Дама-невидимка (Анна де Пальме) - Елена Арсеньева

Нетрудно догадаться, что за высокая особа вела этот разговор и обозначалась как 1 в секретных донесениях некоего своего агента под номером 01. Конечно, это была императрица Екатерина Алексеевна, Екатерина Великая. Под номером же 01 скрывалась ее личная секретная агентка, Анна де Пальме.

Несмотря на французскую фамилию, Анна была русская, однако долгое время не знала об этом. Более того – имени родной матери она так и не узнала, а про отца рассказали ей только после смерти того человека, которого она в детстве любила и почитала как родного и которого именно полагала отцом своим.

Это был француз, звавшийся Валентэйн де Шоверне де Пальме. Несмотря на свое громкое и пышное имя, он был всего лишь младшим отпрыском обедневшего семейства, принужден был трудом зарабатывать на жизнь и состоял секретарем при богатом и эксцентричном путешественнике Анри де Трувеле, который в 1772 году отправился из Парижа, желая непременно добраться до Китая через Россию.

Однако не посчастливилось. В Митаве де Трувель подхватил лихорадку и добрался до Санкт-Петербурга совсем больным. Он заразил и Валентэйна, который ухаживал за ним. Оба метались в горячке, а в это время второй секретарь де Трувеля, Симоне, уверившись, что дни обоих сочтены, украл заемные письма, которые должны были обеспечить Анри де Трувелю безбедное путешествие, обчистил его весьма увесистый кошель, прихватил кофр с платьем – да и был таков. Симоне растворился в бескрайних просторах полуобжитой Российской империи, а может статься, и вернулся во Францию, успев получить у заемщиков все деньги.

Де Трувель и в самом деле умер, однако Валентэйн де Пальме выжил. Единственное, что нашел он в оставшихся бумагах покойного хозяина, это рекомендательное письмо к какому-то русскому le noble[1] по имени Иван Перфильевич Елагин. Дворянин оказался человеком богатым и благородным: он не только взял на свой счет погребение неизвестного ему путешественника-француза, но и принял в свой дом полуживого секретаря.

Выздоровев, Валентэйн отказался возвращаться во Францию, где его никто не ждал и где у него не было никаких средств для существования, а решил попытать счастья в России – например, в роли домашнего учителя. Дело сие в те поры было очень прибыльное: французских учителей рвали нарасхват. Это спустя десяток лет разразившаяся революция погонит вон из Франции десятки тысяч людей, так что чуть не у каждого русского помещика заведется для обучения его детишек свой собственный граф или маркиз! Однако больше всего на свете Валентэйн желал бы заплатить добром за добро благородному Елагину.

И случай не замедлил представиться, ибо Елагин сам попросил де Пальме об услуге. Иван Перфильевич предложил французу жениться на некой милой девушке, которая оказалась в трудном положении с ребенком на руках. Елагин давал за ней щедрое приданое, с тем чтобы де Пальме признал ребенка своим и никогда, ни при каких обстоятельствах, покуда жив, не открывал девочке истинного положения дел.

Валентэйн не вчера на свет родился и мигом понял, что обычной благотворительностью тут не пахнет. Определенно, девочка была побочной дочерью Елагина, а девушка – его бывшей любовницей, которую он желал пристроить замуж. Ну что ж, дело обычное, у французских нотаблей[2] такое тоже водилось!

Предложение, что и говорить, было щекотливое, однако Валентэйн счел за дело чести согласиться, тем паче что супруга оказалась созданием премилым, хотя и недалеким, и не бог весть какой красавицей. В глубине души наш герой немало недоумевал, чем же умудрилась она прельстить весьма светского и утонченного Елагина. Этакого кавалера мечтали бы заполучить первые красавицы Санкт-Петербурга, несмотря на его лета, приближавшиеся к полувеку![3] Впрочем, он уже был давно женат и оброс семейством.

Де Пальме уже знал, что сей господин принадлежал к баловням предыдущего царствования, когда в России уже расцветал цветок, который зовется favoritismus vulgaris. Елагин хоть и не состоял непосредственно в любовниках императрицы Елизаветы (а может, и состоял-таки, сия дама отличалась любвеобилием!), однако числился в адъютантах у одного из бывших ее фаворитов – у Никиты Бестужева. Именно Елагину, в ту пору молодому мужу одной из бывших горничных Елизаветы, было поручено заняться экипировкой красивенького кадета при первых шагах того при дворе.

Впрочем, не в том лишь состояли заслуги Елагина. Он был умен, отлично образован, расторопен, сообразителен, весел, знал несколько языков, сочинял забавные стишки скабрезного характера… В 1858 году он пострадал от бывшей своей благодетельницы Елизаветы, заподозрившей его участие в заговоре Бестужева-Рюмина с целью возвести на престол великую княжну Екатерину Алексеевну, и даже был сослан. Однако Екатерина, лишь взойдя на престол, его вернула из ссылки и немало отличала за веселый ум и нрав, говоря, что он «хорош без пристрастия». Она даже называла себя в шутку «канцлером господина Елагина».

Несмотря на недоброжелательство Орловых, видевших опасность во всяком красивом мужчине (а Иван Перфильевич был красавец!), он состоял в кабинете «при собственных ее величества делах у принятия челобитен», был статс-секретарем Екатерины и членом дворцовой канцелярии и комиссии по вину и соли, потом «директором по спектаклям и музыкою придворною». В то время, к коему относится его знакомство с Валентэйном де Пальме, Елагин был как раз назначен управляющим русскими театрами и увлекся масонством. Он также принадлежал к числу адептов господина Калиостро и был в восторге от всяческих тайных наук.

Шло время. Валентэйн де Пальме жил спокойной и, прямо скажем, обеспеченной, даже счастливой семейной жизнью, прилежно воспитывал дочь, которую назвали Анной. Однако он был человек не глупый и чем дальше, тем больше понимал, что жена его не имеет к рождению этого ребенка отношения, поскольку была к дочери равнодушна, хотя и заботилась о ней прилежно. Де Пальме сделал вывод, что истинная любовница Елагина, мать девочки, умерла при родах, но Елагин не покинул побочную дочь и по мере сил обустроил ее будущее. Выяснить, кто была сия дама, Валентэйну не удалось, да и, признаться, он не слишком старался.

Не минуло и десяти лет, как де Пальме серьезно заболел. Строго говоря, со времени хвори, унесшей в могилу его первого патрона, Анри де Трувеля, он то и дело прихварывал и вот теперь, на беду свою, простудился до смерти. Предчувствуя близкую кончину, он известил об этом Ивана Перфильевича Елагина, и тот явился к одру француза. Здесь-то оба наши заговорщика открыли Анне, кто ее истинный отец, а также Елагин подтвердил догадку де Пальме: подлинная мать Анны умерла. Имя ее и состояние так и не были названы, и мадам де Пальме осталась единственной, кого Анна называла матерью до конца ее дней.