Гнет - Вячеслав Марченко

— Гремит прямо, как на войне… — произношу я после очередного грохота, прорвавшегося с неба где-то невдалеке.

Баба Киля медленно перевела свой взгляд за окно и, словно сравнивая, несколько секунд слушала раскаты грома, затем она чуть слышно проронила:

— Нет, на войне гремит страшнее…

…Моей бабушке, Иванцовой (Резниченко) Акулине Гавриловне, Богом была отпущена долгая жизнь, в то время ей уже был 81 год.

Невысокого роста, щупленькая, всегда опрятная, с ввалившимися, но живыми глазами на изрытом глубокими морщинами лице и натруженными узловатыми руками, она после смерти своего мужа и моего деда — Вани, в 1957 году, и старшей ее дочери Анюты — в 1975 году, жила в своей хате одна. Она была сильной женщиной — не хныкающей и работящей. А в ее под камышовой крышей хате всегда было чисто убрано и пахло фруктами и грецкими орехами.

Имела она козочку «Белку», и по двору бегали куры. К ней во двор часто заходили какие-то местные мужчины и женщины и, оторвав от дел, посвящали ее в какие-то местные проблемы, а по вечерам она выходила с низенькой табуреточкой на улицу и там, у мура, сидела до позднего вечера с соседками-старушками, о чем-то с ними разговаривая.

Ее живость ума и ясность речи всегда поражали меня. Баба Киля говорила на украинском языке, и ее говор всегда радовал мне слух, побуждая у меня желание общаться с нею. Я словно окунался в прошлое моего народа — самобытного и несчастного.

Я знал, что она родилась в далеком 1902 году в большой крестьянской семье и, что с самого детства ее жизнь подвергалась жесточайшим испытаниям. Я не один раз пытался проникнуть в ее прошлое, и каждый раз она, уходя, видимо от мучительной для нее темы разговора, отвечала:

— Двумя словами про это не расскажешь…

К сожалению, к бабе Киле я приезжал не чаще одного раза в год. Раньше, в раннем детстве, моя мама частенько отправляла меня сюда: к деду Ване, бабе Киле и моей крестной маме Анне — старшей дочери бабы Кили, жившей вместе с ними. А потом, начиная с восьми лет, я жил вместе со своими родителями в Казахстане. Потом была учеба в Высшем пограничном училище и служба на границе и в Афганистане.

И когда в очередной раз я приехал на Украину в отпуск, я вновь с удовольствием навестил бабу Килю и вновь, горя желанием проникнуть в глубину ее жизни, я еще раз пытаюсь разбудить в ней тяжкие воспоминания.

— Бабуся, а сколько лет Вам было, когда война началась? — спросил я ее.

Не отрывая взгляда от окна, за которым, по-прежнему не переставая, шумел дождь и громыхало, она, немного помолчав, ответила:

— Наверное, лет сорок.

— А детство свое Вы хорошо помните?.. Какое оно было? — тут же стал я подбрасывать ей вопросы, пытаясь разговорить ее.

Потупив перед собой взгляд, баба Киля несколько секунд сидела молча, затем, словно выдавливая из себя слова, произнесла:

— Да, какое, внучек, у детей тогда могло быть детство…

— Ну, каким-то же оно было?.. Расскажите о себе, — все же настаиваю я, — вы ведь и при царе жили и в период становления Советской власти…

— Ой, внучек, — вновь стараясь отмахнуться от неприятного разговора, буркнула в ответ баба Киля, — вспоминать и рассказывать о той жизни — все равно, что ковыряться в ране, которая до сих пор кровоточит.

— Ну, бубуся… — не отстаю я.

— Ну, я даже не знаю…

На какое-то время она вновь замолчала, погрузившись в свои нелегкие воспоминания, затем, под аккомпанемент разбушевавшейся за окном стихии, она все же начала свой рассказ.

Глава первая «СВЕТЛАЯ» ЖИЗНЬ…

Моя жизнь мало чем отличается от многих других людей моего поколения, — так начала баба Киля тогда свой рассказ. — Родилась я тут — в селе Ткачевка, потом оно стало называться Авдотьевка (сейчас это Ковалевка), а родители мои были родом из села Гребенники, что в Новоодесском районе Николаевской области. Где-то в конце 1890-х годов они переехали жить сюда.

Когда-то это село принадлежало помещику Чернявскому, а создано оно было еще раньше — запорожскими казаками.

Когда мои родители — папа Гавриил и мама Устья — здесь поселились, это было маленькое, изрытое землянками и мазанками, оторванное от всего мира селение, тут они купили сначала плохонькую землянку, а потом, на этом же месте, они начали строить хату.

Строили и обживали ее мои родители с большим трудом — благо, что каменоломня была не далеко от села, да и семья у них была большая: одних хлопцев — пять душ: Родион, Алексей, Федор, Сеня и Вася. Я была единственной девочкой и третьим ребенком в семье.

Трудились мы тогда, как волы: мой папа и мои старшие братья: Родион и Алексей — работали на каменоломне, а мама сначала чуть свет в поле выходила и там почти до самой темноты, не разгибаясь, на хозяина батрачила, а потом — возле дома своего продолжала вместе со всеми работать.

Когда мои старшие братья Родион и Алексей подзаработали на каменоломне немного денег, они решили вновь вернуться на свою родину — в село Гребенники, там они и поженились, там они и жили до войны. А я среди оставшихся в доме детей была уже старшей, и в мои обязанности входило приготовление пищи и уход за младшими братьями.

Потом мне работы в доме прибавилось: папа сам — из бревен акации и камыша, смастерил ткацкий станок, и сначала мама на нем дорожки ткала, а потом и я научилась. Обложишься, бывало, цветными старыми тряпками и рвешь их на полоски тонкие, потом в клубки их сматываешь до самого утра. Здорово нас этот станок тогда выручал: мы делали дорожки и под заказ и так их продавали,… хорошие были дорожки — крепкие и красивые,… вон, — баба Киля кивнула в сторону комнаты, — они до сих пор у меня на полу лежат.

Потом, на деньги, что на ткацком станке заработали, мы даже швейную машинку «Зингер» купили — папа специально в Николаев за нею ездил. Это такая радость для нас была! На ней мы сами себе всю одежду шили, иногда даже и на заказ мама что-то шила. Но денег нам все равно не хватало, из-за этого я не могла учиться в школе. Для хлопцев мама с папой старались выкроить какие-то деньги на учебу, а на меня, к сожалению, денег не хватало, так я и прожила всю свою жизнь безграмотной.

— Бабуся, а что школа у вас в селе платной была? — спросил я бабу Килю, после того, как она замолчала, и мы некоторое время сидели молча.

— Нет, внучек, в нашем селе вообще никакой школы не было — четырехлетняя платная русскоязычная школа находилась в соседнем селе — в Ковалевке, она принадлежала тогда местной аристократке: Березовской Раисе Александровне.

— Как это, — удивленно переспросил я бабу Килю, вспомнив, крепко отложившиеся в памяти, события далекого детства, — в украинском селе и русскоязычная школа?..