Чунтэ – демон джунглей - Наталия Чайкина Варгас

– Ах, – махала она руками, – бог посылает страдания избранным, дабы те укрепились в вере…

Освальдо, слушая пациентку, еле улыбался и иногда кивал головой. Его личная позиция относительно её состояния была мне не ясна, ибо он ничего не говорил, но лишь усмехался… не весело, но и не злобно, а как-то по-дружески печально.

К пяти вечера освободился «душ» – тесная пристройка в одной из времянок с тазиком и бочкой наполненной водой. Ледяной. То была скорее всего обмывочная, ибо обильно обливаться не разрешалось. Набирай свою порцию свеже-холодной жидкости в тазик и делай с ней что хочешь, но больше в бочку с водой не лезь! Октябрь – пора засушливая и к воде здесь относились как к божественному дару. Тем не менее, после «душа» я словно обновилась. Приближался час ужина.

«Всё, больше сегодня слушать Марию не буду, ибо она уже достаточно выжала меня своей хандрой…» Решила я про себя, поспешно одеваясь.

– Так вы говорите, рукопашным боем серьёзно занимаетесь? – Вдруг появился в дверях Освальдо в тот самый момент, когда я уже натягивала кожаные сапоги.

– Да, училась боксу и фехтованию… неплохо стреляю… Что, заметно?

– Это видно по вашему духу, донья Натали. К тому же, в этих местах не часто встречаются молодые дамы в облачении гаучо3…

И действительно, меня украшал солидный кожаный пояс с прелестным клинком-мачете поперёк спины, приличного размера нож за голенищем сапога, крепкие запястные наручни, и широкая шляпа.

– Чудесно! А почему вы об этом спрашиваете?

Честно говоря, подобные вопросы меня раздражали особенно от тех мужчин, кои незвано появлялись в «ванной комнате»…

– У вас нервы должны быть крепкими, – ответил он, – мне нужна ваша помощь…

Он подал мне знак следовать за ним. Мы направились в дневную молебную…

«Что такое дневная молебная?» – спросите вы.

С одной стороны, это неказистый на вид домик из глинобитного кирпича. В языческие времена Европа обзаводилась подобными заведениями для каждого местного божка. С другой стороны, молебная – это помещение, в котором стоит алтарь и хранится всё что «церковной утварью» назвать сложно. Сабли, плети, несколько черепов и даже хвосты, всякие статуэтки, камни со странными знаками, картины и рисунки на стенах, курящиеся благовония по углам и сотни ёмкостей с неизвестными субстанциями. Короче, всё то, что чудом пережило испанскую инквизицию.

Там, на полу, я увидела девушку-индеанку. Её привели как раз тогда, когда я мылась. Она лежала на животе по пояс обнажённая. Я присмотрелась, дабы прикинуть в чём должна была состоять моя помощь. Вся спина индеанки представляла некое жутковатое зрелище из грязно-синих оттёков и дурно пахнущих язв, как мне даже показалось, на сей момент уже разлагавшихся.

– Почему бы ей в больницу не сходить? – тут же выпалила я, пытаясь держаться подальше от пациентки.

– Можно, конечно. – Кротко согласился Освальдо, но девушка на полу тут же замотала головой, что-то пролепетав на аборигеном языке. Шаман выслушал её и продолжил свою мысль. – Но её затаскают по врачам и обследованиям, утопят в бумажной волоките, затравят экспериментальными опытами и внесут на операционный стол вперёд ногами. В городах это очень редкое явление, а посему медики не преминут воспользоваться поводом для его изучения…

– «Это явление»? – перебила я, но ответа не услышала.

Шаман принялся закатывать рукава. В молебной присутствовал ещё один персонаж, которого величали «Эль Брухо». Колдун. Местный лекарь, который умел общаться с духами и, представьте себе, получал от них наставления о том, как изготавливать то или иное зелье. Эль Брухо собственно и привёл к Освальдо пациентку. Шаман кивнул ему, и указал на бутыль под столом.

– Смочи в этой жидкости суконное покрывало, – приказал он, – и нагрей его над углями.

Тот быстро справился с задачей и бросил мокрую ткань на решётку шипящей жаровни. По комнате начал распространяться странный запах. Терпкий, аммиачный и… очень знакомый.

– Это моча, – пояснил стоящий над нами Фаго, заметив болезненно экспрессивные изменения моего лица, – способ лечения малоприятный, но действенный…

В чем была действенность лечения я не совсем понимала, ибо от смрада меня начало подташнивать, а вид девушки не внушал оптимизма.

– Разве ей не холодно на полу-то? – Преодолевая позывы рвоты, спросила я. С заходом солнца в горах резко холодало, а пола у молебной нет. Домик опирался на чистый камень.

