Мальчишкам снятся бригантины... - Волков Павлович

— Там по обстоятельствам видно будет. Все! Решено!

Арбуз молчал.

— А ты что, молчишь? — толкнул я его в бок.

— Жалко мне мамку…

— Ну и оставайся со своей мамкой! — обозлился Володька и традиционно сплюнул сквозь зубы. — И валяй тогда отсюда и барабан свой забирай…

Арбуз засопел, но не двинулся с места.

— Давай, давай, двигай! — не унимался Володька.

— Чего двигай! — обиженно и сердито заговорил Арбуз. — Сам двигай! У меня дома географический атлас есть… Я три раза из винтовки стрелял…

Ну и Арбуз! Первый раз мы его таким видели.

С этого вечера мы стали готовиться к побегу на фронт. Мы говорили теперь не «пацаны», а «матросы». Адмиралом, конечно, стал Володька. С трудом уговорили мы тетку Арбуза, и она вставила в наши потертые штаны клинья. Мы пренебрежительно теперь называли нашу реку Пронь лужей. А по ночам нам снились море, альбатросы и наш «Красный мститель» с поднятыми парусами и пулеметом на носу.

По карте мы наметили маршрут. Был даже разработан план захвата вражеской подводной лодки. В рюкзаке лежала картошка, полбутылки постного масла, литровая банка с пшеном, несколько луковиц. В ситцевой котомке был припасен хлеб, сэкономленный по сто граммов с каждого дня. Военное снаряжение тоже было: три перочинных ножа, фонарик, футляр из‑под бинокля и старый пугач с отколотой ручкой.

Утром назначенного дня мы собрались у старой водокачки. План был таков: идем пешком до станции Узловая. Это всего десять — двенадцать километров. На Узловой полно воинских эшелонов. В какую‑нибудь теплушку да возьмут. Главное, добраться до фронта. Прощай, любимый город! Арбуз горестно вздыхал. В круглых его глазах металась тоска.

Но не успели мы отойти за водокачку, как словно из-под земли появилась Володькина бабка. Ни слова не говоря, она схватила за плечо нашего адмирала. Мы остолбенели. Бабка потащила Володьку за собой, причитая: «Никуда не пойдешь! Не пущу, не пущу!» Лицо «адмирала» покрылось пятнами. Он пытался освободиться из цепких рук бабки. Но не тут‑то было!

— Бабушка, отпустите его, — жалостливым голосом просил Арбуз. — Он же командир! — И тут же получил жилистую затрещину.

Как она умудрилась, держа Володьку, хлопнуть Арбуза? А Володька еще уверял, что его бабка еле двигается.

Все провалилось в одну минуту. Бабка отпустила Володьку только у самых ворот нашего дома. Мы с Арбузом понуро плелись сзади.

Вечером Володька не пришел на чердак. И мы не осуждали своего командира. А на следующий день выяснилось, что это Арбуз оставил записку матери, где просил «не поминать лихом», и описал все. Потом Арбуз говорил, что у Володьки рука такая же тяжеленная, как у бабки.

Хлебный запас мы съели на следующем совместном заседании. Но еще несколько раз мы собирали мешки и пытались бежать на фронт, к Черному морю. Один раз наш маршрут закончился на двухсотом километре, где нас поймали военные патрули. Потом мы пробовали плыть по реке. Но плот наш налетел на камень… И не наша вина, что мы так и не добрались до фронта…

Из дневника Никиты Березина

26 мая 1964 года

Ровно в 17.20 Валька Чернов дал сигнал тревоги. Опять появился этот тип. Что ему здесь надо? Вчера он пытался заговорить с Паганелем. Наверно, потому, что он длинней нас всех. Но Паганеля не обдуришь. Он притворился дурачком и тут же смылся. Тип постоял, постоял, потом по-футбольному саданул консервную банку и зашагал прочь. Сегодня он явился снова и долго сидел на старой бочке около сарая. С чердака нам было хорошо его видно. Пижон, стиляжные ботинки и все такое. Плечи у него дай бог! Загорелый, волосы ежиком. Вообще‑то он похож на боксера. Да нет, никакой он не боксер. Наверно, в милиции работает… Неужели кто пронюхал? Бдительность и еще раз бдительность.

29 мая

Валька Чернов приказал вести мне деловой дневник, а у меня никак не получается. «Эх ты, эмоция! — сказал Валька, дочитав мои записи. — Так только девчонки в своих альбомчиках пишут. Надо, как в вахтенном журнале».

Может, прав Валька. Кончаю с эмоциями!

Сегодня встретил Светку, прошла мимо, фыркнула и, между прочим, не поздоровалась. Ну хорошо, припомним!

30 мая

Сегодня Паганель доложил командиру о том, что в нашей кассе 11 рублей 26 копеек.

В 14.30 приступили к очередному занятию. Тема: «Вязание морского узла».

14.40. После вступительного слова командир приступил к практике.

Начал Паганель. Он долго крутил конец веревки. Даже очки два раза снимал — тоже мне, профессор! И так близко рассматривал веревку, будто собирался ее нюхать. Вот умора!

15.10. На весь двор закричала бабка Паганеля, звала его пить рыбий жир. Какой позор! Паганель демонстративно насвистывал «А у нас во дворе есть девчонка одна». Я давился от смеха. Командир безмолвствовал. На то он и командир!

И все‑таки интересно. Вот сидим мы сейчас на чердаке, а может быть, через какой‑нибудь месяц — другой все газеты мира напишут: «Небывалый прыжок через океан! Трое советских школьников, Валентин Чернов, Никита Березин и Паганель, то есть Сергей Буклин, на плоту «Искатель» переплыли Тихий океан и открыли острова, которые не заметил ни один путешественник…» Торжественная встреча в Москве, как космонавтов, речи, цветы, письма, телеграммы… Открываю одну: «Горжусь была не права Света». Ответ я ей, конечно, не пошлю. Нет, может, и пошлю, немного погодя. А Паганель, конечно, мороженого наестся, лимонного, двенадцать порций сразу. Вальке доклад в Академии наук придется делать, по всем правилам— часа на три. Вот наша географичка за голову схватится! Между прочим, она ему. двойку недавно влепила. Ни за что! За какую‑то там Бурятскую автономную. И кому! Валентину Чернову, знаменитому капитану!

16.00. Ну вот, так я и знал. Валька потребовал вахтенный журнал. Я ему, конечно, не мог показать свои записи. Пришлось наврать: «Не было вдохновения».

Эврика! Буду вести два вахтенных журнала. Один для Вальки, как полагается, другой для потомков.

16.10. Паганель вдруг начал скулить, что он с утра дома не появлялся, боится, что взбучка будет. Скулеж по действовал на капитана, и он отдал приказ временно разойтись по домам.

16.20. Только мы спустились с чердака, как во дворе опять появился тип.

Человек из «скучной конторы»

В этом городе у Александра Ивановича Пашкова почти не было знакомых, если не считать тех сослуживцев, которые вместе с ним приходили в трехэтажное неуютное здание, где стучали арифмометры и стоял едва уловимый запах лежалой бумаги.

Учреждение, где работал Пашков, называлось весьма внушительно: «Трест Цветмет», что означало — цветные металлы.

После пяти Александр Иванович, не торопясь, шел домой пешком. Он жил на другом конце города. И длинные, почти часовые прогулки доставляли ему удовольствие: можно было подумать о разном.

В доме на Садовой у него была восемнадцатиметровая комната, обстановку которой составляли письменный стол, раскладушка, кресло — качалка, пишущая машинка и два потертых чемодана. Украшением комнаты был географический глобус таких размеров, что сосед Александра Ивановича шестилетний Алешка едва доставал до Северного полюса, даже встав на цыпочки.

Глобус подарил Александру Ивановичу старый моряк в Новороссийске. А пишущую машинку «Колибри» он купил по случаю в комиссионном магазине.

Были еще и книги. Разные. «Старик и море» Хемингуэя, томик Михаила Светлова, «Голубая чашка» Гайдара и учебник по лоцманскому делу.

Улица Садовая упиралась в заброшенный сквер с тяжелыми липами и поломанными скамейками. А за сквером шумела речка, небольшая, но очень светлая и легкая, как случайные июньские облачка. Она так и называлась — Светлая.

Почти каждый день Александр Иванович приходил на свидание к Светлой. У самой реки стоял сторожевой домик, где жил старик с рыжими от махры пальцами. Звали его Макаром. За несколько медяков у него всегда можно было достать лодку.

И, взявшись за весла, Александр Иванович глотал весенний речной ветер. «Выйду ли я еще когда‑нибудь в дальнее плавание?» — грустно думал он.

После демобилизации из флота Пашков немного растерялся. За годы службы он привык к морю: строгая корабельная дисциплина, короткие часы увольнений. И когда он в последний раз шел по набережной в морском бушлате, вдруг почувствовал, что не знает, как теперь распорядиться собой. Его товарищам было проще: кого‑то ждали родители, кого‑то невеста, кто‑то возвращался на свой завод. Пашкова никто не ждал, во всяком случае, так казалось ему. В армию он ушел из поисковой партии. А геологи как ветер в поле: ищи — свищи… Он хотел было остаться в этом же приморском городе. Прочитал в газете объявление о приеме в пединститут. Возиться с ребятами ему нравилось. Да и здесь, на Корабельной стороне, у него было много друзей среди приморских мальчишек.