Если женщина хочет… - Юлия Павлова

Если рабочие так же активно работают, как с утра, то за это время они должны были навесить двери не только в двух комнатах, но и в ванной, да еще и у соседей по лестничной клетке.

Ольга остановилась перед своим подъездом, задрала голову. Отвратительного звука дрели слышно не было. Надо идти.

В квартире царила семейная идиллия. Мама потчевала отчима украинским борщом насыщенного свекольного цвета и жареной курочкой. На вошедшую Ольгу оба посмотрели с недоумением — видимо, успели забыть, что она приехала. Мама, правда, тут же заулыбалась и приглашающе замахала красивой рукой.

— Мой быстрее руки, все остынет.

Ольга сморщилась, представив горячий борщ во рту. Вид чавкающего отчима в домашней растянутой майке тоже аппетита не вызывал. За три года он прибавил килограммов пятнадцать.

— А рабочие ушли?

— С чего бы это? — Валерий придвинул к себе тарелку с половиной курицы. — Обедать они пошли. Сейчас вдарят по двести грамм, пельменями закусят и придут скрытую проводку делать.

Отчим толстыми пальцами разрывал тельце жареной птицы, засовывал в рот белое мясо.

— Скрытая проводка — это когда в стене выдалбливают желобки и туда вкладывают провода? — уточнила Ольга.

— Именно. Мама у тебя в Питере, между прочим, углядела.

— Значит, опять дрель…

— А что делать? — Отчим повернулся к Ольге. — Ты извини, но что же нам в разгромленной квартире жить только потому, что ты к врачу идти боишься?

Мама поморщилась, с укоризной посмотрела на мужа, но ничего не сказала. А дверь в комнату Ольги так и стояла около обгрызанного буквой «Г» косяка. Выбирать не приходилось.

Ольга не спеша собралась, позвонила несколько раз отцу, но там никто не брал трубку. Мама погладила взрослую дочь по голове, попросила не уходить, но Ольга обещала зайти, когда со здоровьем станет получше. Отчим извинился за резкость и пожал на прощание Ольге руку.

Олег. Усман

Олег еще раз сверился с планом, сориентировался то водонапорной башне и, отсчитав от нее четыре дома, встал напротив двухэтажного особнячка. Эту северную окраину изначально занимали горожане со средним достатком, не пожелавшие расстаться с собственными домами даже в период всеобщей «хрущебации». Многим удалось обойти или подмазать власти и получить вдобавок к дому квадратные метры в пятиэтажках, прописав в редких в городишке коммуналках дышащих на ладан родственников.

Теперь дома на окраине стали для многих семей кормильцами. Их сдавали внаем, причем с большой прибылью.

Олег оценил усадебку сначала из окна машины, затем вышел, побил для видимости старым ботинком еще более старое колесо машины и прикинул, где может находиться сейчас Усман. Дом выглядел пустым.

Ждать не хотелось, да и времени не было. Олег как бы от тепла распахнул ненароком куртку, поправил кобуру под мышкой, расстегнул кнопку фиксатора и, подойдя к калитке, открыл ее хлипкий затвор.

На крыльцо сразу не поднялся, по привычке сперва обошел дом со всех сторон. Задержался около мусорной кучи, хмыкнул, увидев, что выбросили на помойку.

У входа на застекленную веранду белел электрический звонок. Олег нажал на кнопку, хулигански воспроизведя азбукой Морзе неприличное слово. Дверь открывать никто не спешил, внутри даже стало еще тише. Наверное, мыши и кошки решили подождать дальнейших действий гостя.

Олег вслушался в тишину… На втором этаже скрипнула дверь, крякнула половица под ногой.

Отойдя на десяток метров к калитке, Олег задрал голову.

— Усман, слышь! Разговор есть!

Занавеска на втором этаже потемнела силуэтом человека у окна.

— Усман, ты чего там, чужую жену, что ли, трахаешь и от мужа прячешься?

Занавеска подскочила вверх, и в окне, прилипнув к стеклу, обрисовался весь Усман, по пояс раздетый. Он показывал пальцем попеременно то вниз, то на свой рот, прося Олега не орать на всю улицу.

Олег вернулся к двери, и она тут же распахнулась. Усман в одних тренировочных штанах на порог не вышел, а втянул Олега внутрь.

— Заходи и перестань кричать. Не улица здесь, а филиал вашего центрального телевидения. Все знают, кто, где, с кем, и еще выводы вместо тебя сделают. Ужас, зашла знакомая на минутку, а ты кричишь. Мало ли что подумают.

— Так ты, дорогой, ее в спальню зачем повел? Чай пить?

— Почему в спальню?

— Потому что дом типовой. На втором этаже у всех спальни. А у тебя там что? Кабинет?

— Нет… Тоже спальня. А ты зачем приехал? Случилось что?

— Надо же! — Олег развел руками. — Илью убили, библиотеку, где у тебя, между прочим, тысяча с лишним цветов пропала, разгромили, женщинам, которых ты знаешь, угрожают, а ты интересуешься, не случилось ли что. Кончай валенком прикидываться, поговорить надо.

— Надо. Только подожди немного, я девушку провожу.

— Проводи. Но, Усман, времени у меня в обрез, долгими проводами не увлекайся.

— Я, когда нервничаю, Олег Данилович, очень трахаться хочу. Но на сегодня все — ты мне кайф перебил часа на три точно. Я быстро провожу, здесь слышимость слишком хорошая.

— Лады. А я пока чайник поставлю, проголодался.

Через пятнадцать минут мужчины сидели за столом, покрытым клетчатой клеенкой. Девушка, видно, была вышколенная, тихонько ушла домой, даже не полюбопытствовала, что же это за гость такой пожаловал, что ее так быстро спровадили.

Олег пил чай, Усман вроде бы тоже, но разбавлял его на две трети коньяком.

— Не хочу я светиться сейчас в Городке. Была бы возможность, домой бы уехал, но присматривать за бизнесом надо. Гнилое дело получилось.

— Ты, Усман, не пугай, ты объясни, каким боком ты в нем завязан?

— Да никаким. Случайно. Илья осенью еще разрешил посидеть мне с другом ночью в библиотеке. Танечку он нам дал, а вторую мы профессионалку взяли. Я хотел и третью прихватить, но друг, очень уважаемый человек, сказал «не надо». Илья услышал, пошептался с ним. Друг повеселел. Пока мы ели-пили, друг совсем себя хорошо почувствовал, девушек щипать начал. На другой день после работы опять в библиотеку попросился. Илья разрешил. Они опять пошептались, и я видел, что Илья другу пакетик дал. Я обиделся, думал, героин-шмараин, трава какая-нибудь. Но Илья объяснил, что это народное китайское средство. Они, китайцы, маленькие, но очень злоебучие. Вот из-за этого самого порошка. Ну, мне такого не надо, наоборот, не знаю, как до вечера дорабатываю, мучаюсь очень. А друг обрадовался, понравилось. У него на шее цепь была ну… — Усман посмотрел на руки Олега, потом на свои, — с твои два пальца толщиной. Первые две порции он за деньги брал, а за следующие Илья попросил золото. Друг взял. Двести граммов. Цепь на двести потянула.

— А ты?

— Я во второй вечер подождал, пока друг расслабится, и по-хорошему попросил объяснить, в чем дело. Оказалось, порошок потенцию повышает и при этом здоровью не вредит, а, наоборот, давление там всякое выравнивает, кислотно-щелочной опять же баланс. Илья убеждал, что волосы на лысине через год применения начинают расти.

— И член увеличивается?

— Нет. Но стоит. Действовать не сразу начинает, часа через три, и не меньше чем на сутки. А если неделю порошок попить, то самочувствие целый месяц отличное.

— А потом?

— Потом становится как обычно.

— Без осложнений?

— Вот именно. Понимаешь, сколько может такой порошок стоить? Илья продешевил… Я с ним поговорил серьезно, предложил свои услуги. Говорю, пятьдесят килограммов у тебя на вес золота возьму, а он смеется: у меня, говорит, всего десять. Чего смеялся? Плакать было надо. Всего десять, а он его дешевле наркотиков продает. Идиот. Был. И я тебе, Олег Данилович, скажу: не знаю я, где он его брал, знаю только, кому продавал. А месяц назад Илья сказал, что порошка больше нет. Его уламывали за любые деньги, а он — нет, и все тут. Я его предупреждал: уезжай, беги отсюда, пока новую партию не получишь, а Илья все надеялся раздобыть хотя бы килограмм.

Олег наблюдал за пьянеющим Усманом. Движения его стали вялыми, взгляд не мог задержаться надолго на одном месте, глаза прикрылись опухшими веками.

— Мне, Олег Данилович, не надо было лезть с самого начала. Мне и «травы» своей хватает — я не цветы имею в виду.

— Понял. Ты его прямо здесь фасуешь, как я понял. Не боишься?

— Откуда ты знаешь, что здесь?

— Мусор сжигать надо. У тебя на заднем дворе гора выкинутых спичек, а сейчас каждый школьник знает, что марихуану, за которую тебя все никак не посадят, продают в спичечных коробках и влезает в каждый четыре грамма сухой «травы».

— Да, надо сегодня же сжечь. Зря я с Ильей связался… Жадность. Жадность мне спать не давала. Дело новое, никто пока его под себя не подмял, заработать можно — ого-го! Я и влез. Когда меня с Танькой к «друзьям» привезли, я думал, и ее, и меня там же оставят — и концы в воду. Но отпустили…