– Её коже надо остыть, – кивнул мне Освальдо, – вы, донья Натали, держите руки девушки, а ты, Фаго – ноги.

Я села на колени в головах больной и как можно крепче схватила запястья жертвы шаманизма.

– Нет, – мотнул головой шаман, – просто положите свои ладони на её локти так, чтобы она не смогла поднять их…

Для верности, он сам установил мои руки так, как считал нужным и добавил.

– Я не выпороть её собираюсь, а излечить. Эль Брухо дал ей кое-что из обезболивающего. Думаю, сильно она вырываться не будет, но тело имеет свой характер и возможно начнёт передёргиваться.

Передёргиваться?! Не знаю, как у девушки, но у меня от вони лицо уже и передёрнулось, и перекосилось и дошло до наивысшей степени в мимике, на которую только способны мышцы лица взрослого человека!

Ещё через минуту разогретое над жаром покрывало перекочевало на спину пациентки. У меня заслезились глаза, я сжала веки. Под моими ладонями почувствовалось движение. Девушку действительно начало коробить. Ещё бы! Такие синяки, или что это было? а он её припаривать разогретой тканью с мочой взялся…

– Как только они почувствуют тепло над остывшей кожей, то будут обмануты, думая, что тряпка – это живое тело и начнут вылезать. – Услышала я голос Освальдо. – Моча же держит жар и влагу уверяя их в благоприятных для размножения условиях…

Голос шамана звучал настолько умиротворённо, словно он рассказывал о способах разведения роз на какой-нибудь милой вечеринке. Я открыла глаза и вопросительно уставилась на Фаго. Тот кивнул на покрывало. Я опустила взгляд. Пожалуй, к такому зрелищу я не была готова. Вы, наверное, видели червяка, живущего в земле или (ещё интереснее) червя, вылезающего из яблока? Но то был не один червяк… десятки, сотни! Маленькие, тёмные твари длинной в полсантиметра пролезали сквозь жёсткое сукно как иглы через тонкий шёлк… Я даже не спросила, что это такое было. Я потеряла дар речи. Мои руки вмёрзли в локти мечущейся пациентки.

– Ткань остывает… сворачивайте её не торопясь, – между тем скомандовал Освальдо, подзывая Эль Брухо, – сначала слегка приподними и соедини углы…

Тот так и сделал, как только раздалась команда шамана. Через секунду всё месиво в тряпке было брошено на угли жаровни. Освальдо, склонившись над пациенткой, попросил меня выйти, а Эль Брухо – откупорить приготовленные мази.

Последний перед ужином час я провела сидя над обрывом, таращась на белые вершины гор.

«Ничего себе зараза!» – думала я, – «Ну прямо настоящее проклятье… а ведь курандерос, шаманы-лекари, такое издревле лечили… вот те и трюк!..»

– Возвращение зрения слепым – это трюк, а здесь самое оптимальное средство лечения. – Вдруг раздался надо мной голос Освальдо. – В больнице её бы вылечили и, быть может, не столь варварским способом, но в ожидании выздоровления она потеряла бы все силы борясь с недугами вызванными этими тварями…

– Минутку! – зацепилась я за слова шамана. – Вы назвали «трюкачеством» возвращение слепым зрения? Но разве это не обычные выдумки?

– Нет, не выдумки. – Шаман устало опустился на корточки. – Видите ли, слепота бывает разной и во многих случаях, особенно у стариков, глаза просто зарастают мёртвой кожей. Если прыснуть сок слегка повядшего лимона, то слои могут, мягко говоря, быть съеденными кислотой. Этим пользовались многие жрецы, встраивая специальное приспособление в руку или ладонь. Нечто вроде одеколонного распылителя с грушей… Так, «целители» совершали чудеса «открытия незрячих» во многих странах начиная с библейских.

«Так он ещё и мифы разоблачает…» подумала я, но промолчала. Хотелось расспросить о многих вещах, но в животе бурлило, а к горлу подступало нечто вроде желчи. То ли от голода, то ли от увиденного…

Позвали к костру. Хосе разложил на плоском камне ужин. Мария, долго помолившись о благодати божьей, приступила к вареву из кукурузы, хлебу и… жалобам. Но мой мозг просто отключил её из своих внешних и внутренних сенсоров. Слова её уже лились как вода в пустое сито. Одно я поняла совершенно ясно и бесповоротно: человеческое тело и разум являют собой уникальнейшею жизненную систему, постоянно обновляющуюся структуру, взаимосвязанную с тем, что мы слышим, видим, и воспринимаем.

Я лишь сердобольно улыбнулась и печально кивнула головой. К тому же мне следовало уметь «опустошать» свою голову от ненужных размышлений, ибо Освальдо, похоже, и мысли читать умел.