисповеданиям, однако по укоренившемуся в них издревле убеждению настоящими христианами признают лишь православных, так что слова «христианин» и «православный» (рум) у местных арабов однозначащи. Притом греки пользуются и естественным покровительством правительства, как турецкие подданные; латины же называются франками (т. е. европейцами) по преимуществу; их боятся, ибо боятся столкновения с покровительствующими им консулами, французским, австрийским и испанским; а армяне, как привилегированные банкиры турецкой империи, пользуются снисхождением и правами лишь за деньги.

По-видимому, все три братства, заключенные в стенах храма Святого Гроба, живут довольно согласно между собою; члены каждого из них при взаимных встречах приветствуют друг друга поклонами; не раз случалось видеть, как иноки всех трех вероисповеданий, когда по вечерам выходят на площадь подышать чистым воздухом, дружелюбно разговаривают друг с другом; но все это лишь по-видимому, как бывает во время перемирия между солдатами двух враждебных армий, ибо в сущности это непримиримые враги, которые зорко следят друг за другом, и неудивительно! За каждый повешенный там или в другом месте образ, за каждую лампадку либо другую самую малейшую вещь представители каждого вероисповедания должны были вести с другими ожесточенный бой; особенно же приходится иметь осторожность против постепенного присвоения мест; сначала вобьют где-нибудь гвоздь, и если та сторона, которой принадлежит это место, не вступится за это, тогда спустя некоторое время вешают образ, а там мало-помалу присваивают и все место. В этих постоянных борьбах и междоусобиях заключаются различные союзы: против греков соединяются армяне с латинами, но чаще всего случается соединяться грекам с латинами против армян, которые не столько по религиозным предубеждениям, сколько по духу народной исключительности суть непримиримые враги греков, а втеснившись посредством подкупов во все Святые места, они и до сих пор не перестают разнообразными происками нарушать покой внутри величайшего из земных святилищ.

Вражда греков с латинами имеет характер более мягкий и происходила последнее время более от высокомерия их епископа, достойного воспитанника иезуитов, монсеньора Павла Валерги, которому мешает быть спокойным то, что нынешний Папа Пий IX вздумал почти через шесть столетий возобновить Латинский Иерусалимский Патриархат, почтил Валергу праздным титулом Иерусалимского Патриарха, дав ему притом привилегию – посвящение в рыцари Святого Гроба. Как слышно, Валерга, испрашивая себе у Папы это последнее право, имел намерение употребить это учреждение для того, чтобы увеличить число если не защитников Святого Гроба, то по крайней мере приверженцев, защитников и пособников его широко задуманного плана: политически-религиозного завоевания Палестины.

Но мы еще будем иметь случай в своем месте ближе познакомиться с иезуитскими действиями достойного прелата, а теперь перейдем к рассказу о тех нередко кровавых сценах, которых свидетелем бывает святой храм почти ежегодно. Трудно без глубокой скорби слышать и видеть это разделение и ссоры при самом Гробе вечного Царя мира и бесконечной любви; но глубже вникая в поводы их, трудно и обвинять представителей того или другого вероисповедания за то, что в избытке религиозной ревности они стараются расширить свои владения в Святых местах; для них не существует никаких других интересов, ибо все они мыслят и мечтают лишь об этих местах. Пусть себе превратится порядок всего мира, пусть царства падают и восстают, для них эта вещь посторонняя; но пусть кто-нибудь на вершок лишний займет не принадлежащее ему в храме место, тогда мысль всех тотчас же возмутится, все придет к движение и успокоится не прежде, как уничтожатся замыслы противника. Мне не раз случалось говорить об этом с греками и армянами: они даже не понимают, как европейцы могут смотреть холодно на такой важный предмет, как обладание и преобладание на святых местах: «ревность дому твоего снеде мя», отвечают они словами пророка Давида на упрек в религиозной нетерпимости. И действительно, чтобы нам понять их, надобно или стать на их место, или по крайней мере пожить подолее в сфере волнующих Святой Град исключительно религиозных вопросов, каков, например, недавно был вопрос о покрытии полуразрушенного купола над ротондою Святого Гроба и т. п. Известно, что обладание тем или другим местом в храме, стеною или престолом, дает право на отправление там богослужения; если же другое исповедание имеет также подобное право, оно не может тогда снимать никаких украшений, находящихся на этом месте, но не принадлежащих ему. Так, в Голгофской церкви, на престоле, принадлежащем грекам на месте воздвижения Креста, латины имеют право по фирману раз в год в Великий Пяток отправлять свое богослужение. Это правило было однажды поводом к кровавой ссоре латинов с греками. Чтобы дать нашим читателям понятие об этих грустных сценах, случающихся к стыду всего христианства почти ежегодно в больших или меньших размерах, расскажем об одной из них, бывшей в 1845 году. Латины рассказывают, будто тогда поводом к ссоре был греческий ковер, разостланный пред престолом, который несмотря на их просьбы греки никак не хотели убрать и начали драку будто за то только, что францискане свернули его, чтобы отложить в сторону. Но наш паломник и писатель, о. Парфений, бывший очевидцем этого происшествия, и другие люди, достойные всякого доверия, рассказывают, что дело шло о срачице, которая осталась на греческом престоле по убрании с него верхней одежды. Латины требовали настоятельно, чтоб сняли и срачицу; напрасно греки говорили, что она по церковному чиноположению никогда не снимается и составляет как бы одно целое с престолом, ссылаясь и на фирман, в котором ничего об этом не сказано, т. е. не требуется снимать оной. Тогда гордый латинский епископ (титулярный Патриарх) монсеньор Валерга, горя нетерпением и злобою, собственноручно сорвал с престола срачицу и святотатственно бросил ее на пол. Этот возмутительный поступок и послужил сигналом к началу драки: греки дрались дровами, принесенными из коридора, а латины процессионанальными свечами. Турецкие солдаты бросились было разнимать, но и у них поотнимали ружья. Шум, крик и вопль увеличился еще тем, что братства всех трех вероисповеданий били в храме тревогу, кто чем мог. Войско турецкое, усиленное свежим отрядом, окружило часовню Святого Гроба и заперло врата Воскресенского храма, чтобы предупредить расхищение часовни и храма. Драка распространилась по всей церкви. Валергу сбросили с Голгофы. Патриарший наместник старец митрополит Мелетий тщетно увещевал своих; ему отвечали: «ты, владыка, ступай в свое место, а мы все здесь умрем за свою веру; ибо нас мало, а еретиков много!» Драка продолжалась более часа, пока не пришло турецкое войско и сам паша. Потом с час продолжался совет между пашой, архиереями и консулами, после коего все разошлись по своим местам. Латины снова начали свое богослужение. По словам отца Парфения, как очевидца этого события, Голгофа была вся полита кровью, и всю утреню четыре человека мыли ее водою; трех человек убили до смерти; такого кровопролития, прибавляет он, я не видал от роду! Подобная же драка между греками и армянами происходила в храме, в бытность мою в Иерусалиме, в Великий Четверг 1859 года, о чем см. ниже. Будем надеяться, что миротворное влияние русской миссии, добрым отношением к которой столь видимо и не без причины дорожат армяне, положит навсегда конец этим плачевным сценам: и такой мирный подвиг может доставить представителю русского духовенства на востоке более чести, нежели «завоевание душ», которым заняты все помыслы Латинского Патриарха.