Отныне и вовек - Рэй Брэдбери

Глава 3

Потому что.

Странное дело, подумал он, разглядывая убегающие вдаль рельсы. Этой точки на карте нет. Но как только поезд притормозил, я спрыгнул, потому что…

Он обернулся и над обветшалым привокзальным домиком, утопающим в песчаных волнах, заметил истерзанный ветрами указатель: «САММЕРТОН, ШТАТ АРИЗОНА».

— К вашим услугам, сэр, — послышался голос.

Опустив взгляд, путешественник увидел светловолосого, ясноглазого человека средних лет, который сидел на хлипком крыльце, отклонившись назад, в тень. Над ним висела целая коллекция форменных фуражек с различными надписями: «КАССИР», «НОСИЛЬЩИК», «СТРЕЛОЧНИК», «ДЕЖУРНЫЙ», «ВОДИТЕЛЬ ТАКСИ». А на голове у него красовалась фуражка с ярко-красной надписью, вышитой на кокарде: «НАЧАЛЬНИК СТАНЦИИ».

— Чего изволите, — продолжал он, пристально глядя на незнакомца, — билет на ближайший поезд? Или такси до «Герба египетских песков»? Два квартала езды.

— Сам не знаю. — Молодой человек утер пот со лба и, прищурившись, огляделся вокруг. — Я только что сошел с поезда. Точнее, спрыгнул. Неизвестно зачем.

— Всегда надо действовать по наитию, — сказал начальник станции. — Глядишь — и повезет: из огня попадешь не в полымя, а в озерную прохладу. Ну, что будем делать?

Ему пришлось долго ждать ответа.

— Такси до «Герба египетских песков», два квартала езды, — скороговоркой выпалил приезжий. — Решено!

— Отлично, хотя египтян в здешних песках не встретишь[2] и дельту Нила не увидишь. А до Каира, что в штате Иллинойс, тысяча миль на восток. Зато гербов, на мой взгляд, у нас предостаточно.

Местный житель поднялся с кресла и, сняв фуражку начальника станции, сменил ее на другую, таксистскую. Когда он наклонился за саквояжем, приезжий спросил:

— Разве можно вот так покидать?..

— Станцию? А что ей сделается? Рельсы ведут куда следует, красть тут нечего, а ближайший поезд — только через пару дней. Пошли.

Он подхватил саквояж и направился из этого уныния за угол.

Позади станции никакого такси не было и в помине. Там стоял довольно симпатичный, статный белый конь, ожидавший ездоков. Он был запряжен в небольшую крытую повозку с высокими бортами и выписанной сбоку рекламой: «Пекарня Келли. Свежий хлеб».

По знаку водителя такси приезжий запрыгнул на козлы. Устроившись в тени под козырьком, он втянул носом воздух.

— Необыкновенный запах, правда? Большая редкость в наше время, — сказал водитель такси. — Только что развез пять дюжин хлебов!

— Благоухание, — откликнулся молодой человек, — как в райском саду наутро после творения.

Таксист вскинул брови.

— Интересно, — произнес он, — почему газетчик с задатками писателя решил посетить город Саммертон, штат Аризона?

— Потому что, — ответил приезжий.

— Потому что? — переспросил пожилой таксист. — Это одна из самых веских причин на свете. Оставляет большой простор для решений.

Взобравшись на облучок, он с нежностью посмотрел на заждавшегося конягу, цокнул языком и негромко скомандовал:

— Н-но, Клод.

И конь, услышав свое имя, повез их в город Саммертон, штат Аризона.

Глава 4

Воздух, раскаленный с самого утра, постепенно сменился прохладой, когда дорога нырнула под сень деревьев.

Приезжий подался вперед:

— А как вы угадали?

— Что? — спросил кучер.

— Что я писатель, — пояснил молодой человек. Кучер глянул на проплывавшие мимо деревья и понимающе кивнул.

— У тебя язык шлифует слова на выходе. Ты говори, говори.

— О Саммертоне чего только не болтают, я сам слышал.

— Много кто слышит, да редко кто приезжает.

— Например, что ваш город словно из другого пространства и времени — исчезающий, что ли. Хочу верить, он уцелеет.

— Дай взглянуть тебе в глаза, — попросил возница.

Газетчик повернулся и посмотрел прямо на него.

Извозчик опять кивнул:

— Ага, еще не замутились. Надеюсь, ты видишь то, на что смотришь, и говоришь от сердца. Милости прошу. Фамилия моя Калпеппер. Зовут Элиас.

— Мистер Калпеппер, — молодой человек дотронулся до его плеча. — Джеймс Кардифф.

— Надо же! — изумился Калпеппер. — Звучные фамилии. Калпеппер и Кардифф. Можно подумать, дорогие адвокаты, архитекторы, издатели. Прямо как по расчету. Был Калпеппер, теперь добавился Кардифф.

В тени деревьев коняга Клод прибавил ходу.

Пока они ехали по улицам, Элиас Калпеппер, указывая то направо, то налево, не умолкал ни на миг.

