Кремлевское кино - Сегень Александр Юрьевич

— А Подвойскому нравится вся эта дребедень, — продолжал помощник генсека. — Он стал помогать Эйзенштейну, и тому поручили перемонтаж фильмы «Доктор Мабузе, игрок» немецкого режиссера Фрица Ланга. Фильма вышла у нас под названием «Позолоченная гниль». Дальше — больше. Это вы уже знаете. Как он подал заявку на цикл из восьми кинокартин «К диктатуре», получил одобрение, деньги. Снял «Стачку», огреб премию в Париже. Ну, а теперь — «Броненосец».

— А что значит фамилия Эйзенштейн?

— Железный камень, Иосиф Виссарионович.

— Железный? — переспросил Сталин и усмехнулся: — Однако сталь против железа крепче.

— Не в пример крепче, Иосиф Виссарионович.

— А Бронштейн?

— Вообще-то я узнавал: фамилия Бронштейн образована от немецкого Браунштейн, что значит «бурый камень». Но Троцкий не раз говорил, что его предки носили фамилию Бронцштейн, а это значит «бронзовый камень». Мол, буква «ц» в середине потерялась.

— Ну, я гляжу, одни металлы да камни собрались, — снова усмехнулся Сталин. — Однако и бронза против стали не выдержит. Ты смотри, как получается, тут сталь, там бронза, а между ними железо затесалось. И не знает, на чьей оно стороне, не может выбрать. Цитаточку-то! Вот сволочонок! И слово «броненосец». Троцкий и тут свою девичью фамилию заприметил. Мол, броненосец, а читай: бронштейноносец. Зашифровали все, сукины дети, почище каких-нибудь масонов.

— Надо бы этот железный камень, так сказать…

Режиссер С. М. Эйзенштейн за монтажным столом. 1928. [ГЦМК]

— Не надо, Иван Павлович, — решительно не пошел навстречу Товстухе генсек. — Вот как раз-таки и не надо. Мальчонка, я думаю, уже давно в штанишки насикал. Ждет, что мы его, так сказать… А мы — наоборот. Ему все карты в руки. Что там Троцкий квакнул про кино? Мол, собирается им теперь заниматься.

Л. Д. Троцкий.1920-е. [РГАСПИ. Ф. 325.Оп 1. Д. 24. Л. 20]

— Сбрехнул, товарищ Сталин. Может, и собирается, но пока еще ничего в этом направлении особо не предпринимал.

— Бакаки цкалши кикинепс, — усмехнулся Сталин презрительно. — Так по-грузински «лягушки квакают в болоте». Можете повторить? Бакаки цкалши кикинепс.

— Бакаки цкалши кикинепс, — пожав плечами, повторил человек-гвоздь.

— Молодец. Этой фразой проверяют человека, который выдает себя за грузина, а таковым не является. Вы бы прошли проверку. Теперь по поводу кино. А вот мы как раз и начнем предпринимать. И этот железный камень будет не на бронзу, а на сталь работать. И должны мы, а не Троцкий создавать наше советское кино, киноиндустрию. А то, ишь ты, камень железный, камень бронзовый, да еще и просто камень — Каменев. Камнями нас решили закидать. Как в Библии камнями побивали пророков. Не выйдет!

— Забавная лингвистика у вас получилась, товарищ Сталин.

— Да уж, забавнее некуда, — вздохнул генсек. — А правда ли, что слово «забавник», «распутник» на английском языке будет «гей»?

— Английским я плохо владею, товарищ Сталин, но в этом отношении тоже навел необходимые справки.

— Так-так?

— Карикатурист в «Огоньке», который подписывался как Сэр Гей, это действительно Сергей Эйзенштейн. Слово «гей» в английском языке обозначает как «веселый», «забавный», так и «беззаботный», «распутный», «развратный». А с недавних пор в Англии этим словом стали называть бугров.

— Мужеложцев?

— Модная писательница Гертруда Стайн, лесбиянка, даже в своих книгах их называет словом «гей». Кстати, — усмехнулся гвоздь, — Стайн это англизированное Штейн, тоже «камень».

— Так он что, бугр? Если он Сэр Гей?

