Отец камня - Орсон Кард

Однажды ранней весной, когда было еще холодно и в тени северных склонов лежал снег, детям взбрело в голову пробежать по самым крутым скалам, на которые они только могли взобраться. Ручеек начал подниматься один, отдельно, понимая, что над ним снова подшутили и что когда он доберется до вершины, то окажется в одиночестве, а все прочие будут уже в другом месте.

И тем не менее он продолжал лезть, решив, что в любом случае слишком взрослый для таких игр. Теперь ему следует проводить время, как мальчишки постарше: слоняться у ручья или там же бороться друг с другом, поджидая, пока девушки придут за водой, а потом глазеть на них и подшучивать, пытаясь вызвать ответные улыбки или хотя бы, в случае неудачи, пренебрежительные насмешки.

Но если он попытается, а девушки так и не обратят на него внимания, ему будет обидно и досадно. Кроме того, ни одна из деревенских девушек не казалась Ручейку привлекательной. Ему было все равно, замечают они его или нет. И ему было безразлично, что когда он поднялся на вершину скалы, то там никого, кроме него, не оказалось.

Внизу, под его ногами, раскинулся мир. Со всех сторон Ручейка окружали горы, но их долина располагалась настолько высоко, что скала, на которой он стоял, была всего лишь одной из многих и ему открывались широкие просторы.

Он видел перевал через Митеркейм — жители Фарзибека называли прочие горы другими именами, а священное имя использовали только для огромной горной цепи, что выстроилась в длинный ряд, подобно зазубренному боевому мечу — острым обсидиановым зубьям, закрепленным между двумя половинами расщепленной ветви.

Дорогу, проходящую между двумя острыми зубьями этой цепи, называли Ахетовой дорогой, если путник шел на запад, в сторону Ахеттера, и Митеровой дорогой — если направлялся на восток. Путешественники рассказывали, что этот путь приводит к огромной долине, в которой раскинулся Митерхоум — город водяных магов, окруженный со всех сторон священной водой.

Ручеек увидел на перевале повозку, что катилась по травянистой дороге. Она находилась так далеко, что он вообще узнал в ней повозку лишь благодаря ее медленному покачиванию. А может, он смог разглядеть тянущих ее животных — или это было лишь мельтешение в холодном солнечном свете?

«Почему я здесь, когда мог бы быть там?» — подумал Ручеек.

И, более не медля, он спустился с утеса на восточную сторону и пошагал через луга, поля и перелески, даже не пересекая деревню — не говоря уже о посещении родного двора. Он вышел на Митерову дорогу в том самом месте, где начинается последний подъем к Митеркейму, и легко побежал по травянистой дороге.

Лишь достигнув того самого места, на котором он видел повозку, Ручеек остановился и оглянулся на Фарзибек. Он никогда прежде не бывал здесь и никогда не смотрел на свою деревню из такой дали. Ему потребовалось немало времени, чтобы ее отыскать. От их подворья была видна лишь хижина посреди луга, похожая на коричневую шишку. Где-то через неделю отец начнет рыхлить землю плугом, который будут тянуть сыновья, и тогда зелень исчезнет, а на ее месте появится голая почва. Но в тот момент их ферма ничем не отличалась от бесчисленных лугов и прогалин.

Ручеек понял, что хочет есть, и свернул с дороги в поисках дикого лука и крошекорня. Это была обычная весенняя пища, полезная добавка к остаткам зимних запасов, и путешественники, двигавшиеся по дороге, должны были выбрать большую часть подножного корма, если не весь.

Однако же Ручеек нашел достаточно для утоления голода, и ему стало интересно, в чем же причина: то ли лука и крошекорня росло так много, что путники не успели сорвать все, то ли им стоило таких трудов подняться на перевал и спуститься, что, добравшись до седловины, они уже не думали о еде.

А может, они пренебрегали горьким луком и еще более горьким крошекорнем? Многие ими пренебрегают. Мать по весне добавляла лук и крошекорень в свою стряпню, и хотя Ручеек считал, что они придают еде отменный вкус, некоторые его братья жаловались, что эти добавки все портят и что с них блевать тянет, хотя сами никогда не блевали. Мать сказала, что крошекорень — целебный и что он поможет им сделаться хорошими мечниками, в итоге она добилась того, что сыновья стали есть эту добавку без всяких жалоб. В детстве Ручеек спрашивал, когда же они начнут учиться битве на мечах, тогда братья смеялись в ответ, а спустя время стали есть похлебку с крошекорнем.

Ручеек выкопал пять изрядных клубней крошекорня и дюжину небольших луковиц, старательно обтер их травой, счищая грязь, а затем приспособил под корзинку подол рубашки. Подвязанная рубашка поднялась изрядно выше пояса, так что живот стал мерзнуть от холодного воздуха, хотя и был разгар дня. Но лучше зябнуть, чем голодать, а если идти быстрее, то он согреется к концу дня — и проголодается. Быть может, он почувствует себя дураком, если к вечеру окажется в таком месте, где будет полно еды. Но лучше уж нести с собой провизию, которая потом не пригодится, чем оказаться без нее в каком-нибудь глухом незнакомом лесу, где он не будет знать, какие ягоды и грибы можно есть без опаски, и потому проведет ночь с пустым животом.

За перевалом перед Ручейком открылся мир, мало отличающийся оттого, в котором он жил, только горы были ниже, чем по другую сторону. Ручеек шел и шел по склонам, то вверх, то вниз; к концу дня с вершин гор исчез снег. В конце концов тропа посреди бескрайних лугов превратилась в широкий, ровный, усыпанный гравием путь, проложенный среди холмов человеческими руками; рядом тек ручей, столь глубокий и быстрый, что стал бы рекой, если бы в узкой долине для этого хватило места. Вода клокотала вокруг валунов и с грохотом рушилась с невысоких, но бурных порогов, потому Ручеек держался подальше от края дороги; упасть с камня он никогда не боялся, но эта вода была чуждой ему стихией.

Неудивительно, что великие маги черпают силу в воде. Она могущественна — так, как никогда не будут могущественны горы. Воды может быть немного, но она неизменно полна энергии, в то время как горы всегда словно отдыхают или спят. Что толку быть великаном, если ты никогда не шевелишься, а проворная вода тем временем мчится по твоему телу, высекая ущелья в твоей каменной плоти?

И все же Ручеек любил горы, твердость и шероховатость их костей, поднимающихся из почвы, воды же он опасался. «Глупо бояться того, в честь чего тебе дано имя, — говорил он себе. — Лучше бы меня звали Голышом, Булыжником, Скалой, Утесом — любым словом, относящимся к камню. Может, тогда отец не бил бы меня — кто же посмеет ударить камень?»

Ручеек дошел до места, где дорога сворачивала в сторону от реки и уходила вверх по холму. Тут он услышал грохот, и ему захотелось посмотреть, что там, поэтому он сошел с дороги и стал карабкаться по камням над рекой до тех пор, пока камень не закончился.