Стихотворения - Андрей Тавров

Херсонский Борис. Вырванные листы из переписки императрицы Екатерины и философа Вольтера, а также иные исторические стихотворения

«Чику везут рубить на куски за тридевять царств-земель…»

Л. Лосеву

Чику везут рубить на куски за тридевять царств-земель,в каждом царстве не счесть бунтовщиков-Емель.В каждой церкви сидит на престоле, как на печи, друзьям говоря:давно не сидел я на Божьем месте посреди алтаря.

Пушкин смеется, называет Емельку свиньей.Речка скована льдом. Звезда над черною полыньей.Снег хрустит под полозьями, бесы кружат во мгле.Праотцы, вытянувшись, смиренно лежат в земле.

Желтые волчьи глаза глядят на уставших коней,чем дальше едешь, тем путь впереди длинней,чем гуще кроны, тем выше стволы дерев,чем крепче мороз, тем праведней Божий гнев.

Чику везут, колокольчик гремит под дугой.Долго будут везти, вот век прошел, вот другой,вот и третий подходит к концу, но до этих порколокольчик гремит, Чику везут под топор.

Чика спит, видит во сне эшафот,содрогается, надеется, что до казни не доживет,сани еле ползут, может, не довезут,а может, и волки помилуют — загрызут.

«Мало нам врагов татары да турки…»

мало нам врагов татары да туркиа тут еще и этот безумец в шлиссельбургевсю жизнь в одиночке в каменном мешочкене отличит облака от тучки дня от ночкизапятой от точки финки от заточкиленина от сталина руси от брауншвейгасолдата чонкина от солдата швейка

ох досталось кате наследство от лизынесчетные наряды бабские капризыфрейлины стареньки фавориты молоденькикартежная игра на большие деньгикиргиз в тюбетейке и кавказец в буркене в последнюю очередь — безумец в шлиссельбурге

ему бы в монастырь а он на царство метитнужно объяснить ему что ему не светитзахотят освободить его зарежет стражапропади он пропадом невелика пропажатут необходимость она же и свирепостьрубль иоанн антоныча теперь большая редкостьв цене у нумизматов много есть подделоктак всегда как дело касается денег

«Суворов, генералиссимус, сидит за столом…»

Суворов, генералиссимус, сидит за столом —росинки маковой в рот не берет.Императрица интересуется — нездоров желудком или сердцем скорбит.Генералиссимус отвечает: сегодня сочельник, православный народне ест до первой звезды — при чем здесь плохой аппетит?

Екатерина, императрица, ценит шутку,и вот, бриллиантами украшенная звездас полуоткрытой груди переходит на грудь, затянутую в мундир.Радуйся, росско земле! Возвеселитесь, покоренные города.Мир воцарися, хороший, военный мир!

Радуйся, Империал-банк, с рекламой на весь экран,на всю имперскую, тверскую-ямскую, на весь кредит!На весь еврейский геволт, российский дефолт, на все загран —командировки и паспорта. Мундир хорошо сидит!

Звенят бокалы с орлами двуглавыми, в церквях ударили в колокола:слава в вышних Богу, слово бе плоть и вселися в ны.На фарфоровых блюдах щебечут жареные перепела.Перед Господом птица на блюде, Фелица — на троне — равны.

Кто Бог велий, яко Бог наш? Ты еси Бог, творяй чудеса!Огненная работа — ввысь полетели цветные огни.Замирают черные, звездные, зимние небеса.Кто бы ни победил, а в проигрыше — они.

«От Петра Третьего Первый Павел…»

От Петра Третьего Первый Павелунаследовал склонность к смерти в результате переворота.Вот солдатиков на плацу, как на столе, расставил.Ходит циркулем — видно, та же порода.

Территорию делит на шахматные квадраты.В мальтийском облачении служит литургию в своем кабинете…Отменил ассамблеи, говорит, ненужные траты.Во всем подражает Гольштейн-Готторпскому мальчику Пете.

Видно, и впрямь Петр обрюхатил Екатерину,завалив на высокую царственную перину.

И все издает указы, и все не уймется, падла.Ну, ничего, попостимся, помаршируем.Но дождемся праздника убийства Петра и Павла,а тогда разговеемся, отдохнем, попируем.

