Я — начальник, ты — дурак - Александр Щелоков

Тем не менее в вопросе и особенно в тоне, каким он был задан, прозвучала плохо скрываемое раздражение:

— Что э т о?

Но и Ротмистров был не лыком шит. Сколь ни крепка танковая лобовая броня, но конструкторы не забыли обеспечить машину и задним ходом.

— Это то, товарищ Никита Сергеевич, что нам с вами здесь слегка втерли очки. Я хотел бы взглянуть на этих ракетчиков, если бы танки тоже вели по ним прицельный огонь. Если хотите проверить, то я сам готов сесть в машину и тогда мы посмотрим.

В глазах генералов, которые стояли тесным кругом, Хрущев прочел, что они согласны с Главным маршалом. Значит, настаивать на своем было опасно. Плешь Хрущева медленно обретала нормальный колер и блеск.

К Ротмистрову приблизился Малиновский.

— Павел Алексеевич, не горячись. Нельзя же все воспринимать так буквально. ПТУРСы — оружие страшное. Это и хотел сказать Никита Сергеевич. А как быть с танками — тут еще придется подумать…

Уезжая с полигона, Малиновский сел в одну машину с Хрущевым. О чем уж они говорили в дороге не знает никто. Однако, когда кавалькада остановилась на перекрестке перед Голицино (Хрущев здесь сворачивал налево) он вышел из машины попрощаться. Улыбнулся Ротмистрову:

— Не волнуйся, тебе танк сохраним…

Минуло полсотни лет. За порогом — двадцать первый век. Спроси сегодня среднестатистического жителя России, кто такой Никита, далеко не каждый поймет о ком идет речь. Танки до сих пор существуют во всех армиях мира. Параллельно с ними на вооружении пехотных подразделений имеются ПТУРЫ. И никто еще не сказал, что эпоха этих видов оружия закончилось. Никто, кроме Хрущева, чья собственная эпоха пришла к концу раньше танковой.

ПОЛКОВОДЕЦ — ЛЮДОЕД

«Видный политический деятель» эпохи Хрущева Николай Викторович Подгорный, как и все члены Политбюро ЦК партии разбирался в армейских делах и имел свое мнение по всем военным вопросам. Однажды, беседуя с группой генералов в кулуарах большого совещания, он продемонстрировал свое знание военной истории.

— До Суворова войска уже переходили Альпы. Под командованием этого… Как его?… Ну, людоед, который…

Генералы молчали, не зная, что и подумать. Выручил догадливый член Военного Совета Московского военного округа генерал Никита Васильевич Егоров.

— Ганнибал, — подсказал он.

— Ну, — обрадовано согласился Подгорный. — Я же и говорил — каннибал.

ЛЕНЯ — АРТИЛЛЕРИСТ

Высшие руководители Коммунистической партии и Советского правительства приехали на полигон, где устраивался показ новой боевой техники. Артиллерист-полковник, которому поручили знакомить гостей с новыми орудиями, рассказывал:

— Подходит к моей экспозиции Брежнев со свитой. Вальяжный такой, обаятельно улыбается. Спрашивает: «И что это за пушка?» Меня черт дернул, поправить: «Это не пушка, а гаубица». И дал пояснения. Главный военный герой страны помрачнел, но объяснения выслушал. Перешли к следующему орудию. «Что это за гаубица?» — спросил Брежнев. Мне неудобно, но все же снова поправил: «Это как раз и есть пушка». Дорогой Леонид Ильич потемнел от моей наглости и обиженно отошел. Слушать моих объяснений не стал. Все остальные двинулись за ним. Как я понял, техника мало волновало вождей. Им важнее было присутствовать там, где был Брежнев. Последнее, что я услышал, были слова отходившего со всеми вместе маршала Гречко, обращенные к какому-то генералу: «Этого мудака полковника к общению с руководителями высокого ранга не подпускайте ни на пушечный, ни на гаубичный выстрел. Пусть хамит в других местах».

Короче, ельцинские «тридцать восемь снайперов» в захваченном бандитами селе Первомайском — это не открытие, президента, которое может претендовать на приоритет, а всего лишь продолжение исторических традиций советского политического руководства российской армией.

КОМАНДИРЫ

Следуя правилам русской грамоты, написал заголовок, а сам для себя читаю его по-иному:

КОМАНДИРА

Потому что именно так, с ударением на последней «а», которая нахальным наскоком выбила с законного места букву «ы», произносили это слово старые кавалеристы. И причиной тому было не манерничанье, не стремление к оригинальности, а житейская необходимость.

Открывать публично собственные изъяны не так-то приятно, но здесь от признания не уйти. Сознаюсь: у меня, у человека, мать которого была певицей и преподавала музыку, абсолютно нет слуха. «Рябинушку» от «Калинки» отличаю, поскольку мелодии этих песен в памяти улеглись рядом с удивительно выразительными словами. А вот песню без слов Мендельсона от симфонии «ре минор» или «фа мажор», убей, отличить не сумею. Не помогут делу и ноты.

