Старые книги - Владимир Маканин

— Послушай… Погоди… Посмотри…

У него с собой старинная книга, за которую, как он говорит, ему на рынке выложат пять сотен. Книга называется «Житие». Светика все это чрезвычайно увлекает.

— Пять сотен? — переспрашивает она.

— Выложат мне до копеечки. — Он очень смешно окает.

— Кто выложит?

— Они.

И служка показывает пальцем на группу книжников. В центре их мужчина с загипсованной рукой — Светик это тут же засекает.

Служкой Павлом она тоже заинтересовалась. Парню лет двадцать. Ему надоело жить при церкви — и вот он сбежал. А «Житие» прихватил с собой, чтоб продать и иметь рублики на расходы. Знал, что прихватить. Потому что пять сотен — это цифра. Церковь его где-то в Калининской области, а бежит он — на юг. На юга, к морю, о котором слышал много интересного.

Служка читает Светику одну из страниц книги. Старославянскими буквами там написано: «ТАКО НЕ ЛЮБИЛ ОН НИ ЯСТЯ, НИ ПИТЬЯ, НИ ЗЛАТО, НИ ПРИНОС… НО ЛЮБИЛ ОН ЖИТИЕ СКОРБНО И ПУТИ ЛЮДСКИЕ».

— Пути людские, поняла? — объясняет ей служка. — Вот я тоже их полюбил.

— Кого?

— Пути людские. Путешествовать полюбил, поняла?

— Поняла, — говорит Светик. — Чего ж не понять.

Глава 2

Бабрыка звонит с рынка:

— Светик!..

А Светик сидит и сортирует для рынка книги. По пять штук на выход — чтоб руке не тяжело и чтоб в глаза не бросалось.

— Чего тебе?

— Ты ведь интересовалась дядькой, у которого рука в гипсе?

Светик не только интересовалась, она уже и справки навела. Оказалось, что это большой специалист по старым книгам. На рынке его звали по имени — Алеша Каратыгин. Филолог. Научный сотрудник. Тридцать два года, а уже заведует отделом старинных рукописей в каком-то исследовательском институте.

— Он ведь тебя интересует, да? — спрашивает Бабрыка.

— Дальше что? — говорит Светик.

— Я навел к нему мосток. Через одну девицу. Она у него в отделе работает. Оля ее зовут… Привести?

— Приводи. Жду.

Гудки.

Светик не знает, радоваться или пока погодить. Не верит она в творческие силы Бабрыки.

Они приходят.

Девица из хорошеньких. И молоденькая. Лет двадцати.

На спекулянтку она не похожа. Надувает она Бабрыку, это ясно. Но и не из подсадных, не из ментовки — это тоже ясно. Светик пытается узнать, зачем же она к ним затесалась.

— Небось «Анжелику» надо, а? — спрашивает Светик. Книга пользуется среди девиц прочным успехом.

Светик идет в дальнюю комнату — эта комната уже определенно приспособлена под книги. Что-то вроде склада. В этой же комнате Светик спит. Сейчас она перетаскивает туда принесенные связки книг — и садится сортировать.

Появившийся Бабрыка вертится вокруг Оли:

— Жаль, у нас выпить нечего. Сегодня бы не грех выпить. — И еще: — У нас даже поесть нечего. Мы, Олечка, мелкие спекулянты.

— А картошка есть? — спрашивает Оля. — Это ж замечательно. Я сейчас пожарю.

— Масла нет. Но есть сало.

И они начинают суетиться на кухне. Чистят картошку. Ставят сковороду на огонь.

Бабрыка заглядывает на минуту в комнату — к Светику. Видит отложенную для Оли «Анжелику».

— Ей? — Бабрыка вдруг свирепеет. — Ты стала очень добренькой.

— Молчи, — говорит Светик.

— Сама молчи!

— Она заработала. Помогала мне в магазине.

Спекулянты начинают браниться. Это бывает. На их крики приходит Оля:

— Мне… мне не нужна книга.

— Книга твоя — возьми, — чеканит слова Светик.

— Нет.

И тогда Светик накидывается на Бабрыку. Светик ему сейчас все припомнит:

— Я на рынке целыми днями. Я рискую. Я каждую минуту могу на ментов нарваться… А он, видите ли, третий день валяется в постели.

— А я не рискую? А квартира чья? — кричит Бабрыка.

— Дерьмо — за копейку трясешься!

— Хороша копейка. Эта книга пятьдесят рублей стоит на рынке. Пятьдесят рублей!

И тут в дверь звонят — пришла Вера.

— Была же договоренность, — смеется Вера, — если лаемся — включаем музыку.

Оба молчат.

— С улицы слышно, — продолжает посмеиваться Вера. — Я думала, может, милицию вызвать. Может, дерутся.

Светик тоже смеется — отходчивая.

Девчонки тем временем знакомятся:

— Оля.

— Вера.

— Не нужна мне «Анжелика». Честное слово, Светик, не нужна. Спасибо.

— Не ломайся.

— Я не ломаюсь. Я… — и Оля запнулась.

— Что? — спрашивает Светик. — Ну говори.

— Мне… Мне, Светик, совсем другая книга нужна.

— Какая?

— Я тебе после скажу.

Некоторое время обе молчат. Потом Светик спрашивает. Будто бы она не знает:

— А где ты работаешь?

— В отделе старинных рукописей.

— Каратыгин не у вас ли работает?

— У нас. Он наш начальник. Начальник отдела.

— А-а-а, — уважительно произносит Светик, — начальник. И много вас в отделе?

— Трое.

— Сколько? — Светика вдруг начинает душить смех. Она думала, человек сто. Ну хоть полста.

— Нас трое.

— Это вместе с Каратыгиным? Трое… Значит, он очень большой начальник.

Светик интересуется, кто же у них третий.

— Маргарита Евгеньевна, — охотно объясняет Оля. — Пожилая и милая женщина… Чего ты смеешься?

А на Светика напал смех — не продохнуть. Она представляет себе этого загипсованного в роли начальника. И рядом эту тихонькую Олю. И еще старушенцию шамкающую, с кашей во рту. Ну и картинка. Ну и отдел.

— Да он у вас просто министр, — смеется Светик.

— Алексей Сергеевич очень хороший человек.

И вот тут по ее голосу Светик догадывается — ну ясно. Эта дурочка влюблена в него. В начальника втюрилась.

Светику смешно.

— Ты небось влюбилась в него — признавайся!

— Что ты! — вспыхивает Оля.

Светик возвращается. Бабрыка и Вера уже поели картошку с салом — сидят и покуривают.

— Тебе оставили.

— Спасибо, родные. — Светик садится и берет вилку. Остыла картошка, а все же хороша. И огурчик солененький.

Вера говорит:

— Мой вздыхатель сегодня прорезался.

— Тот, что глаза на тебя в магазине пялит?

— Зовут его Валера. Он так и сказал, как вывеску прочитал: Ва-ле-ра. Букетик мне подарил. Договорились сегодня встретиться…

У Светика полон рот еды. Она только кивает. Дескать, так. Дескать, молодец.

— А встреча — здесь. Он сюда придет. Я его в гости пригласила.

Бабрыка чуть ли не подпрыгивает:

— Здесь?

— Да.

— Ты с ума сошла!

— А что такого?

Бабрыка напускается на Веру:

— Как — что такого?! Да ты спятила!.. Здесь книги сотнями лежат. Ты бы еще с обэхээсовцем роман закрутила — и вела б его сюда!

Вера говорит:

— А мне Светик разрешила… Сказала — приводи.

— Светик?! — Бабрыка вытаращил глаза. — Зачем?

Светик считала, что надо бы привлечь этого губошлепа. Он прост и мил. Он вполне подходит. Когда спекулянт выглядит как губошлеп — это отлично.

— Светик, сколько же ты хочешь собрать народу? — пугается Бабрыка. — Целую шайку?

— Светик у нас как Дубровский, — говорит Вера.

Светик смеется. Хотя и понимает, что Бабрыка по-своему прав. Светик тоже считает, что много людей — плохо. Много людей — это уже суета. Много шума, а дела мало. Но ведь надо глядеть в корень. Если Верка с этим губошлепом будет миловаться, так или иначе она будет с ним откровенничать. Тем более что губошлеп будет ходить за ней по пятам. У Светика был на этот счет опыт.

— Твоя Оля тоже не находка, — говорит Светик.

— Как не находка? — возмущается Бабрыка.

— А вот так. Не уверена я в ней.

Бабрыка примолк. А Светик пьет чай. Она такая. Очень она любит чаек после картошки с салом. А через час является губошлеп.

— Валера, — говорит он застенчиво.

И начинает жать им руки. Изо всех сил.

Светик бродит по рынку — книги она уже продала. Удача любит Светика. И все-таки Светик сегодня осторожничала. Продаст книгу — три-четыре минуты слоняется — потом опять продаст. И так далее. Потому что сегодня попахивает опасностью.

Она оглядывается. У «своих» торговля идет бойко — у Оли осталась одна книга.

И на ту бросаются сразу двое:

— Что у вас, девушка?

— Английский детектив?

— Почем?

Покупатели чуть не дерутся — вцепились в книгу. А Оля бурно радуется. Неподалеку ходят с нераспроданными книгами Бабрыка и Валера. И Оля радостно кричит им:

— А я уже!.. Я уже!..

Светик видит, как к Оле подходит мужчина. Оперативник, это ясно. Светик их за километр чует.

— Девушка, пройдемте.

— А что такое? — Оля не растерялась. Что молодец, то молодец. Спокойненькая. Вот так бы ей и держаться.

Но оперативник берет ее за руку — и вот тут началось. Оля зачем-то вырывается. На нее жалко смотреть. А теперь она уже и не вырывается. Только жалобно лепечет: