Бремя раздвоения - Гурам Сванидзе

Имели значение географический рельеф страны, неразвитость коммуникаций между регионами, отсутствие внутреннего рынка. В тех условиях, когда не существовало ни экономических, ни политических предпосылок для общенационального интереса, партикуляризм был действительностью, а мечты о едином государстве казались недосягаемым идеалом. Сегодня, в более благоприятных исторических условиях, некоторые проявления местнического интереса тех времен рассматривают как вопиющие акты предательства общего дела. Однако не исключено, что в ту пору они воспринимались иначе, чем и объясняется их многочисленность.

Нельзя сказать, что влечение к двойному стандарту фатально. Он как носитель «перекрестного давления» в общественной психологии и культуре сам по себе — бремя, которое становится тяжелее в быстро меняющихся условиях.

Более нормальным является стремление к монизму, который снимает внутреннее напряжение в обществе. Но и здесь должна существовать своя мера. Здоровый монизм не предполагает полного исключения противоречий между общим и частным интересами.

То, к каким катастрофическим результатам могут привести крайние формы монизма, демонстрирует эпоха Сталина. Властная вертикаль в ту эпоху доминировала безраздельно и подмяла под себя и общество, и традиционный сектор. Семья — связующее звено между обществом и общиной — была «огосударствлена». Нечто подобное происходило и с традиционной общиной, которую пытались загнать в колхозы и совхозы. Тотальное доносительство в пользу государства породило феномен Павлика Морозова. Этот «герой того времени» «сдал» властям богатых общинников и даже членов собственной семьи.

Интересно, что сталинский монизм исключал существование элиты. Она так и не состоялась. Ротация номенклатуры происходила регулярно, иногда эта номенклатура просто «отстреливалась». Известный факт: не было такого члена тогдашнего Политбюро, который не стал бы заложником системы, поскольку у всех ближайшие родственники подвергались репрессиям. Фигура Сталина выступала единственным непогрешимым и неподкупным гарантом легитимности совдепии.

Даже в периферийной Грузии формирование «революционных» кланов не было явно выражено. Борьба с кумовством, местническими интересами, семейственностью велась постоянно. Едва давший было о себе знать этнорегиональный партикуляризм раздавили безжалостно. Имеется в виду «мингрельское дело», возбужденное НКВД в 1951 году.

В послесталинский период, во времена хрущевской «оттепели» и брежневского застоя, уже не генсек, а коллективный орган — партийно-хозяйственный актив стал гарантом легитимности. Во времена Хрущева появились первые признаки двойного стандарта. Из сталинского прошлого были позаимствованы внешние атрибуты почитания официоза, выторгована мера личной пользы для себя. В пору правления Брежнева порожденные двойным стандартом «теневые структуры» разрослись непомерно.

Наиболее очевидные формы двойной стандарт принял в социалистической Грузии. После сталинской диктатуры он оживился здесь как ни в одной другой республике СССР. В стране особенно ощущался такой его элемент, как дефицит государственного мышления. Более того, считалось правилом хорошего тона козырять анархистскими замашками. Но к власти стремились, чтоб с ее помощью наживаться. Коррупция стала «всенародной» и фактически работала на укрепление традиционных этнических структур.

В самом обществе возродился дух круговой поруки. Позиции традиционного образа жизни укрепились. Кумовство как механизм консолидации традиционной структуры перед лицом государственного истеблишмента по-прежнему воспринималось как ценность и совсем не ассоциировалось с негативным понятием непотизма.

Однако последствия сталинского правления давали о себе знать в кадровой политике государства. Разного рода «групповщина», основанная на кровнородственных, клановых узах (региональных или субэтнических) открыто себя на высшем уровне не проявляла. Рецидивы «мингрельского дела» не допускались. Правда, в народе шутили, называя здание ЦК КП Грузии гостиницей «Гурия» — по наименованию региона, откуда был родом Шеварднадзе. Первый секретарь построил свою карьеру на том, что активно боролся с «антиподами» (термин, использовавшийся во время «чисток» в 70-е годы прошлого века). В качестве наиболее одиозного проявления деятельности антиподов был объявлен протекционизм. Однако «борьба с негативными явлениями» носила характер «крестовых походов» и была обречена, так как имела своей мишенью конкретных людей, а не систему.

Вместе с тем в Грузии наибольшего развития достигли мафиозные группы, построенные по отраслевому принципу, — «винные», «цитрусовые», «табачные», «курортные». Они представляли собой теневые образования партийно-хозяйственного актива. Их деятельность была тесно связана с коррупционными структурами в имперском центре. Монопольно высокие цены на «экзотическую» продукцию из Грузии устанавливались и утверждались там. В этих группировках этнорегиональное представительство обусловливалось географией соответствующих отраслей промышленности.

Двойной стандарт в Грузии достиг своего апогея, когда коррупция стала переходить в криминал. Произошла негласная реабилитация преступного мира. Если образ казнокрада казался будничным, то с фигурой «вора в законе» связывали «блатную романтику». В качестве «свадебных генералов» открыто фигурировали «воры в законе». Известен случай, когда на похоронах одного колоритного тбилисского горожанина академиков и министров было столько же, сколько известных казнокрадов и… представителей преступного мира.

а) Крайности этнонационализма

Если функциональность двойного стандарта, вызванную необходимостью выживания народа, еще как-то можно объяснить и допустить, то его деструктивность в процессе строительства независимого государства не вызывает сомнений.

Попытку преодолеть двойной стандарт предпринял Гамсахурдиа. Он предложил народу борьбу как с самой партийно-хозяйственной номенклатурой, так и с ее теневым образованием — мафией. Энтузиазм, с каким участвовали в процессе преобразований широкие массы населения, обусловливался не только идеей государственной независимости, но и привлекательностью лозунгов борьбы за социальную справедливость, против засилья мафии.

Симптоматично, что из обихода освободительного движения напрочь исчезла лексика, связанная с классовой борьбой. То есть борьбе за социальную справедливость не придавался классовый характер. Взамен Гамсахурдиа предложил модель монизма, основанного на идеологии этнонационализма. Принято считать, что эта доктрина была защитной реакцией на политику пролетарского интернационализма, которая на местах воспринималась как ассимиляторская. Однако вместо того, чтобы предложить новый вариант строительства гражданского общества, национально-освободительное движение впало в крайности этноцентризма, что повлекло за собой дробление общества. Это дробление дошло до уровня «мегрельского сепаратизма», «сванского трайбализма» и так далее, то есть возникла угроза целостности грузинского этноса как такового. Не говоря уже о сепаратистских движениях в Абхазии и Южной Осетии и скрытом ирредентизме[1] в Джавахетии и Нижней Картли — в местах компактного проживания меньшинств.

Более того, в стране произошла тотальная атомизация общества, его распад на маргинальных индивидов. Общество все более походило на калейдоскоп многочисленных неустойчивых связей. Такой «бесконечный плюрализм» не предполагал наличия готовности к диалогу и консенсусу.

Характерно, что вместе с тотальным кризисом общества распадался и двойной стандарт, который также предполагает консенсус, пусть и двусмысленный. Правда, в пылу борьбы с коммунистической мафией новые власти не заметили опасности возникновения нового партийно-хозяйственного актива «круглых» (от названия доминантного политического движения «Круглый стол»). Однако новая мафия не успела состояться.

Существует мнение, что «старая» мафия взяла реванш и легко расправилась с обессилевшим от раздоров обществом и подорванной государственной машиной. На самом деле могущественные «отраслевые» мафии экономически были ослаблены ввиду быстро наступившего организационно-экономического коллапса курируемых ими отраслей. Впрочем, недооценивать ее роль в свержении Гамсахурдиа не приходится. Общество, ставшее на путь саморазрушения, легко поддавалось манипуляции.

На фоне всеобщего распада общества набирал силу этнорегионализм. Актуализировался «тбилисский шовинизм», противостоявший этнорегиональному партикуляризму, стихии «гоимизации». Так называли явление, связанное с процессом этнизации общества (преимущественно с мегрельским акцентом), что ассоциировалось у тбилисской интеллигенции с засильем провинциализма. Военные акции в Мегрелии в тот период чем-то напоминали «мингрельское дело» 1951 года.