— Тут я тоже порыл. Долго сожительствовал с актером Штраухом Максимом. И сейчас крепко дружат. Теперь еще не разлей вода с Григорием Александровым, своим режиссер-ассистентом. Но я повстречался с его лечащим врачом.

— Любопытно!..

— Тот выдал справку. — Товстуха вытащил листок и положил его на зеленое сукно сталинского стола. — Подвержен разным болезням. Среди них импотенция. Но не гомосексуалист.

Сталин пробежал глазами справку, недоверчиво покосился на Товстуху.

— Разве это можно так точно установить?

— Врач говорит, можно, — пожал узкими плечами человек-гвоздь. — Хотя черт его знает!

— Будем надеяться, что этой содомской нечисти в нашей юной и прекрасной стране немного, — сказал Сталин. — А если импотент, то как же невеста?

— Таких называют белыми невестами. Эта Фогельман, она же Пера Аташева, удовлетворяется на стороне, а с Эйзенштейном дружит, возится с ним, как мать с ребенком, обихаживает. Наверное, по-своему любит.

— Чудно все у них, у этих актеришек-режиссеришек. Богема! Когда народная премьера «Броненосца»?

— Ровно через две недели, товарищ Сталин.

— В «Электротеатре»?

— Да. Там такое затевают! Что-то небывалое.

— Пускай потешатся. Так… Сколько кинотеатров было в России до революции?

— Да, я навел справки. К 1913 году в России насчитывалось тысяча четыреста двенадцать кинотеатров.

— А сейчас?

— Две тысячи. За годы после революции выпущено около восьмидесяти полнометражных художественных кинопроизведений. Большая часть в последние два года.

— Стало быть, киноделие в Стране Советов растет?

— Безусловно, товарищ Сталин.

— Это очень хорошо! Теперь давайте пройдемся по исторической достоверности.

И. П. Товстуха. 1920-е. [РГАСПИ. Ф. 421.Оп 1. Д. 758]

Глава вторая. Историческая достоверность

Здание на Арбате, в свое время перестроенное великим Шехтелем в стиле модерн, называлось «Художественный электротеатр», но к середине двадцатых годов его звали то «Художественный», то «Электротеатр». В первые годы существования его однажды посетил Лев Толстой, злобно плевался, потом здание купил Ханжонков. Во время революции юнкера держали здесь пленных большевиков, и Максим Горький отсюда вызволял своего заигравшегося сыночка, а после революции «Художественный» стал первым кинотеатром Госкино и поменял название.

18 января 1926 года здание было не узнать. К фасаду пристроили огромную модель броненосца с торчащими во все стороны орудиями и трепещущими флажками, а на мачте — алое знамя. Весь обслуживающий персонал «Художественного госкинотеатра» — администраторов, билетеров, контролеров, оркестрантов, буфетчиков и киномехаников — обрядили в одежду матросов: бушлаты, белые штаны, бескозырки и фуражки с надписью «Князь Потемкин-Таврический», контролеры на входе стояли с винтовками, отрывали от билетов половину и насаживали на штыки. С эстрады в фойе пели не романсы и арии, а «Яблочко» и марш революционных матросов. В самом фойе, переименованном в кают-компанию, красовались еще один макет броненосца, флаги, якоря, спасательные круги. Спасибо, что в буфете не висели говяжьи окорока с копошащимися в них червями.

Билеты давным-давно были распроданы, и добыть лишний — разве что с маузером выйти на площадь перед входом, где крутился паренек, одетый юнгой. Он пел «Эх, яблочко», а в воздухе между его раскрытыми ладонями повисало маленькое румяное яблочко, но не настоящее, а из папье-маше и оттого совсем легонькое.

Нынче Сергей уже так не волновался, как три недели назад, слух о премьере в Большом распространился по всей Москве и за ее пределами, вряд ли после такого триумфа можно было ждать провала. Приятно не опасаться, не дергаться, вести себя с достоинством. Не надо слюнями склеивать недомонтированную пленку, не надо бегать по коридорам, прислушиваясь к реакции зрителей. А зрители теперь отзывались чуть ли на каждый кадр фильма, к финалу аплодисменты не утихали, а когда поднималось красное знамя, оживали алупкинские львы, стреляли по генеральскому штабу, кинотеатр чуть не развалился от мощных оваций.