Возвращение блудного сына - Александр Омельянюк

Видать кому-то понравился такой способ отъёма государственных денег?

Поэтому вещи из кабинета коменданта с разрешения Надежды Сергеевны были временно перенесены в цех к Платону Петровичу, который теперь наглядно убедился в неряшливости и безалаберности красивой женщины и невоспитанности периодически к ней приходящих её последних друзей.

Нона совсем не мыла за собой посуду, и не только не стирала со стола крошки, но и вообще не убирала начатую и открытую еду. Даже недопитый ею чай сиротливо простоял на столе несколько дней. То есть, можно было предположить, что именно она является настоящим рассадником тараканов.

И действительно, напоминающий их вожака – также любящий всё подряд на халяву подъесть – периодически заходящий к ней друг Геннадий, неимоверно толстый и некультурный ещё моложавый мужчина, не имел привычки здороваться, был косноязычным и весьма недалёким, а в разговоре со своей дамой без тени смущения допускал матерные выражения.

– «Платон! Тут, пока тебя не было, я с Надькой поругалась!» – неожиданно прервала его мысли Нона.

– «А что так?!».

– «Да я ей пожаловалась на Гаврилу, что он меня уже достал своим воровством! А она начала его оправдывать!? Да Лёшка Ваш ещё влез! Начал вякать: а может это кто-то другой заходил к Вам и взял?».

– «Да она сама знает, что Гавнилыч ворует! Она даже меня просила периодически пересчитывать коробки, банки и бутылки!» – добавил Платон.

И тут Нона рассказала ему о пропаже батарейки от электронных стенных часов, электрических лампочек, одного из трёх пуфиков от дивана, строительного уровня, и наверняка ещё многого другого, пропажа чего была пока ею не обнаружена.

– «Ну, что ты хочешь от старого ворюги-клептомана?!» – несколько успокоил её Платон.

– «А помнишь? Когда я им пожаловалась, что из-за чьей-то халатности мои кролики протухли и их, почти на полтысячи рублей, пришлось выбросить, как Гавнила с Надькой злорадно смеялись?! Я им этой подлости никогда не прощу!».

– «А ты выяснила, кто виноват?».

– «Конечно! Получается, что это мог сделать только Ванька! Я ему об этом прям в лицо и сказала! А он сидит нога на ногу и ухмыляется!».

– «Как кастрат?!».

– «Почему?!» – искренне удивилась женщина.

– «Так он же сидел в позе кастрата – закинув ногу на ногу!» – пояснил Платон, вызвав злорадно-заливистый хохот Ноны.

– «В общем, низкий он человек, слякоть, говно!» – подвела итог женщина.

– «А Надька вокруг него, как навозная муха вьётся!» – прошёлся своими квази биологическими знаниями по биологу-начальнице Платон.

С приходом настоящей слякоти в воскресенье заболела Ксения. Её после работы фоторепортёрские походы по ранневесенней вечерней Москве и периодически снимаемый с головы капюшон дали о себе знать.

Сразу после пятницы и субботы – каплей, переполнившей терпение её организма, всё-таки явилось то, что её иммунитет не справился с той заразой, которая витала вокруг организма Платона. Со своим повышенным иммунитетом он опять оказался невольным разносчиком инфекции.

В это же воскресное утро, неожиданно после долгого перерыва, позвонила Настасья, увлекшись бесконечно долгой беседой с Ксенией.

Возникший у сестры небывалый ранее интерес к жизни подруг жены брата, и просьба брать её с собой на концерты, указывали на то, что Настя ищет себе новых слушателей.

– «Она наверно с подружками поссорилась, достала их всех?! Вот теперь и ищет себе новую паству?!» – объяснил удивлённой жене Платон.

В этот последний календарный день зимы скольжение на лыжах было великолепным, без отдачи.

Поэтому Платон своим энергичным движением по лыжне улучшил своё лучшее время в сезоне, внеся и свой вклад в общее олимпийское движение.

А вечером зима закончилась телефонным звонком Даниле.

Платон поздравил сына и невестку с двумя месяцами новорождённого, и с удовольствием послушал в трубке сладкое, басовитое кряхтение своего младшего внучка, лежавшего на животике и поднимавшего головку.

Весна, начавшаяся с понедельника, встретила Платона радостным щебетанием, почувствовавших её приход, перезимовавших птиц.

Март с удовольствием принял тёплую эстафету от февраля. Уже во вторник, возвращаясь с работы по Большому Устьинскому мосту, Платон с удивлением обнаружил, что воды Москвы-реки совершенно свободны ото льда. На следующий день он с удовольствием наблюдал, как от уже жарких лучей яркого Солнца топится снег, пуская пока робкие ручейки по склонам.

Этому способствовали и добросовестные дворники, разбрасывавшие сугробы на тёмный асфальт проезжей части.

Вечером Платона на мосту встретили лучи заходящего Солнца, заставившие его даже зажмуриться. Он вдохнул полной грудью и почувствовал, что воздух впервые в этом году стал тёплым, как раз для его выздоравливающего горла!

Но с четверга чуть приморозило, и Солнце скрылось за облаками, временно перестав мучить прохожих первыми ручьями под ногами.

Пятница началась с ожидания приятной предпраздничной развязки. Платон ударно клеил этикетки, исполняя якобы большой и «срочный» заказ.

Другие мужчины были в разъездах. А Надежда с надеждой ждала всеобщего итога.

Время уже вышло далеко за полдень, а обстановка из-за столичных автомобильных пробок всё не прояснялась. Тогда Платон всё же пообедал и предложил Надежде в конце рабочего дня отпраздновать преддверие женского праздника на рабочем месте, так как вероятность снять столик в любом ресторане уменьшалась с каждой минутой. И только около пятнадцати часов дня появился Гудин, а ещё почти через час доехал и Ляпунов.

После чего Платон услышал за стеной шорох и гул голосов, прерванный радостным воплем начальницы. Через несколько минут она бодрая явилась к Платону и объявила, что коллектив всё же хочет поехать в ближайшие «Ёлки-палки» на Солянке.

Подождав, пока Платон доделает коробку, быстро собрались. Вошедший к нему Алексей, заговорчески шёпотом сообщил, что подарил Надежде хороший подарок на тысячу рублей, но без цветов, и что с Платона триста тридцать рублей.

Невоспитанный даже не только не показал, но даже не сказал участнику, что же они подарили начальнице. Да и на саму квази церемонию её поздравления никто из убогих Платона не позвал.

Более того, даже в автомобиль они побежали садиться, чуть ли не наперегонки, не дождавшись, пока коллега немного приберёт своё рабочее место, помоет руки и оденется. Пришлось им ждать.