На берегах Невы. На берегах Сены. На берегах Леты - Ирина Владимировна Одоевцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он был уверен, что после его смерти сейчас же издадут все оставленное им и каждая его страница будет изучаться, разбираться и комментироваться.
– Я стану «властителем дум грядущих поколений», – полунасмешливо говорил он. – Жаль, что я не увижу этого. С того света вряд ли что разглядеть удастся. Но знаю, так будет, и это сознание заставляет меня писать. Хотя, ох! Как иногда не хочется. А надо!
Адамович, как большинство писателей, после смерти вступил в полосу «временного забвения», но это все же не помешало возникновению всевозможных мифов и легенд о нем, а как раз этого он очень опасался.
– Подумать только, какой вздор болтают об Ахматовой – о ее любви к Блоку, о том, что из-за нее повесился студент, о том, что Гумилев не отец ее сына Левы! А о Гумилеве! Какой-то болван выдумал даже, что он косил оттого, что у него был стеклянный глаз. А читатели верят каждому печатному слову. Боюсь, что и обо мне будут черт знает что сочинять. А я хочу, чтобы обо мне писали бы только правду, – говорил он мне как-то еще до своей поездки в Америку за одним из наших еженедельных обедов в ресторане на Елисейских Полях.
– Всю правду без утайки? – спросила я.
Он поморщился:
– Никто не хочет, чтобы о нем знали всю правду. Есть вещи, о которых нельзя говорить, – у каждого. Но я против лжи, против наведения тени и против того, чтобы меня покрывали сахарной глазурью – ах, он был ангел, добрый до святости! Пожалуйста, помните это, если когда-нибудь вам захочется писать обо мне – la vérité, rien que la vérité – но, конечно, не toute la vérité[94]. Ведь вы обо мне все знаете, больше, чем кто-либо другой.
Да, действительно, я знала о нем очень много. Сам он уверял меня, что ни с кем на свете не был так – до конца, как на духу – откровенен. Ни с сестрой, ни с любовями, ни с друзьями.
– Вы все обо мне знаете, – говорил он.
Но я была в этом далеко не уверена. Все же думаю, что я лучше, чем кто-либо, знала его жизнь и его самого.
– Я не хочу казаться тем, кем я не был, – тогда же сказал он мне. – Ни ходуль, ни крыльев у меня нет. – И, уже улыбаясь, добавил: – Если вам удастся пережить меня, позаботьтесь о моей посмертной репутации. Не хочу, чтобы меня сделали мумией. А я обещаю вам, если вы первая преставитесь, учредить Общество ревнителей памяти Ирины Одоевцевой и стать его председателем. И прославлять вас.
Я смеюсь:
– Спасибо. Значит, мне, в интересах моей посмертной славы, не следует слишком долго задерживаться на этом свете и поскорее перебираться на тот? Но довольно, довольно гробокопательных разговоров. Да и рано их вести – мы с вами ведь еще молоды, ведь у нас с вами:
Жизнь прошла, А молодость длится — Ваша молодость и моя, —цитирую я строки из посвященного ему стихотворения.
Он пожимает плечами:
– Как ни дико, а иногда я на самом деле чувствую себя молодым. В особенности с вами, как будто мы еще в Петербурге, на Почтамтской. Все же обещайте свято и нерушимо говорить и писать обо мне – после моей смерти – одну правду без прикрас и мифов.
И я поднимаю руку и торжественно произношу:
– Одну правду! Обещаю. Без прикрас и мифов.
В тот вечер он, как всегда, провожал меня до метро, и мы, стоя перед широкой лестницей, долго сговаривались о дне следующего «междусобойчика», как он – любитель забавных выражений – называл наши обеды. Он, как всегда, старался шутить, но мне было ясно – он расстроен и виной этому наш разговор о смерти…
И вот теперь я чувствую, что настало время исполнить данное мной ему в тот вечер обещание и разрушить мифы, искажающие его образ.
Но трудно решить, с чего начать, – так их много.
Начну с мифа о дружбе Адамовича с Блоком. Никакой дружбы между ними не существовало, о чем в своих «Комментариях» писал сам Адамович. Но, несмотря на это, его продолжали называть даже в печати другом Блока. А на самом деле он с ним почти не был знаком и ни разу в жизни с ним не разговаривал. Миф этот был основан на единственном письме Блока в ответ на посылку Адамовичем ему своего первого сборника «Облака» с довольно отрицательным отзывом и советом: «Раскачнитесь сильнее на качелях жизни!» Фразу эту Адамович часто повторял, прибавляя с комическим вздохом:
– К сожалению, я совету Блока последовал. И сами знаете, каковы были результаты.
Вот из этого «Раскачнитесь сильнее на качелях жизни» и возник миф о дружбе Адамовича с Блоком.
Второй миф. О последних годах Адамовича. Они якобы были очень тяжелы. Он сильно нуждался и страдал от одиночества. Жил чуть ли не впроголодь, покинутый, почти в нищете, слегка позолоченной общим признанием. Тогда как, напротив, последние его годы были одними из самых благополучных в его жизни. Он жил именно так, как сам хотел, – в «одиночестве и свободе».
Он по своей воле покинул университет в Манчестере, надоевший ему до чертиков и даже еще больше, как он говорил, несмотря на то что его настойчиво и горячо упрашивали продолжать читать в нем лекции и соблазняли чуть ли не вдвойне увеличенным окладом. Но он остался непоколебимым.
– А жить-то когда? – спрашивал он, разводя руками. – Я хочу наслаждаться оставшимися мне днями по-своему.
И действительно, зажил именно так, как хотел, – в двух комнатах для прислуги,