В зрелом, ближе к перезрелому возрасте на сие мудрейшее изобретение человечества я гляжу глазами внука, который в три года поинтересовался: «Как же по ним играют, если там одни половники на нитках?»

Двадцать пять лет, или, как говорят в Одессе «большую половину жизни», я прослужил в сферах, далеких от валторн и медных тарелок.

Армия — не консерватория. Артиллерийская батарея — не оркестр. В строй ставят без проверки слуха камертоном. Тем не менее военному — вот ведь беда какая! — в доракетные, кавалерийские времена нужен был хотя бы элементарный слух.

Вспоминаю командира роты капитана Агеева, который обучал молодых солдат — ребят-степняков нерусской национальности — ходить под музыку. «Значит, так, аксакалы, — говорил он, — смотрите. Барабан — бум! Вы левой ногой — туп! Бум! Туп! Бум! Туп! Пошли! Бум! Туп! Раз-два! И не приседай на левую, не приседай! Бум-туп! Раз-два!»

«Бум— туп» -азы военно-прикладной музыки. Более ее высокая ступень — радиодело.

Допустим, отбирали среди новобранцев кандидатов в радисты. Инструктор вроде бы так, без особого интереса, спрашивал: на каком инструменте играете? Предпочтение отдавалось тем, кто играл. Хоть на балалайке. Почему? Все очень просто. Морзянка, рвущаяся в эфир, — это пискучая музыка. Точка-тире, ти-та… Ти-ти, та-та, та-та, ти-ти. Чем хуже слух, тем труднее схватывать мелодию. сохранять память о ней на кончиках пальцев и при нужде самому выбивать ключом.

Много хитростей придумали люди, чтобы запоминать музыку знаков телеграфной азбуки. Вслушивается бесслухий — писк, он и есть писк. Но вот говорят: слушай — «ти-ти, та-та-та» — «я на горку шла». «Та-та, ти-ти-ти», — «дай-дай закурить». И оживает писк зрительным образом, входит в память, запоминается.

Не меньшей музыкальности требовала кавалерийская служба. Вся система боевых и строевых сигналов в коннице была нотной подавались они боевым трубачом.

Например, командиру полка надо подать команду: «Эскадроны, рысью марш!» И труба выводила «ту-ру-ру-ру». Надо было перевести полк на шаг, и снова сигналист выпевал «та-ра-ра».

Я назвал два сигнала, а их было двадцать, тридцать. И все «та-ра-ра», да «ту-ра-ра-ра». Звонкие, но понятные только человеку с музыкальным слухом. Потому ущербным, вроде меня, всем тем, кому ближе и понятнее был бой барабана (под «бум» левая нога делает «туп»), приходилось прибегать к разного рода ухищрениям, чтобы хоть как-то запомнить самые ходовые сигналы.

Вот начинала труба на плацу что-то дудеть, и я уже подбирал в уме слова: «Бери ложку, бери бак» — значит, обед. Вот она на высокой ноте брала слог «от» и роняла его, будто трубач терял силу дыхания: «бой». Значит, отбой, пора солдатам на боковую.

И еще один сигнал был совершенно необходим для прохождения офицерской службы — «сбор командиров». В эскадронах его звучание знали даже старые офицерские кони. Труба запевала, извлекая звуки из рядов нотных половников, а я уже слышал «Командира, командира». Измени ударение, приведи окончание слова в лад с орфографией, и все — сигнал не прочитан кем-то на слух, не понят, кто-то опоздал на сбор командиров и уже ходит в отъявленных разгильдяях.

Был бы я без слуха на все войско один, «командира» не получили бы в командирской лексике ни жилплощади, ни прописки. Зачем тебе слово-шпаргалка, если и без него ясно: «до-ре-ми-соль-соль» — значит, зовут командиров.

Правда, имелся еще один сигнал, который легко узнавали все. Трубач выводил: «до-ре-ми, до-ре-до», а мы без ошибок накладывали на звуки музыки простые слова: «А пошел ты на…!» Этот адрес мы знали точно.

Увы, на другие тонкости слуха не досталось не мне одному.

Помню одного из командиров полков нашей 7-й отдельной Хинганской кавалерийской дивизии. Коренастый, плотный, он из пистолета ТТ клал пулю в пулю, на джигитовке рубил лозу двумя клинками враз — с левой и правой руки; на большом расстоянии определял, стреляет ли то пулемет Дегтярева или шьет автомат ППШ, а вот на слух не мог отличить до от си, фа от ля. Потому на учениях за комполка всегда неотступно следовал трубач.

Едва, бывало, начинал трубить сигналист командира дивизии, полковник спрашивал:

— Шо поёть?