Знамя Журнал 8 (2008) - Журнал Знамя

людям возвещая.

Это продолжалось

болью безответной, -

беззаветной жалостью

Нового Завета.

Зависти реликтовые

после отзовутся

завистью религий,

войн и революций.

Вечностью застукана,

тлением оставлена,

вещая преступность

Ленина и Сталина.

Новогодние прогулки с Сексом

Попискивает комарик,

плывёт в Новый год кровать.

Оставив меня кемарить,

пошёл мой Секс погулять.

По барам, местам приватным,

по бабам, что станут “экс”.

Пугая экспроприаторов,

пошёл погулять мой Секс.

По-гоголевски про нос он,

пел песенку, муча плебс,

с невыветрившимся прононсом,

как будто Григорий Лепс.

Перекликаясь саксами,

собой друг друга дразня,

с четвероногими сексами

прогуливаются друзья.

На набережной Стикса

фонари принимают душ.

Тень от моего Секса

доходит до Мулен-Руж!

Такая страшная сила

меня по миру несла -

сублимированная Россия,

Евангелие от Козла.

Рождаясь и подыхая,

качающийся, вознесён,

с тобой на одном дыхании

кончающий стадион.

В год Новый - былые выгоды.

За выдохом следует вдох.

Из жизни, увы, нет выхода.

И женщина - только вход.

Расстреливающий осекся.

Расстреливаемому - под зад.

Вы видели моего Рекса?

На место, мой Рекс,

назад!

Линней

Тень от носа - подлинней

всех нотатений и линей.

Так говорил старик Линней:

“Всё подлинное -

подлинней”.

Гламурная революция

I

На журнальных обложках - люрексы.

Уго Чавес стал кумачовым.

Есть гламурная революция.

И пророк её - Пугачёва.

Обзывали её Пугалкиной,

клали в гнёздышко пух грачёвый.

Над эстрадой нашей хабалковой

звёзды - Галкин и Пугачёва.

Мы пытаемся лодку раскачивать,

ищем рифму на Башлачёва,

угощаемся в даче Гачева,

а она - уже Пугачёва.

Она уже очумела

от неясной тоски астральной -

роль великой революционерки,

ограниченная эстрадой.

Для какого-то Марио Луцци

это просто дела амурные.

Для нас это всё Революция -

не кровавая, а гламурная.

Есть явление русской жизни,

называемое Пугачёвщина. -

Сублимация безотчётная

в сферы физики, спорт, круизы.

А душа все неугощённая!

Её воспринимают шизы,

как общественную пощёчину.

В ресторанчике светской вилкою

ты расчёсываешь анчоусы,

провоцируя боль великую -

пугачёвщину.

На Стромынке словили голого,

и ведут, в шинель заворачивая.

Я боюсь за твою голову.

Не отрубленную. Оранжевую.

II

Галкин - в белом, и в алом - Алла

пусть летают в гламурных гала.

Как “Влюбленные” от Шагала.

Вместо общего: “фак ю офф”!

Чтоб страна обалдев читала:

“ГАЛКИН + АЛЛА = ЛЮБОВЬ.” * * *

Пей отраву, ешь “ризотто”

но последняя строка -

линиею горизонта

будет жить наверняка!

***

Ты чувствуешь, как расправляется

лицо, уставшее от fucking?

так утром снова распрямляются

дождём побитые фиалки.

***

Убрать болтливого вождя

нельзя, не ждя.

Построить храмы без гвоздя

нельзя, не ждя.

Когда луна, околдовав,

дрожит, скользя,

вам снова хочется - стремглав! -

не ждя - нельзя!..

Как “помощь скорая”, летим,

смешав сирены и интим.

Плевали на очередя.

Нам ждать нельзя.

2008

Асан

Об авторе

| Владимир Маканин - постоянный автор “Знамени” (“Отставший”, 1987, N 9; “Долог наш путь”, 1991, N 4; “Сюжет усреднения”, 1992, N 1; “Стол, покрытый сукном и с графином посередине”, 1993, N 1; “Андеграунд, или Герой нашего времени”, 1998, NN 1-4; “Удавшийся рассказ о любви”, 2000, N 5).

ГЛАВА ПЕРВАЯ

На опустевших рельсах… На открывшемся пространстве только и толпились они, новоиспеченные солдаты. Никого больше… Они вдруг видят самих себя. Вот мы какие! Нас много!.. А поезд (всего-то два вагона), на котором они прибыли, скромный такой, тотчас куда-то отгрохотал и ушел. Здесь поезд не задерживается, могут взорвать… Война!

Поезд им, конечно, осточертел, сколько можно ехать. Жаркие, протухшие вагоны, как некончающийся дурной сон. Зато теперь воздух пьянит… какой здесь воздух!.. И вот они уже братаются под кавказским небом. Ура! Ура! В обнимку. Первый взвод со вторым… Главное, сохранили оружие. (Несмотря на выпивку. Или благодаря ей!) Солдат, гляди бодрее!.. Рожи багрово-красны. От щек, ха-ха, можно прикуривать.