— Вот тут конверты делают. Отсюда ведет начало вся наша переписка. Это парогенераторная станция, когда-то пар давала. Позабыл, для чего. А сейчас проезжаем редакцию «Калпеппер Саммертон ньюс». Если раз в месяц случается новость, она попадает в газету! Четыре полосы крупного набора, удобного для чтения. Как видишь, мы с тобой, так сказать, одного поля ягоды. Только ты, разумеется, не правишь лошадьми и не компостируешь билеты.

— Где уж мне! — сказал Джеймс Кардифф, и они добродушно посмеялись.

— А это, — продолжал Элиас Калпеппер, когда Клод, описав дугу, свернул в переулок, где соединялись кронами вязы, дубы и клены, вплетая голубое небо в свой причудливый зеленый узор, — это Нью-Санрайз. Самый богатый район. Вот здесь живет чета Рибтри, по соседству — семейство Таунвей. А там…

— Боже! — воскликнул Джеймс Кардифф. — Эти лужайки перед домами! Взгляните, мистер Калпеппер!

На всем пути за каждым забором толпились подсолнухи; их круглые, как циферблат, физиономии караулили солнце, чтобы открыться с рассветом и замкнуться в себе с наступлением сумерек: на одном пятачке, под вязом, их уместилось не менее сотни, на другом — сотни две, а далее — до пяти сотен.

Вдоль каждой обочины тоже выстроились мощные стебли, увенчанные темноликими циферблатами в желтой оправе.

— Как будто вышли поглазеть на уличную процессию, — сказал Джеймс Кардифф.

— И впрямь, — отозвался Элиас Калпеппер.

Он сделал неопределенный жест рукой.

— Кстати сказать, мистер Кардифф. Давненько у нас не бывало репортеров. В наших краях ничего не происходит аж с тысяча девятьсот третьего года, когда случился Малый потоп. Или с две тысячи второго, если говорить о Большом потопе. Мистер Кардифф, что журналисту ловить в городке, где никогда ничего не происходит?

— Так уж и ничего, — смешался Кардифф.

Он поднял глаза, вглядываясь в открывающийся перед ним город. Сейчас ты здесь, подумал он, а вскоре тебя как пить дать не будет. Я кое-что знаю, но не скажу. Суровая правда может тебя погубить. Мой разум открыт, но рот на замке. Будущее неясно и шатко.

Мистер Калпеппер вытащил из кармана пластинку мятной жевательной резинки, отправил в рот, сняв обертку, и стал жевать.

— Вы знаете что-то, чего не знаю я, мистер Кардифф?

— Правильнее будет сказать, — заметил Кардифф, — это вы знаете о Саммертоне нечто такое, чего не сказали мне.

— Коли так, мы оба, надеюсь, раскроем карты.

С этими словами Элиас Калпеппер слегка натянул вожжи, направив Клода к покрытой гравием подъездной дорожке, которая вела сквозь подсолнухи к частному дому с вывеской над крыльцом: «„Герб египетских песков“. Сдаются комнаты».

Калпеппер не обманул.

Река Нил вблизи не просматривалась.

Глава 5

В этот самый миг на двор въехал, разинув темную заиндевелую пасть окошка над прилавком, допотопный фургон-ледник, который тащила кляча, мечтающая освежиться своим антарктическим грузом. Впервые за долгие годы Кардифф явственно ощутил на языке вкус льдинки.

— Вот и мы, — сказал развозчик льда. — Денек-то жаркий. Давай налетай.

Он кивнул в сторону задней части своего фургона.

Словно что-то его подтолкнуло, Кардифф спрыгнул с хлебной повозки, обежал фургон и почувствовал, как его рука — рука десятилетнего мальчишки — тянется в темноту, за прилавок, и хватает острую сосульку. Отступив назад, он протер ею лоб. Другая рука сама собой полезла в карман и вытащила носовой платок, чтобы не холодило пальцы. Причмокивая сосулькой, Кардифф отошел в сторону.

— Ну и как ощущение? — донесся до него голос Калпеппера.

Кардифф лизнул лед еще раз:

— Как от прохладных крахмальных простыней.

И только потом обернулся в сторону тротуара.

А улица оказалась такой, что уму непостижимо.

Крыши всех без исключения домов, будто только сегодня просмоленные, были покрыты свежей дранкой или новехонькой черепицей. Детские качели на каждой террасе висели безупречно ровно. Окошки блестели, словно щиты Вальхаллы[3], что вспыхивают золотом в лучах рассвета и заката, а в полдень серебрятся, как зеркальный родник. За оконными рамами виднелись полки домашних библиотек, на которых в тесноте, да не в обиде соседствовали безмолвные хранительницы мудрости. Под каждой водосточной трубой стояла бочка для сбора дождевой воды. На каждом заднем дворике были в этот день разложены ковры, выбитые так тщательно, что начинало казаться, будто выколоченную из них старину унесло ветром, а на месте прежних узоров проросли новые, еще затейливее. С каждой кухни доносились запахи, сулившие утоление любого голода, а позже тихий вечер для размышлений о тех пиршествах, что ждут к юго-юго-западу по направлению от души.