В подполье можно встретить только крыс… - Петр Григоренко

– Да, конечно, Вы правильно поступили, Петр Григорьевич. И я же не отказался Вас принять, – несколько смутившись, ответил Майоров. – Мы разберемся со всем. Вот у меня, видите, и Ваше уголовное дело находится, – он открыл один из ящиков письменного стола и, достав оттуда толстый том, потряс им в воздухе. – Для этого мы вот, – он обвел взглядом присутствующих, – и собрались здесь, чтобы поговорить с Вами и доложить Ваш вопрос начальству.

Далее состоялся продолжительный, но какой-то несобранный, нецелеустремленный, скользкий разговор. Создавалось впечатление, что никто не хочет назвать истинную тему разговора. Я упирал на то, что меня признали больным, а поступили как со здоровым. Они пытались доказать, что я совершил преступные деяния и должен или осудить их, или нести наказание. Разошлись мы неудовлетворенные друг другом. Я понимал, что от меня ждали «раскаяния» и, не дождавшись, будут докладывать не в мою пользу. Значит, надо снимать инвалидность и искать работу. Но до этого попробовать побывать в Академии. Позвонил начальнику Академии.

Курочкин Павел Алексеевич, который всегда уходит от рискованных решений, сразу дал согласие.

– Завтра и заходите, – сказал он. – Как раз заседание Ученого совета, сразу и увидите всех своих сослуживцев.

Я был очень удивлен. Не мог Курочкин так измениться. Разрешить вход на территорию Академии столь одиозной личности. Значит, вопрос был решен заранее. Кому-то, зачем-то нужно, чтоб я побывал в Академии. Ну что ж, пойду!

И пошел. Побывал на кафедре, в библиотеках, общей и секретной, в кабинете Фрунзе, в НИО. Затем пошел к 301 аудитории, рассчитывая попасть к перерыву. И не ошибся. Через несколько минут после моего прихода открылись двери и начали выходить члены ученого совета. Подходили, здоровались, поздравляли с выздоровлением, произнося «выздоровление» с явной иронией. Потом меня подхватили, потащили дальше от входа: «Ну, рассказывай, как там было, как дома дела, какие перспективы?».

Я коротко рассказал. Картина была безрадостной и, видимо, рассказанное у всех вызвало внутренний протест. Генерал-лейтенант Петренко (повышен в звании в мое отсутствие), тот единственный кто, при обсуждении моего персонального дела в парткоме, поддержал предложение Курочкина о моем исключении из партии своим выступлением и голосованием, удивленно воскликнул: «Так значит в звании не восстановили? Пенсию генеральскую не дали?»

– Нет, конечно! – подтвердил я.

– Ну, как же так! – воскликнул он еще удивленнее. – Ведь это же незаконно. Раз человек болен, значит не может нести наказание. Ведь вон же сынок Соколовского даже в армии восстановлен!

– Э, сравнил! – вмешался один из генерал-майоров. Указывая на меня, он продолжил: – Он же не девочек насиловал, а против власти пошел.

– Но закон-то для всех обязателен. А так всем же видно, что это беззаконие. Это же не скроешь. А кто же, узнав об этом, поверит, что он сумасшедший.

– А плевать им на это. Они ничего и не скрывают. Они и сюда его пустили для того, чтобы мы все видели, что никакие законы не помогут тому, кто попытается действовать против власти. Расправа будет без законов. Все это нам сегодня и показали. И будь уверен, больше его к нам не пустят. Он свою роль выполнил. Лично рассказал, что с ним сделали. А то ведь слухам мы могли и не поверить. Теперь поверите. И можете проститься. Больше встреч нам устраивать не будут.

И мы простились. Все тепло и сочувственно жали мне руку и уходили… навсегда. Это действительно было мое последнее посещение Академии и прощание с армией. ГУК меня тоже больше не принимал. На этом Советское государство и его вооруженные силы полностью разошлись со мной. Я мог идти умирать с голоду. А чтобы я не уклонился от этой последней, предоставленной мне «привилегии», за мной учредили надзор КГБ.

Умирать с голоду я, естественно, не хотел. Жить на иждивении больной жены не мог. Поэтому начал искать работу. Сначала я схватился за высшую из своих гражданских профессий. Тем более, что она в Москве пользуется чуть ли не наиболее высоким спросом. Все доски спроса рабочей силы оклеены объявлениями: «Требуются инженеры-строители». Начинаю ездить по этим объявлениям. Вот обычная схема этих поездок и переговоров. Сначала звоню по телефону:

– Я по Вашему объявлению. Я – инженер строитель, но у меня большой перерыв в работе по своей специальности.

– Сколько?

– 28 лет.

– Ого! А почему?

– Служил в армии.

– А… а… Ну, приезжайте. Найдем для Вас должность. Еду. Обычный разговор с начальником отдела кадров. Поначалу меня «отфутболивали» сразу после этого разговора. Как только я сообщал, что уволен из армии с разжалованием, так тут же находилась причина для отказа мне. Потом я научился говорить так, что ни арест, ни разжалование не упоминались. В результате мне начали давать для заполнения «листок по учету кадров». Тут спрятать арест, разжалование и особенно исключение из партии было столь трудно, что на этом этапе меня обязательно ловили и на работу не брали. Но в конце концов я научился и «листок по учету кадров» заполнять так, что вся моя биография выглядела вполне благопристойно и меня включали в проект приказа для зачисления на должность. Но подписан приказ был только один раз. В остальных случаях те, кто ходил по моим следам, успевали предупредить. Но выйти на работу не удалось и в этом единственном случае. «К сожалению, на Ваше место прислали молодого специалиста» – позвонила мне домой в выходной день директор учреждения, куда я намеревался пойти работать. Кстати, «молодой специалист» и во всех других случаях, когда я попадал в приказ, «присылался» на мое место. После целой серии таких бесплодных вояжей, в которых едва удается сдерживать себя всеми силами, чтобы не крикнуть: «Перестань лгать, ничтожество! Во имя чего ты лжешь? По чьему приказу? И для кого? В чьих интересах?» – мне стало ясно, что должность инженера не для меня.

Ну, что же, я человек не гордый. На любую работу пойду, если она даст пропитание мне и семье. У меня есть несколько рабочих профессий. От юности моей комсомольской я слесарь и паровозный машинист. Теперь, правда, иные локомотивы завладели железными дорогами, но переквалифицироваться с паровоза на иной локомотив не столь уж сложно. Да и паровозы еще далеко не везде выброшены. Кроме того, я имею права водителя автомобиля и три строительных специальности – плотник, каменщик, штукатур. Но и эти специальности мне не пригодились. Напрасно я мотался по Москве. Всегда находился повод для отказа. Пересказывать все было бы скучно для читателя и тошно для меня. Всегда противно вспоминать человеческое ничтожество. Поэтому приведу два, хоть тоже подлых, но все же остроумных отказа. Остальные – стандарт – ложь, замаскированная с такой «тщательностью», что все «белые нитки наружу». Первый из этих примеров таков. Начальник одного из подмосковных локомотивных депо, куда я пришел по предварительной договоренности для собеседования по специальности, первым вопросом поставил такой: