Антология альтернативной литературы 1. Альманах - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Был в моей генитально-изыскательной экспедиции и ложный путь классификации на «умных» и «глупых». Ошибался. Каюсь. Теперь твердо убежден: все бабы дуры, и не потому, что дуры, а потому, что бабы – это их обобщающий признак. Для всех мужчин бабы – дуры. Для всех женщин мужики – козлы. Это субъективно-женское мнение только подтверждает правильность вывода о дурах. Правда, иногда мне попадались умные дуры, но это извращение и о нём не будем.
Отрицательный результат – тоже результат. Я снизил требования к умственным способностям кандидатки. Стало проще. В итоге нашел то, что хотел. Симпатичную, стройную, спокойную, понимающую, любящую детей и дом, редкую женщину. Которую с удовольствием отнёс к новому неисследованному виду – «ЖЕНА». И успокоился. Ну, не совсем успокоился, но к экспериментам на стороне стал относиться как к развлечению, а не делу всей жизни. Естественно, соблюдая правила конспирации.
Дождь перестал. Лужа постепенно исчезала в ливневом колодце. Тринадцать замоченных, наверное, хороший результат, не знаю. Не с чем сравнивать. Расплатившись за кофе, вышел на улицу. Приятный свежий воздух. Лучи вечернего солнца, подкрашивая сепией стены домов, превращали улицу в ностальгическую фотографию из старого альбома. Хо-ро-шо-о-оо-то как… А не пошалить ли мне?
Вжик. Ххх…люп.
– Сволочь!!! – орал уже я, четырнадцатый, вслед удаляющейся девятке. – Кто тебе права продал?! Не видишь куда едешь? Рожа!
От былого умиротворения не осталось и следа. Теперь только домой.
Отворив дверь, бросил мокрую куртку на тумбочку. На вешалке весел плащ жены. Странно, но мокрым он был только снизу.
– Счастье моё, ты дома?
– Я в ванной!.. – от звука её мелодичного, с переливами голоса я стал успокаиваться.
– Как родители?
– Извини, милый, не слышу. Сейчас выйду…
Раздеваясь на ходу, бросился в спальню. Любящая женщина, спокойный, ласковый секс. Вот, что мне сейчас было нужно.
На застеленной кровати валялись ее сброшенные вещи, сверху лежали черные в сеточку чулки. На полу стояли ярко-красные туфли.
Вжик. Ххх…люп.
Мой маленький мирок летел к чертям…
Виталий Смышляев (базука). Москва :: Боулынг-хана
Девять тридцать семь. Наконец-то можно не вставать в полседьмого, с детства ненавижу ранние подъёмы. Особенно бесился по субботам – хочется отоспаться после рабочей недели, а вскидываешься почему-то ни свет, ни заря.
Потянулся, зевнул, покрутился с боку на бок, потыкал кулаком подушку.
Мысли пошли по привычному кругу. Правильно говорят: «Кто был богат и обеднел – ещё двадцать лет будет богат. Кто был беден и разбогател – ещё двадцать лет будет беден».
Бабушкину квартиру я продал ещё в конце марта, уже апрель. Из осточертевшей инвесткомпании уволился через два дня, пару недель погулял.
И что дальше?
Я получил за квартиру четыреста тридцать пять тысяч. Евро.
Знаменитый дом в стиле русского модерна на углу Покровки и Чистых прудов, фасад расписан декадансными завитушками и волшебными птицами.
Сирин, Гамаюн, Алконост.
Под окнами постоянно аварии – бульвар резко переходит в островок трамвайной остановки, не все успевают среагировать.
С детства помню магазин «Мужская одежда» внизу; ждал, не мог дождаться, когда вырасту, чтобы одежду там покупать.
Нет больше маленького Альки, нет бабушки, нет квартиры, нет «Мужской одежды».
Двадцатку успешно прогулял, остальное – в банк. Десять процентов годовых – в месяц получается около ста тридцати тысяч рублей.
И ещё налоги, наверное, вычтут, без этого у нас никак. Конечно, это побольше, чем говенный оклад в говённой компании – а что толку?
Как следует на такие деньги не поживёшь, а постоянно кроить, растягивая проценты – нахер было с работы увольняться?
Но с капиталом почти в полмиллиона евро работать менеджером? Тоже глупо.
Я зло дёрнул головой – и было-то не полмиллиона, а существенно меньше, сейчас ещё убавилось.
Надо что-то делать…
В казино играть?
Или на бирже?
Или вложить куда-то?
Вложить легко, обратно выложить трудно. За четыре года работы в инвесткомпании «Октагон» вдоволь насмотрелся.
Правильнее было бы её «Фуфлогон» назвать.
Отбросил одеяло, сел.
Посмотрел на свои ноги и вдруг заметил, что ногти на больших пальцах стали точь-в-точь как у отца.
Давным-давно, двадцать лет назад… или двадцать пять? Или сто?… Я сидел возле него на пляже, копался в песке. Отчётливо запомнил пугающе крупные слоистые ногти на больших пальцах, а мои – маленькие и розовые… Помню, как отодвинулся подальше – отец стал мне физически неприятен, неосознанно почувствовал нарастающее возрастное разложение его тела. Помню ощущение стыда и вины за свою брезгливость.
Теперь такие же ногти у меня – рифлёные и кривые, мутно-белые, как селёдочные очистки… Только сына у меня нет. И жены нет.
Есть вздорная баба, с которой даже после развода мы не можем спокойно разговаривать дольше минуты, и вроде-бы-дочь: голенастая школьница, которую я вижу раз в две недели. О чём с ней говорить, не знаю, задаю одни и те же дебильные вопросы про школу и кинофильмы, она вежливо отвечает, одновременно втыкая в мобильник.
Интересно, что она думает про своего воскресного папу?
Ничего хорошего, уверен.
А ногти мои ей фиолетовы. Как и я сам. Я думаю, если у меня вообще ногтей не станет, она не заметит.
И ног.
И рук. И меня самого.
А я отца любил.
…В будние дни меня поднимала мама, а в выходные – только папа. Толкал по дороге в ванную: «Алька, вставай!»
Я взбивал над собой одеяло неряшливым комком, изгибался углом, раскорячивал ноги и руки, распластываясь как лягушка, выворачивал ступни в разные стороны, голову – набок, прижимая подбородок к плечу, становился очень плоским.
Типа, меня нет – встал и ушёл, не прибрав постель.
Папа ходил по комнате, старательно заглядывал под стулья, открывал ящики шкафа, выходил из комнаты, кричал маме: «Тань, Альку не видела? Еде Алик? Пропал куда-то. Наверное, ушёл уже…». Мама поддакивала с кухни, по квартире шёл запах оладушек… и не надоедало им.
Все выходные, год за годом.
Забулькал мобильный. Еде-то в коридоре… Под зеркалом нет, на зарядке нет. Всегда дико раздражает это невидимое навязчивое бульканье, ты его ищешь, а он пищит.
В костюме с вечера оставил телефон!.. В костюме на старой вешалке. Полез в дальний карман, неуклюже потянул его вниз и обломил крючок у плечиков. Костюм, взмахнув полами пиджака, бесформенно осел вниз.
Серёга.
Так я и знал – будет ещё в долг просить. Не дам.
Обрадовался, блин, нашёл бездонный источник.
– Привет.
…Ну, деньги получать – это всегда удобно. А ты ж вроде на четыре месяца брал?
…Давай через пару часиков. В «Кофе-Хаузе» на Новослободской. Давай, пока.
* * *– Слушай, где ж так бабки отбиваются? Ты у меня двести тысяч рублей взял, и через две недели – двести шестьдесят.
…Да ладно тебе!.. Ты гонишь.
…Да ты что?!
– Аль, я тоже сначала думал – бред! Алишер этот карщиком у нас на складе работает – шустрый, как гуппи, земляки к нему постоянно шастают с утра до вечера. А здесь Алишер этот потерял карточку свою – ну, разрешение на работу – пришёл ко мне. А мне что-то скучно было… хуё-моё, слово за слово, припёр его на автомате по своей линии, по безопасности. Туда-сюда… просто так сидел, порожняк гнал, прикалывался. Типа – нам всё известно, есть сигналы… ну, обычная херня, в общем.
Закошмарил его по-полной, короче, и, прикинь – он вдруг раскалывается до самой сраки.
Вообще не ожидал!.. Мастерство не пропьёшь, хуле.
И зовёт меня в долю… Наглый, бля, сучонок.
У меня своих было четыреста тысяч, на квартиру первый взнос откладывал, ещё назанимал там-сям.
Миллион набрал, короче, потом стрёмно стало, только семьсот дал. А на хуя, спрашивается, столько занимал? Непонятно.
А всё равно стрёмно!.. Прессовал-прессовал его, аж у самого яйца вспотели. Через месяц приносит полтора миллиона, кланяется, отдаёт.
Вот так.
А отдал бы миллион, получил бы два с половиной. Алишер говорит, была бы сумма нормальная, можно оптом брать, вообще шесть ударов.
– Не понял.
– Что непонятного? Маленькие деньги – маленькая партия. Вторые-третьи руки, поэтому и навару мало.
– Ты обалдел, Серёга! Ты за месяц удвоил! Это… это… две тысячи пятьсот шестьдесят восемь годовых!!! Ты понимаешь, вообще?..
– Тихо, не ори. А если порошок в Хатлонской области из первых рук брать – шестьсот процентов. Один к шести – прикинь!
Минимум. И всех дел – на десять дней.
Алишер говорит – как два пальца. А у него там завязки, все дела, двоюродный брат – большой человек, глава рода – «колони хона». Плюс он же в хукумате – местной мэрии – какая-то шишка.
Только бабки нужны, чтобы оптом взять за нормальную цену. Я три миллиона набрал, под двадцать годовых, через неделю лечу.