Идеальная афера - Алексей Макеев

Не управившись с программированием хитроумного агрегата, Крячко прожег в почти новой рубашке здоровенную дыру.

– У этой мерзопакостной буржуйской техники, – горько жаловался он Гурову, – одних кнопок штук пятнадцать, да еще три ручки для кручения, и около каждой чего-то меленькими буковками по-английски накорябано. Я на одну нажал, так он, зар-раза буржуйская, «Let It Be» запиликал, видать, чтобы мне гладить веселей было! А рубашку сжег, паскудина импортная, потому как разогревается за пару секунд чуть не добела, я ж к такому не привык!

Кроме того, добираться на любимую работу Станиславу пришлось на метро: его знаменитый на все управление черный «Мерседес» опять находился в ремонте. Крячковская машина была настоящим автомобильным монстром, этаким дедушкой немецкого автомобилестроения и давала сослуживцам-острословам неистощимый материал для дружеских подначек и подколов. Крячко упрямо отказывался сменить свой жуткий рыдван на что-нибудь более современное, утверждая, что прикипел душой к своему стальному коню и относится к «мерсу» как к живому существу. Лишь немногие – Гуров в их числе – знали, что под неказистой внешностью скрыт любовно перебранный Стасом по винтику форсированный мотор, идеально отрегулированная подвеска и коробка передач, так что и на шоссе, и по бездорожью «дедушка» мог дать прикурить любому сопернику.

В подземке Станиславу наступили на ногу, а когда он с ехидным «извините» попросил с пострадавшей ноги слезть, вдобавок обхамили, обозвав недобитым интеллигентом.

– Нет, ты представляешь, Лев, – живописал возбужденный Крячко подробности транспортного эпизода, – стоит на моей правой ноге здоровенный мордоворот с такой харей, что втроем не обгадишь, да еще хамит! А у меня настроение после ночной беготни с треклятой собакой поганое, рубашку до слез жалко и ноге, кстати, больно! Я этому хрюнделю говорю, ласково улыбаясь: «Какой же я, к песьей матери, интеллигент? Это покойные академики Сахаров с Лихачевым интеллигентами были, а я такое же быдло, как и ты, милейший, разве чуть повоспитаннее». А сам, грешным делом, думаю, что хорошо бы эта жертва аборта завелась – отношения выяснять полезла, потому как ужасно мне охота ему в рожу от души заехать.

– Ну и?.. – постанывая от смеха, поинтересовался Гуров.

– Нет в жизни счастья! Пока этот придурок соображал, оскорбил я его или нет, аккурат к моей станции подъехали...

Излив Гурову душу, Станислав малость успокоился и даже повеселел. Он выкурил традиционную сигарету, так как чтил правило, что любую, пусть самую маленькую, работу надо начинать с большого перекура, после чего уселся напротив Гурова за «Пентиум» – сортировать накопившееся «мыло» и разбираться с управленческими оперсводками за прошедшие выходные: по негласной договоренности, за эту часть ежедневной рутинной работы отвечал он. Правда, время от времени Крячко мрачно бормотал себе под нос что-то об импортных утюгах, о треххвостых собаках, которые просто так не снятся, а наверняка предвещают какую-то пакость, и еще проявят свою подлую сущность.

В начале второго стоящая на углу гуровского стола «внутряшка» призывно замяукала. Лев снял трубку:

– Полковник Гуров слушает. А, Петр, здравствуй! Как понимать «не могу ли я к тебе спуститься»? Тебя что, по секрету от нас с Крячко уже поперли из начальников управления? Нет? Я очень этому рад. Тогда лучше приказывайте, господин генерал, оно как-то привычнее, а то, ежели ты вежливо просишь зайти к себе в кабинет, у меня предчувствия нехорошие взыгрывают. Со Стасом вместе, говоришь? Ясное дело, куда же я без него. Как ты нас назвал? Хм... спасибо на добром слове. Сейчас будем.

Положив трубку, Лев многозначительно переглянулся со Станиславом.

– Сам, значит, позвонил, Верочку не утруждая. Вот она, треххвостая-то! – зловещим голосом произнес Крячко. – Ох, подбросит нам Петр сейчас что-нибудь такое... будоражащее фантазию!

Основания помянуть приснившуюся ему мерзкую животину у «друга и соратника» были. По устоявшейся традиции, своего рода неписаному закону, начальник ГУ уголовного розыска генерал Петр Николаевич Орлов самолично вежливо просил своих гвардейцев зайти к нему в тех случаях, когда собирался поручить им какую-нибудь особо заковыристую сыскную головоломку. В случаях относительно легких генерал передоверял вызов своей секретарше Верочке, а уж если, не дай господь, заявлялся в кабинет сыщиков собственной персоной, значит, дело намечалось типа «тушите свет, сливайте воду...».

