Вечер потрясения - Андрей Завадский

Офицеры молчали, ничем не выдавая своего удивления, испуга или возмущения, и Мустафа Аль Шаури еще раз убедился в том, что выбор его был верен с самого начала. С той секунды, как Самир Аль Зейдин прислал весть из столицы, сообщив лишь, что час, которого все они так стремились избежать, настал, генерал начал действовать, и вот теперь он сделал шаг, после которого уже некуда стало отступать. Оставалось лишь идти вперед, к победе, альтернативой которой был опускающийся со свистом меч палача.

– Я приказываю бригаде немедленно выступать к столице, чтобы силой оружия, если слов и голоса разума окажется недостаточно, принудить короля принять условия американцев, – жестко произнес генерал, выпячивая вперед челюсть, будто для большей убедительности. И ему эти слова дались нелегко, но труднее сейчас было тем, кто слушал их, кто должен был, подчиняясь присяге, исполнить этот приказ, ставивший каждого, кто слышал его, вне закона. – Ждать больше нельзя, как нельзя надеяться на чудо.

– Господин генерал, как мы можем исполнить такой приказ, мы, те, кто давали клятву верности своему королю? Нельзя выступить против того, чья власть дарована самим Всевышним!

В голосе усомнившегося полковника, командира механизированного батальона, не было достаточной уверенности, чтобы всерьез принять его возмущение. Просто офицер желал услышать достойное оправдание тому поступку, который уже вполне был готов совершить. Генерал Аль Шаури не стал разочаровывать его.

– Король забыл, кто наделил его властью, – ответил командующий Двенадцатой танковой бригадой, взглянув на своего подчиненного. – Он использует власть ради собственной выгоды, поставив под угрозу само существование королевства. Амбиции и гордыня заменили нашему государю здравый смысл, и он уже не желает прислушиваться к тем, кто окружает его, кто дает верные советы. Если все, как вы, полковник, станут сейчас сомневаться, сюда явятся американцы, сюда, к нам, в Мекку и Медину, куда никогда не ступала прежде нога неверного. И они установят свой порядок, в котором, быть может, не найдется места ни для кого из нас. Да, я призываю вас совершить преступление, но это малое зло, благодаря которому мы сумеем избежать великого горя и великих бед. Если мы убедим короля изменить свое мнение, американцы, которые сейчас заняты иными делами, оставят нас, и наши пески не оросятся кровью наших братьев. Мы должны победить, и тогда нас назовут не предателями, а патриотами, теми, кто сохранил мир на землях королевства.

– Как мы поведем в бой солдат, что скажем им? Многие будут готовы обратить против нас оружие, узнав, что мы затеяли!

– Скажите, что против короля устроили заговор, что королевские гвардейцы предали своего государя, угрожая ему смертью, – усмехнулся генерал, давно уже придумавший ответ на этот вопрос, вполне ожидаемый и осмысленный. – Мы идем, чтобы защитить короля, взяв его под свою охрану. И каждый ваш боец вплоть до последнего рядового должен думать именно так!

Воцарившееся вслед за этими словами, отдавшимися звоном в полнейшей тишине, молчание длилось недолго. Генерал Аль Шаури ждал всего лишь несколько секунд, испытующе всматриваясь цепким взглядом в лица своих офицеров, пронзая их до самого сердца, всматриваясь в самые дальние закоулки их порывистых душ. Ни один из них не решился более произнести ни слова, и тишина эта показалась командующему бригадой самым сладостным звуком, ведь в ней воплотилась покорность, которой он так страстно желал.

С этой секунды десяток офицеров, наделенных властью самим королем, отмеченных его доверием, стали предателями. Все они отныне были повязаны, так что никто не смел уже отступить, даже снизойди на него озарение. Пути назад не было, оставалось только, не щадя себя, рваться к победе, ведь победителей не судят. И Мустафа Аль Шаури не был намерен выпускать удачу из рук, тем более, на другой чаше весов все более явственно возникала встреча с беспристрастным и беспощадным палачом, чего командующий бригадой желал еще меньше.

– Вперед, – отрывисто выдохнул генерал, сдержав полную превосходства ухмылку. – Выдвигаемся немедленно! Да прибудет с нами благоволение Господа!

Пошло несколько минут, и военная база "Король Фейсал" взорвалась звуками команд, дробью шагов и ревом моторов. Бригада, взметенная внезапным сигналом тревоги, сжималась в кулак, нацелившийся на юго-восток, туда, где скрывалась за гребнями барханов столица королевства, еще ничего не подозревавшая.

