Цикл романов "Молодость короля Генриха" - Понсон Террайль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шут вышел из соседней комнаты.
Король приказал ему:
– Позови мне д'Эпернона. Он в прихожей.
Д'Эпернон вскоре же вошел. Тогда король сказал ему:
– Герцог д'Эпернон, в качестве полкового командира швейцарского полка вы являетесь заместителем герцога Крильона по командованию моей личной охраной. В качестве такого я приказываю вам арестовать герцога Гиза!
Генрих Гиз вскрикнул от ярости и кинулся за шпагой. Но Мовпен предупредил его движение и успел овладеть оружием раньше его. В то же время король хлопнул в ладоши и крикнул:
– Сюда, швейцарцы!
Двери немедленно распахнулись, и герцогнемедленно был окружен толпой вооруженных людей. Тогда и он крикнул:
– Ко мне, лотарингцы!
Но король пожал плечами и сказал:
– Вы хотите совершить непоправимую глупость, герцог. Я приказал арестовать вас из простой предосторожности, так как не хочу, чтобы парижане воспользовались вами как знаменем мятежа. Но, если вы попытаетесь оказать сопротивление моей воле, если хоть один из ваших людей обнажит оружие, вы подвергнетесь обвинению в государственной измене, и тогда…
– Тогда! – повторил герцог с пеной у рта.
– Тогда я немедленно прикажу парламенту собраться в этом самом зале, и через час вы будете обезглавлены перед воротами луврского дворца, куда вы только что имели дерзость войти, словно в завоеванную крепость!
Под сверкающим взглядом короля герцог Гиз невольно опустил глаза. Но он все же хотел попытаться еще раз убедить Генриха и сказал:
– Берегитесь, государь! Парижане обожают меня, они способны взять приступом Лувр, чтобы освободить меня!
– Ошибаетесь, кузен,- спокойно возразил король,- в тот самый момент, как рухнет первая калитка луврской ограды, ваша голова скатится с плеч!
При этих словах, сказанных категорическим тоном, герцог невольно почувствовал дрожь.
– Ну-с, господин д'Эпернон,- продолжал король,- отведите его высочество в одну из комнат и прикажите стеречь его там на виду. Да помните, что вы отвечаете мне за него головой! Ступайте!
Растерянный, испуганный, д'Эпернон увел герцога.
– Ах, куманек, куманек! – сказал Мовпен, впадая в прежний шутовской тон.- Из-за тебя я только пари проиграл!
– Какое пари и с кем? – спросил Генрих III.
– Я бился об заклад с самим собою, что вы, государь, во-первых, поблагодарите герцога Гиза за науку, а во-вторых, выдадите ему наваррского короля.
– Да где же наваррский король?
– Я здесь, государь! – послышался в ответ голос, и в комнату вошел Генрих Наваррский под руку с королевойматерью.
XIIГенрих III не мог удержаться от жеста изумления при виде этой парочки. Ведь ненависть Екатерины Медичи к мужу ее дочери Марго имела за собою и давность, и значительную почву.
Как же могло случиться, что теперь они вдруг обретаются в такой дружбе?
– Как? Вы… вместе? – пробормотал Генрих III.
– Сын мой,- ответила Екатерина,- я и наваррский король стали теперь друзьями!
– Друзьями? – воскликнул король.
– Да, сын мой, друзьями, и мне нетрудно объяснить вам, как это случилось. Мне пришлось слышать, как два рыцаря-крестоносца почувствовали друг к другу смертельную ненависть на почве соперничества в любви к прекрасной сарацинке. Однажды корабль, на котором находились оба рыцаря, потерпел крушенье, и враги вплавь добрались до острова, который оказался населенным дикими зверями. Как вы думаете, сын мой, что сделали оба врага?
– Наверное, они объединились для совместной борьбы с дикими зверями?
– Вот именно,государь.
– Но против кого понадобилось вам объединиться с наваррским королем?
– Против Лотарингского дома, государь!
– О, лотарингцы теперь мне нисколько не страшны! Их вождь арестован мною!
– Ну, так держите его крепко, государь, потому что, если ему удастся вырваться из плена, он поведет на Лувр парижан.
– Э, пустяки! У меня имеются швейцарцы! – равнодушно ответил Генрих III.
Екатерина, покачав головой, возразила:
– Государь, вы слишком долго не обращали ни на что внимания, чтобы заставить теперь трепетать народ перед своей энергией.
– Простите, государыня, но никогда не поздно стать снова господином!
– Увы, парижане уже не верят в ваш авторитет.
– Ну, так мои швейцарцы дадут им почувствовать его!
– А все-таки следовало бы усилить гарнизон Лувра хотя бы несколькими сотнями гасконцев.