«Четыре пары штанов над ними юбка одна…»

четыре пары штанов над ними юбка однапамятник екатерине в одессе жезл в кулакесимволизирует фаллос под бронзовой юбкой виднасами знаете кто или что у царицы онараспушена, одушевлена, властью облеченаимеет повадки хищной рыбы в мутной реке

еще говорят под юбкой на фаворите сидит фаворитпогоняет любовником не ведает что творит

блудливой повадкой величайшей из женцелый город на двести с лишним лет как чумой зараженчто не входит в противоречие с настоящей чумойи холерой вытрави блох и руки умой

все равно симпатичных крыс портовых полкирозовые носы суют во все уголки

есть поверье в один прекрасный день поутрувсе крысы залезут под ту же юбку в ту же дыру как в норуесли такое случится то говорят не к добру

«В Великий пост духовник Екатерину благословил…»

В Великий пост духовник Екатерину благословилпоститься неделю. Она выдержала все семь.Каялась с плачем на исповеди. Тайна, конечно, но, милчеловек, как скроешь то, что известно всем?

Не ест ни мяса, ни рыбы, не пьет молока,а стол, понятно, ломится от всякой скоромной еды.Не сказать, чтобы этим Катя радовала духовника:лучше бы не блудила, хоть бы скрывала следы!

Но все — как на параде. Глядишь, одинвоенный любовник спускается по лестнице вниз,навстречу ему поднимается новый титулованный господин,несет Ея Величеству понятный пикантный сюрприз.

Что нового произошло? — вопрошает тот,кто поднимается. Второй отвечает ему:То и ново, что я спускаюсь, а вы поднимаетесь. Вот,пожалуй, и все. Подробности ни к чему.

Расширются русские земли — императрица тогдасама разрастается, тяжелеет, будто масса ее телеспропорциональна размерам страны, и это в ее года!Стране — территория, Кате — излишний вес.

Где-то за кадром Крым, степь юго-запада, флот,Константинополь-то будет наш, на то и внук — Константин.Россия проглотит Турцию, быстро, в один проглот.А дальше все как обычно: бал, конфетти, серпантин.

Оды высокоторжественные по случаю новых побед.Поэт читает, откинув голову, выставив ногу вперед.Обед в честь генералиссимуса. Вполне хороший обед.Скачки на жеребцах благородных пород.

Охота пуще неволи. Лай собак, трубы, окрики егерей.И опять гром победы, и вновь — веселися, росс!А Вольтера интересует, как там живет еврейна захваченной территории. Довольно жалкий вопрос.

Не сказать, что Катя уродлива. Скорее — крупна и полна.Лицо краснеет — приливы избыточной крови. Опять же, дама в летах.Но отвращение к горлу любовника подкатывает, как волна,и Ея Величество чувствует — что-то опять не так!

И этот тоже не справился, службу не сослужил,и этот тоже не понял счастья, выпавшего ему.Приходит врач с ланцетом — выпустить лишнюю кровь из жил.Царица не терпит запаха крови.Обморок. Все проваливается во тьму.

«Вопиют в небесах ангельские хоры…»

Вопиют в небесах ангельские хоры,на землю направляют умиленны взоры,на белые стены, на город Холмогоры,на келии тюремны, на крепкие запоры.

Плачут о покойных Антоне и Анне,а паче о во младости погибшем Иоанне.Собор пятиглавый меньшей головоюкивает солдатикам — секретному конвою.

Кого стерегут, солдатики не скажут —языки урежут или хуже накажут.Тюремщики тоже на вечном поселенье,все-то их провинности — знание и зренье.

Что тут, в Холмогорах, — российская столица,а в Санкт-Петербурге лже-императрица.А истинных царевичей Петра и Алексеязабыла полоумная матушка-Рассея.

И ходят наследники в рубахах полотняных,в рубахах полотняных, рубахах покаянных,а каяться им, бедным, незачем и не в чем,подпевают на земле ангелам певчим.

Живут и не знают, как с ними обойдутся,авось и на земле им защитники найдутся:задушат, обезглавят, а потом прославят,а может быть, бесславно в Данию отправят.

«Философ Вольтер — государыне Екатерине…»