Почему два взвода, притом неполные?.. И почему на всех солдат только один офицер? Да и тот оказался вне дела - его сняли на станции, не доезжая Ростова, с острым приступом ущемленной грыжи… Как? Что?.. Безгрыжных офицеров в России не осталось?.. Где они, безгрыжные и безаппендицитные?

Встречающего офицера на пыльном перроне тоже нет. Но, если подумать, он бы нам только мешал! На фиг… Нет его… Зато есть какой-то бздиловатый распорядитель с воспаленными глазами. И с красной повязкой на руке. Этот, как водится, торопит прибывшую солдатню - пора, пора!.. Гонит с перрона… Ему бы поскорее избавиться от пьяноватых юнцов с автоматами. От этой гульной необстрелянной орды. И от войны вообще, мать бы ее перемать!

Красную Повязку только это и волнует. Скорее, мать вашу!.. Вон с путей!.. Ага!.. Через бомбленый вокзал на площадь, тоже слегка бомбленную… Вот там пришли БТРы - это для вас, пацаны! Для вас!.. Вперед!

- Где БТРы?

- Там… Все туда - все в колонну!

Громадный солдат, таких хмель не берет, взревел:

- В какую колонну? Ну, ты-ы! Где ты видишь колонну?

- Вы колонну как раз и организуете. Все вместе… Вы и есть колонна, - объясняет Красная Повязка. - Там ваши БТРы… И там два порожних грузовика от майора Жилина. И три грузовика с бочками бензина… Бензин тоже от майора Жилина.

Новая фамилия сразу раздражает солдат. Новобранцев по приезде раздражает всякое имя, произносимое с уважением… И они вопят:

- Блин!.. Пацаны! Обосраться можно… Мы еще и сопровождаем кого-то.

- Не сопровождаете, а просто вместе в одной колонне. Вместе движитесь… двигитесь… движи-гитесь… - Красная Повязка запутался в глаголе, в самом главном глаголе войны.

Солдаты, так и не построившись, уходят всей ватагой с рельсов. Наконец-то… Площадь вся в ямах… С хмельным азартом солдаты взбираются на БТРы, а БТРы, четыре боевые машины, помаленьку, борт за бортом, выдвигаются на дорогу… Ближе к грузовикам.

Ехать в сторону Бамута. В воинскую часть за номером икс-икс. Давай-давай! Колонна кое-как слепливается… Давай-давай! Вот и грузовики с бензином! Не бойсь! Не сгорим!

Появляется тихий старичок-чеченец. С форменной бляхой носильщика на груди. Седая голова. На лице непреходящий нервный тик.

Он пытается ухватить Красную Повязку за рукав. Чтобы тот к нему обернулся:

- Сашик будет недоволен.

- Чего тебе?

- Ты зачем солдат к его колонне цепляешь? Сашик будет сердит.

- А мне по фигу… Ты, старик, хорошо видишь? видишь эту орду?!

Они оба видят… Солдаты, едва влезши на БТРы, спрыгивают. Ища место получше то там, то здесь… Гогочут, обнимаются. Несмотря на чудовищный хмель, лица многих сияют. Такие ясные, такие восхищенные жизнью молодые глаза!

Красной Повязке не хватает решимости. Но вот этот солдат, совсем уж бестолковый! Впору дать недоумку по башке!.. Кинулся к проходившим мимо железнодорожным работягам, чеченцам и русским… промасленные… невыспавшиеся… А солдат мечется. Криком крича, зовет: “Батя-аа!.. Батя-аа!..”. Спрашивает работяг про отца… Солдат думает, что он все еще на Волге. Дурачок не успел проститься!.. Он думает, что его дом и родные где-то неподалеку. Не понимает, что он в Чечне. “Где батя-аа?!. Батя-аа!..”

В помощь Красной Повязке определился тот нехмелеющий громадный солдат. По имени Жора, немыслимый здоровяк… Жора сгреб солдатика, смял и ласково повторяет ему, подталкивая, подпихивая его кулачищем к БТРу:

- Найдем отца. Найдем после… Не бзди, рядовой!

Красная Повязка все знает и потому торопится. Как ему не знать, что притормозивший в солдатских кишечниках хмель еще только готовится обрушиться на них по-настоящему. Обязан обрушиться… Заглавный хмель. На их молодые мозги. Ах, ч-черт. Ах, как ударно, как стопроцентно хмель может отключить пацанов! Вырубить… Ах, сучары.

Зато Жора… Жора всегда кстати!.. Амбал.

И плюс ему в помощь объявившийся сержант… Сержант с двойной фамилией Борзой-Бабкин только-только проспался. Он ничего не помнит. Кто он?.. В каком он взводе.

- Пацаны! - орет сержант.

Тем не менее два ума лучше. Сержант Борзой-Бабкин и Жора спохватились. Среди бодрящейся пьяни оба уже смекнули, что дело не ах!.. и что братающиеся солдаты в таком виде до назначенной воинской части за номером икс-икс не доедут.