Бойцы в полной выкладке, с оружием, полными запасных магазинов подсумками, карабкались на бронемашины, танкисты ныряли в проемы люков, занимая свои места возле орудий. Турбины танков М1А1 "Абрамс" словно пытались пересилить рев диезных двигателей бронемашин М2А2 "Брэдли". Боевые машины, выкатываясь из ангаров, выстраивались в колонны, стальным потоком выплескивавшиеся за ворота военной базы.

– Господин генерал, – офицер, бодро подбежавший к Аль Шаури, торопливо приложил ладонь к сбитому на затылок берету. – Господин генерал, передовые подразделения уже покинули базу. Мы выступаем!

– С нами Аллах, – кивнул командующий. – Наши имена останутся в веках, овеянные славой, полковник! Не смейте сомневаться, и мы победим!

Мустафа Аль Шаури забрался в салон штабного автомобиля "Хаммер", тихо фырчавшего мощным мотором в ожидании своего самого важного пассажира, и водитель, захлопнув дверцу, обежал внедорожник, занимая свое место за "баранкой". Окрашенный в песочный цвет автомобиль плавно тронулся с места, пристраиваясь к покидавшей расположение колонне бронемашин, под прикрытием которых генерал был готов следовать к самому Эр-Рияду.

Стальная лента, извиваясь меж песчаных склонов, лязгая гусеницами, выбрасывая в небо над собой густые клубы тяжелого дыма, вырывавшегося из выхлопных труб, растягивалась по пустыне. Она была подобна змее, нацелившейся головой-копьем на ничего не подозревающую жертву, пребывавшую еще в спокойном неведении. В Эр-Рияде о происшедшем предстояло узнать спустя несколько часов, когда уже почти невозможно будет хоть что-то изменить.

Глаза щипало от сигаретного дыма, витавшего под потолком густыми клубами, и запаха пота, но генерал Эндрю Стивенс все равно упорно всматривался в электронную карту, по которой ползли, неумолимо смещаясь на восток, многочисленные цветные метки. Треугольники и квадраты, для большей ясности снабженные лаконичными подписями, ползли по территории России, приближаясь к Санкт-Петербургу, охватывая его полукольцом с запада, севера и юга, чтобы вскоре плечи дуги сомкнулись окончательно, отрезая город от окружающей территории.

– Генерал, сэр, передовые подразделения докладывают об отсутствии сопротивления, – сообщил взлохмаченный майор, глаза которого лихорадочно блестели, а на лице выступил неестественный румянец, возможно, вызванный чрезмерным количеством выпитого за минувшие часы кофе. – Русские даже не пытаются остановить наши наземные силы. Противник полностью деморализован, он сломлен и бежит, сэр!

– Да, это успех, – кивнул, улыбнувшись в ответ – пожалуй, это было первое за все время операции "Доблестный удар" искренне проявление эмоций. – Мы уже почти победили, сумев в полной мере использовать фактор внезапности. Противник ошеломлен, и главное сейчас – не ослаблять натиск, пока враг окончательно не признает свое поражение. Бросить в бой все силы, атаковать непрерывно, не жалея снарядов и бомб! Это наступление должно завершиться только нашей победой!

Реляции об очередном достигнутом рубеже порой все же перемежались с донесениями о потерях. Большая часть русской авиации была сожжена на взлетных полосах, но те самолеты, которые находились в воздухе в момент начала вторжения, все же приняли бой. Горстка русских пилотов не бежала в страхе, но пыталась сдержать натиск многократно превосходящего их по силам врага, и в небе над западными границами России закипела яростная схватка.

Наступление почти не замедлилось, результат был достигнут, и оборона противника в итоге все же рухнула, но еще не менее полудюжины пилотов сбитых американских машин на чужой территории ожидали спасательные команды, и десятку летчиков предстояло отправиться обратно за океан в цинковых ящиках. Но все это было лишь булавочными уколами против удара дубиной. До победы оставалось рукой подать, и Эндрю Стивенс был готов сделать все, чтобы этот миг наступил как можно скорее.

– Сэр, – перед генералом вырос один из офицеров, неотлучно уже долгие часы находившихся здесь, в развернутом на авиабазе Рамштайн командном пункте. – Прошу прощения, сэр, вас желает видеть немецкий офицер. Он настаивает на немедленной встрече, генерал, сэр!

– Какого дьявола? Им же велели не вмешиваться!

В толпе своих помощников, метавшихся между столами, соединенными пуповинами проводов, Эндрю Стивенс немедленно обнаружил непрошеного гостя, явившегося как нельзя некстати. Полковник в форме Бундесвера, безупречно отглаженном мундире, обтягивавшем бочкообразную грудь, уверенно продвигался сквозь людскую массу, взирая на попадавшихся навстречу ему американских офицеров с явным презрением. Этот высокомерный, полный нескрываемого превосходства взгляд заставил Стивенса раздраженно поморщиться, выругавшись себе под нос.