– Он нас только что попугаями-неразлучниками поименовал, – отреагировал на упадническую реплику друга Гуров. – А отнюдь не воронами, так что не каркай ты, Стас, бога ради! Не ровен час, накаркаешь.

Поздоровавшись с очаровательной Верочкой и получив от нее по обычной дежурной улыбке, сыщики зашли в генеральский кабинет. Кабинет этот был знаком друзьям не хуже своего собственного; Лев и Станислав уселись на привычные, издавна «зарезервированные» за ними удобные полукресла, а Орлов, традиционно пододвинув к Крячко тяжелую, блистающую чистотой хрустальную пепельницу, столь же традиционно стал неторопливо прохаживаться от своего рабочего стола к окошку и обратно.

– Не тяни резину, Петр, – прервал затянувшуюся паузу Гуров. – Все равно мы со Стасом не поверим, что ты нас вызвал только потому, что сильно соскучился.

Трех этих людей связывали не только отношения начальника и подчиненных, но и крепкая, проверенная временем мужская дружба. Лев со Станиславом служили под началом Петра Орлова уже около четверти века, оба хорошо помнили те, совсем, впрочем, недалекие времена, когда Орлов был действующим оперативником. Очень, кстати, цепким, хватким, на редкость удачливым. Его колоссальный опыт в сочетании с ясным, точным аналитическим умом по сей день серьезно помогал сыщикам в решении самых запутанных оперативных задач. Друзья искренне уважали своего шефа, к счастью, случается в нашей жизни и такое.

Орлов платил им той же монетой – он безгранично доверял своим гвардейцам. Статус «генеральских любимчиков» для пары Гуров—Крячко был давно устоявшимся, чуть ли не официальным, во всяком случае, все в аппарате управления об этом статусе знали и оспаривать его не пытались. Правда, проявлялось генеральское особое отношение весьма своеобразно: «любимчикам» доставались самые сложные, особо головоломные, «штучные» дела. Одно хорошо – генерал Орлов, прекрасно понимая, что забивание гвоздей микроскопом есть занятие предельно идиотское, рутиной их не загружал, берег для особых случаев, хотя случаи «неособые» в орбиту деятельности ГУ уголовного розыска попадали редко.

В своей тесной компании, без посторонних, эти трое сыщиков были на «ты», не стесняясь при необходимости говорить друг с другом достаточно резко, прямо, без дипломатических тонкостей и экивоков.

Генерал уже собрался ответить на не впрямую заданный Гуровым вопрос, как вдруг внимание всех троих было привлечено мелодичной щелкающей трелью откуда-то с противоположного конца просторного генеральского кабинета. Гуров и Крячко синхронно, как по команде, повернули головы в ту сторону, стараясь определить источник звука. Орлов досадливо нахмурился.

– Гос-споди, отцы-святители, – потрясенно воскликнул Крячко, указывая рукой на просторную клетку, по жердочке которой весело прыгала желтенькая, похожая на лимон с лапками и клювиком пичужка, – святые угодники! Это что такое у тебя, Петр? Оно мне, случаем, не мерещится?!

– Это птица, – мрачно ответил генерал. – Ну что вы на нее уставились, как восьмиклассница на Филю Киркорова? Канарейку никогда не видели?

– Извиняюсь, но на кой шут тебе этот пошлый символ мещанства? – озадаченно поинтересовался Гуров. – Может, у тебя еще фикус в сейфе спрятан или там горшок с геранью?

– А также коврик с лебедями, в который завернута глиняная кошечка-копилка, – мгновенно подключился Станислав. – Для единства стиля, так сказать...

– Верочка притащила, – еще более мрачно продолжил Орлов. – Услышала в какой-то идиотской радиопередаче, что канареечное пение исключительно хорошо снимает стресс, при этом благотворно влияет на нервную систему. Дескать, в Японии в кабинетах руководства всех крупных фирм непременно клетка с птичкой-канарейкой, чтобы у этого, прости господи, яп-понского начальства нервы не расшатывались на руководящей работе. Дескать, куда лучше аквариума с рыбками, аквариум современные психологи считают уже пройденным этапом! Ну вот, значит, она решила о моем здоровье в очередной раз позаботиться, купила на свои деньги, принесла сегодня утречком и заявила, что если я канарейку чертову в кабинете не пропишу, то она уволится. Верочка в смысле уволится, а не канарейка. Я ни в какую, а эта дуреха в слезы... И деньги за птицу окаянную брать отказывается, говорит, что это подарок! Эх, грехи наши тяжкие... Чего вы ржете, как дураки на поминках?!