– Гасконцев? – удивился король.- Но откуда я их возьму?
– Я дам вам их, государь,- сказал молчавший доселе Генрих Наваррский.
Генрих III задумался и потом произнес:
– Предположим, кузен, что народ действительно восстанет и что вы придете мне на помощь. Предположим далее, что с вашей помощью я разгоню взбунтовавшийся сброд. Знаете ли, что тогда скажут? Что я соединился с гугенотами!
– Ну, так пусть говорят!
– И папа может отлучить меня от церкви!
– Велика беда! Я тоже отлучен, однако это не лишило меня ни сна, ни аппетита, ни жажды. Стоит только привыкнуть, а там – ничего!
– Но я считаю очень важным быть в хороших отношениях с церковью!
– Государь,- сказала Екатерина,- что же делать, если в данный момент один только наваррский король и может защитить французский трон против алчных поползновений Лотарингского дома и неистовства экзальтированной черни и монахов-фанатиков!
– Но вы забываете о моих швейцарцах! – заметил король.
– Ну так, не откладывая дела в дальний ящик, укрепите дворец как следует, государь! – воскликнула королева-мать.Прикажите запереть все двери, разместите солдат с заряженными мушкетами, пододвиньте к окнам пушки и… ждите грозы, которая разразится с минуты на минуту!
– О,- спокойно возразил король,- я в данном случае подобен путешественнику, который собирается в дорогу и не думает о том, какая погода будет к вечеру, раз вечером он уже рассчитывает быть под надежным кровом. Лишь бы только днем не было ни грозы, ни дождя… Я разрешаю парижанам к вечеру выстроить баррикады…
– Они не преминут воспользоваться этим разрешением.
– Но только не утром! Потому что, видите ли, я непременно хочу отправиться в Сен-Дени проводить тело брата.
– Государь,- нетерпеливо перебила его королева- мать,ведь в Лувре имеется часовня, где временно положено тело моего возлюбленного сына. Оставьте его пока там! Не покидайте Лувра! Ведь вы можете и не вернуться обратно!
– Швейцарцы откроют мне двери!
– Но кто же будет командовать ими в ваше отсутствие?
– Герцог д'Эпернон.
Екатерина пожала плечами и сказала:
– Однако вашему величеству отлично известно, что герцог не отличается особенной храбростью!
– Ну, так в случае нужды Крильон встанет с постели!
– Государь,- сказал Мовпен,- не разрешите ли вы и мне вставить свое словечко?
– Говори, милый мой Мовпен, говори!
– Сколько швейцарцев предполагаете вы взять с собою в Сен-Дени?
– Две тысячи.
– Так вот! Что, если бы вы оставили остальных в Лувре и поручили командование ими наваррскому королю?
– Вот именно! – одобрительно сказала королева-мать.
Но Генрих III, покачав головой, возразил:
– Нет, это невозможно! Лига не простит мне этого.
– Я раздавлю лигу! – заметил наваррский король.
– А папа отлучит меня от церкви! – вздохнул Генрих.
– Странное дело! – шепнул на ухо Мовпену Генрих Наваррский.- Бывают же люди, которые никогда не трепетали перед шпагой и чуть не падают в обморок при виде кропила!
– Однако,- сказал король,- вот уже подошли кающиеся монахи. Пора выезжать!
– Государь,- грустно сказала Екатерина,- берегитесь!.. На обратном пути вы встретите баррикады!
– У меня имеются швейцарцы,- упрямо возразил король, для которого в последние дни эти четыре слова представляли собою спасительный ответ на все.
XIIIВ то время как Генрих III отказался от вооруженной помощи наваррского короля и не хотел слушать разумные советы своей матери, герцог д'Эпернон вел по луврским коридорам арестованного герцога Гиза. На душе у бедного д'Эпернона было очень тяжело: он не смел ослушаться короля, но навлечь на себя гнев герцога было тоже немаловажной опасностью.
Все это так живо отражалось на его лице, что герцог Гиз был тронут и сказал ему наконец:
– Дорогой герцог, я страшно извиняюсь перед вами!
– В чем, ваше высочество?
– В том, что из-за меня вы попали в такое неприятное положение!
– Ваше высочество, я состою на службе у короля…
– Ну да! Но король именно и сыграл с вами злую шутку. Ведь парижане не потерпят, чтобы меня держали под арестом; они возьмут Лувр штурмом, и, конечно, первый человек, на которого обрушится народный гнев, будете вы, герцог! Вас убьют и затем с руганью поволокут ваше истерзанное тело по улицам Парижа!
Д'Эпернон почувствовал, что у него подгибаются колени.
– Кстати, куда именно ведете вы меня? – спросил Гиз.
