Записки партизана - Петр Игнатов

С утра дул свирепый ветер, завывал в печке и пригоршнями бросал в окна снег. Казалось, кто-то стучится в дом, и Елена Ивановна уже не раз откладывала недоштопанные носки и порывалась идти к двери. Но Дакс, наша собака овчарка, мирно спал, свернувшись у печки. Это означало, что никого во дворе нет, все спокойно.

Наконец, когда раздельный и четкий голос диктора уже заканчивал сводку Совинформбюро, Дакс навострил уши, вскочил и бросился к двери. По его визгу мы уже знали — идет Евгений.

Он вошел, как всегда, бодрый и жизнерадостный, выбрит, подтянут. На стройной высокой фигуре пальто выглядит новеньким, концы клетчатого шарфа аккуратно перекрещены под подбородком. Только мягкий голос его был менее чист и звучен, чем обычно, — это выдавало усталость.

— Простите, запоздал не по своей вине: уйма работы по эвакуации.

Он нежно поцеловал мать, озабоченно заглянул ей в глаза:

— Утомилась? Ручаюсь — все общественные и семейные нагрузки навалила на себя наша мама!

Елена Ивановна рассмеялась. Она действительно работала теперь и на службе и дома.

Евгений сел на диван рядом со мной, положил мне руку на плечо и сказал тихо:

— Очень серьезный разговор, папа. Кроме нас, никого нет? — он кивнул головою на кухонную дверь.

С первых же дней войны наша домработница ушла на оборонный завод. В прошлом Елена Ивановна работала врачом — у нее было неполное медицинское образование, — и у нас часто и теперь останавливались казачки окрестных станиц, приезжавшие к Елене Ивановне с больными ребятами либо со своими хворями. Но сегодня мы были одни.

— Никого, — покачала она головою.

Евгений заговорил, и мне показалось, что слова его звучат так же четко и раздельно, как слова диктора:

— Дело в том, что я из Краснодара никуда не поеду. Остаюсь здесь на подпольной работе…

Помню, я вздрогнул от неожиданности: с таким же тайным решением жил и я последние дни. Евгений почти дословно повторил сказанное мною накануне секретарю нашего райкома партии. Правда, у меня с секретарем был разговор не о подполье, а об организации партизанского отряда…

Добрую минуту стояла тишина в столовой; слышно было, как снует нитка с иглой в руке Елены Ивановны. Я старался перебороть нахлынувшее чувство страха за семью, которая останется без мужчины.

— Ну, рассказывай, чего ты надумал, сын! — сказал я нарочито шутливо.

Да, ему было что порассказать…

Когда на комбинате Главмаргарин впервые прозвучало слово «эвакуация», у Евгения родилась мысль о подпольной работе в тылу у оккупантов. Но он был не из таких людей, которые принимают мгновенные и непродуманные решения. Еще и еще раз перечитывал он, изучал обращение товарища Сталина к народу по радио от третьего июля 1941 года. Разве призыв партии уничтожать технику оккупантов не относился прежде всего к нему, к человеку, с детства умевшему разгадывать секрет любой машины?

Евгений поделился своими мыслями с секретарем партийной организации комбината товарищем Полыгой и встретил его полное сочувствие и одобрение. Вдвоем исподволь они стали намечать ядро подпольщиков. Поговорили с главным механиком комбината инженером Ветлугиным, с Литвиновым — однокашником Евгения по институту, директором маслоэкстракционного завода комбината, поговорили с начальником теплоэлектрической централи комбината Сафроновым и с директором мыловаренного завода Веребей — все это были проверенные, до глубины души преданные партии и Родине люди. И все они безоговорочно приняли предложение Евгения.

Встретив одобрение товарищей, он отправился в горком партии. Секретарь горкома Марк Апкарович Попов ведал военными делами и руководил работой комбината, на котором он когда-то работал главным инженером. И Евгений, получив диплом инженера на двадцать первом году жизни, начинал свою работу на Главмаргарине под руководством Попова.

Он с первых же слов понял Евгения.

— Хорошую деталь проектируешь, Женя, — сказал он строго, без обычной своей подкупающей искренностью улыбки. — Давай подумаем и взвесим все сначала порознь, потом вместе. Да не спеша…

Немцы взяли Ростов. Над Кубанью нависла реальная угроза вторжения. Работы в те дни в горкоме было сверх головы. И все же Попов находил время и не раз вызывал к себе Евгения — очевидно, городская партийная организация возлагала надежды на будущих подпольщиков из числа инженеров Главмаргарина…

Больше того, Попов получил от крайкома указание подготовить на комбинате не только подпольную организацию, но и создать партизанский отряд особого назначения…

Женя глянул на часы и неожиданно закончил:

— Короче, папа, Марк Апкарович ждет нас сегодня ночью. Тебя, как инженера, старого подпольщика и бывшего партизана, он просит взять на себя командование партизанским отрядом.

Сознаюсь, я почувствовал, как озноб побежал по моей спине. Быть командиром отряда особого назначения в моем возрасте, при моем здоровье… Правда, у меня был большой опыт партизанской борьбы, но в те далекие годы гражданской войны мы в глаза не видели танка… миномета… снайперской винтовки…

Сумею ли я выполнить задание партии?.. Страшно принять такое назначение… Нельзя отказаться от него…

И в эти минуты колебаний раздался спокойный голос Елены Ивановны:

— Сядь, Петр Карпович, отдохни. Бегаешь из угла в угол, будто по углам уже фашисты засели.

За тридцать без малого лет совместной жизни можно научиться понимать друг друга без слов — глаза наши встретились, и мы… рассмеялись. Смех у жены остался все таким же молодым и звонким, каким был и в восемнадцать лет, когда ехала со мной в ссылку, когда вывозила на тачке штрейкбрехера с завода и когда, больше четверти века назад, первенец наш, вот этот самый инженер Евгений Игнатов, пролепетал впервые «мама»…

Она откинула недоштопанный чулок и деловито подошла к чемоданам.

— Придется, — сказала скорее себе, чем нам с Евгением, — выкинуть отсюда гражданское барахло и начинить чемоданы бинтами и инструментами.

— Ты… — глянул я на жену удивленно.

— Разве не понадобится в партизанском отряде хирург? — ответила она. — Или, думаешь, я квалификацию потеряла?

Я смотрел на нее и думал: «Друг для друга мы остались молодыми. Жизнь не состарила нас…»

— Подожди, мама, — заговорил Евгений, — надо все обстоятельно продумать. Как, к примеру, будет с Геней?

Елена Ивановна потрепала сына по щеке, сказала мягко:

— Разбаловала вас, ребята, Советская власть… Гене — шестнадцать. Пойдет с нами бить немцев. Десятилетку успеет закончить потом. Когда отцу было шестнадцать, он не обучался в гимназии, а революцию делал. Однако успел стать инженером. Да и ты сумел сам подготовиться сразу на второй курс института. А сколько тебе было тогда лет?.. Семнадцать, помнится…