Литературная жизнь - Олег Дарк

Меня этому мама научила, когда они с отцом ссорились. Они часто ссорились до 18 лет. А я стала старше, вдруг перестали. И мама от меня сразу же удалилась. Как будто у нас ничего не было. Но по-моему, она не забывает ничего. Она не может мне до сих пор простить, хотя ведь сама начала. Она ко мне все время придирается. Я на самом деле только ее люблю. Поэтому мне и нравятся такие губы. Они были у мамы. Три года назад она умерла. А у меня папины, как у рыбки. Все считают, обычно девочки отца любят и ревнуют. Что это к счастью, если похожа на него. Как я. А мальчики должны быть на мать. Может быть, я мальчик. Мама давала мне их целовать, жмурясь. На верхней, ближе к углу, - след от лихорадки, как пенек.

Она проходит ко мне в комнату, приземистая, широкая. В своем толстом, пористом таком, до колен. Он распахивался. Влажные бедра обнажались. Пускаешь, нет? Она ловит его и придерживает. Ее тело матовое от испарины. Я очень хотела уметь так же придерживать. Я быстро встаю к ней из-за стола. Занимаешься? Мне хочется в нее совсем превратиться. Я старалась похоже шлепать по полу, терять с ноги тапок, запахивать снизу халат. Я смотрела украдкой, как она ходит. Как, щурясь, смотрит в зеркало. И вдруг пометит перышком в уголке. Ты чего, она оглядывается на меня и в досаде кидает на полку. У нее прекрасные серые глаза. Они как будто исчезают, когда отвлечется, я всегда знала. Как будто растворяются. Переносица сливается, почти что нет ее. Чистые длинные ноздри. А волосы перекинуты на другую сторону, и видно ухо. Они совсем воздушные. Их там держит заколка. Она хотела от него уйти. Если б не ты, говорила она мне. Гад! - мы слушаем, как он у себя что-то бросил. Надо учиться жить самой, понимаешь? Они ведь чем берут, она закрывала дверь. Но это только кажется тяжело, если уже привыкла. Она спускает трусы, поднимает подол, садится, видишь? Они же все дураки, скоты. Тут такая точечка наверху, тебе никто не понадобится тогда. Она засовывала палец под кожу. Ее надо так массировать, массировать, кругами, все сильнее. И приоткрывает рот. Это тебе может сначала больно, потому что ты раньше никогда. Дай скорее. Она кладет мою руку себе на влагалище. Оно похоже на желтую раковину. В ней живет жирный моллюск. Его можно выковырять ножом, и тогда слушать море. Я хочу поставить ее на пианино. Да не так, дура, а где складка. Она сама просовывала мой палец в щель. Я со страхом чувствую как будто гвоздик. Ну нажимай же, просила мама, когда я наконец поняла, что ты как. И не отрываясь, глядит на меня. Хорошенькая ты, говорит она и вдруг выталкивала руку коленями. Все, спасибо. Она показывает мне кончик языка. Я осторожно брала его зубами. Теперь тебе давай, у нее вздрагивают ноздри. Садись, ты не бойся. Но я оставалась стоять, только поднимаю платье. Ну как хочешь, и спускает мне трусы. Конечно, всегда приятнее, когда тебе кто-то другой, но это на самом деле ничего не значит.

Я сначала ничего не чувствую. Только такое тупое давление. Я очень боялась, что она мне что-то там порвет или испортит. И вдруг как будто кривым ножом, я даже закричала. А она обхватила меня за таз, а другой начала быстро втирать. Я на диване очнулась. У меня весь день тело болело. Но потом я привыкла. Я стала сама ждать, когда они поссорятся. Я к тебе завтра еще приду, обещает мама, ладно? И всегда обманывала. Только когда поссорятся, бывало. Теперь сама. Она ловила мою руку. Она кладет мой палец сверху своего и выдергивала снизу. Потом я уже сама могла находить. Ты их, скотов, представляй, вспоминай, учит мама, кого знаешь, она следит, что я делаю, - или только встречала, особенно сегодня, недавно, лучше незнакомых, случайных. Так тебе будет свободнее. Или просто их фотографии. Я слушала, как они, помирившись, ворочались за стеной.

Ленка потом говорила, что действительно очень хорошо. Она совсем излечилась от своей любви. Ее родители во мне прямо не чаяли. Они не знали как мне это удалось. Она перестала о нем думать. Так что он даже удивлялся. Он, оказывается, всегда знал. Он стал за ней ухаживать. Он ей теперь, оказывается, совсем не нужен. У нее самой целый дом кинозвезд, знаменитых поэтов, музыкантов. Каждый день новый. И на двери туалета, и над столом. Но она больше любила, когда я. Я долго не решалась ей отказать. Она ложилась, согнув в коленях. Я так старалась, что была вся мокрая. Я хотела, чтоб она больше ни с кем не могла. У нее там не было пленки. Ага, значит она уже до меня, упрекала я ее. Я ее готова была задушить. Она плакала, что у нее не было выхода. Она перешла в другую школу, когда переехали. На третий день к ней подошли девчонки. Они сказали, что иначе ее будут бить ногами, выбирай. Ты что, лучше всех? Она позвала одного мальчика, самого безобидного. Они спустились вниз, где спортзал. Девчонки ждали в предбаннике. Я нарочно царапала ей донышко, чтоб она сказала хватит. Она просила - отстриги этот свой ноготь. У меня под ним оставалась после нее слизь. Ну вот еще, говорила я. Я трогала ногтем ее мизинец за шляпку. Он грозил и качался на ножках. Но ей все равно и так нравилось. У нее оттуда прямо все брызгало. А ты не могла бы, она заминалась. Она хотела меня попросить, чтоб языком. Что, делала я вид, что не понимаю. Ну вот иначе, как? спрашивала я. Ты же знаешь, нет! говорила я. Она обижалась. У нее там очень некрасиво, такое раскисшее, тряское. С длинным прямым пучком наверху, как осока. Там увязает и тонет сапог. Я менялась с ней местами.

Я ложилась и закрывала глаза. Я представляла себе ее, только лучше. Не знаю, кого она. Может быть, как раз меня, я как-то не думала. Может, она и дома не каких-то кинозвезд, как уверяла. Мне бы почему-то это приятно, если б я узнала. Только не надо совсем внутрь, убеждает мама. Да это я нарочно, разговариваю я с ней, как ты не понимаешь. Это же совсем растормозит, не сможете обходиться, станете бегать. Да и пускай, думаю я, так ей и надо. А тогда во имя чего? не слушает мама, они ведь только этого только и ждут. Лучше начинать как можно позже, хорошо? Говорит она. Я киваю. Она не знает, что я уже давно разрешала Петьке Анисимову. Мы жили в одном доме, возвращались из школы вместе. Мы поднимались на верхнюю площадку. Там было темно. Однажды он принес фонарь. Я отказалась. Так мне же не видно, нет - при свете я не буду, а маме обещала - ладно. И каждый день звонит Ленка. Получается, я ее бросила. Но у меня роман с одним человеком. Хотя как, это же и было не серьезно. Я долго ждала, чтоб она первая. Она не поняла. Я говорю, что не могу, или что устала, или уже убегаю. Иногда она все равно приезжает и ходит у меня под дверью, нажимая звонок. Я сижу, притаившись. Мне кажется, она меня видит. Встречая перед лекцией, она спрашивает, ты что, больше не хочешь со мной? У нее выходит жалобно. Я чувствую себя виноватой. Так что все это, как видите, в любом случае не считается.