Режущие слух звуки тишины. Сборник рассказов - Вадим Сазонов

Мы стали жить с дядей вдвоем в нашей квартире.

Несколько раз приходила бабушка, но сын ее не пускал внутрь, выходил к ней на лестничную площадку, они разговаривали, а я слушал через закрытую дверь, сидя в дальней комнате. Мне их разговор был непонятен: «Что ты от меня хочешь? Ты еще в детстве меня достала своими нравоучениями!», «Да, это теперь моя квартира с этим довеском», «Оформление опекунства» и тому подобные фразы, смысл которых для меня был неясен.

А потом бабушка перестала приходить, она, как и мама с папой, меня бросила.

Очень нескоро я узнал, что она попала в больницу, а вскоре и умерла.

Дядя Коля часто приходил поздно ночью, с ним проявлялись его знакомые, они шумно сидели на кухне, я задыхался от табачного дыма, сочившегося в мою комнату, не мог уснуть, а, если засыпал, то с криком просыпался от кошмаров. Потом лежал в ночной темноте и слушал сквозь крики на кухне, что происходит в соседних квартирах.

Я уже услышал, что через два этажа над нами появился щенок, который скулил и стучал когтями по полу. Я знал, что в соседнем подъезде живет плохой мальчик, которого наказывают ремнем. Я слышал все вечерние телевизионные передачи всех каналов, которые приходили ко мне звуками с разных сторон.

Днем я бывал дома один, чтобы не страшиться звуков, я надевал зимнюю шапку, опускал ее «уши», завязывал, ложился на бок, на диван, клал подушку на второе ухо и читал.

Родители научили меня читать, когда мне было четыре. Я был семейной гордостью: «Он даже газеты может читать», – говорила гостям мама.

Теперь я читал все подряд: «Таинственный остров», «Теорию вероятностей», «Сагу о Форсайтах», «Учебник по математике для десятого класса», «Зарубежный детектив», «Тома Сойера», «Краткий курс ВКП (б)» и так далее. Я брал книги из шкафа с той полки, до которой мог дотянуться, слева направо.

Моя память все, что было непонятно, откладывала на дальние полочки. Уже потом, в старших классах, многие формулы, которые переставали быть просто картинками, а обретали смысл, непроизвольно всплывали в моей голове еще за секунду до того, как их напишет на доске учитель.

Но через пару месяцев я перестал лишать себя слуха при чтении, потому что лежа на диване, неожиданно увидел перед носом страшную физиономию одного из дядиных приятелей. Шок и ужас были так велики, что я еще несколько дней заикался.

Тогда я окончательно понял, что должен слышать все, что происходит вокруг, чтобы обеспечить свою безопасность. Никогда с тех пор ничто не закрывало мои уши, я научился распределять деятельность своего мозга – одна часть его поглощала информацию из книги, вторая анализировала то, что слышали уши.

Когда дядя Коля бывал дома один, я рассказывал ему то, что слышу, он курил и о чем-то думал, не нарушая мои рассказы вопросами.

А потом он стал водить меня к врачам, убеждая их в чем-то, и вот перед самым первым сентября, когда мне надо было идти в первый класс, я попал в специальный интернат.

Большая территория, огороженная высоким забором, много деревьев, дорожки, площадки с горками и качелями, огромное серое трехэтажное здание с решетками на окнах первых двух этажей. Здесь были и классы и комнаты, где жили ученики.

Когда меня туда привезли, в комнатах еще было мало детей, был конец лета, каникулы не закончились.

Мне скоро должно было исполниться семь.

В моей комнате было четыре кровати, и только на двух было застелено белье. На одну из них и указала женщина в белом халате, которая встретила нас в вестибюле, забрала у дяди Коли сумку с моими вещами, сказав ему:

– Бумаги несите по первому этажу. Там кабинет директора.

Дядя Коля ушел по коридору, даже не взглянув на меня, ничего не сказав. Больше я его никогда не видел.

Очередной близкий человек, вслед за родителями и бабушкой, предал и бросил меня.

Я сидел на кровати, рядом стояла сумка, я слушал.

По зданию кто-то ходил, где-то гремели кастрюлями, где-то мокрой тряпкой терли пол, подо мной, наверное, в подвале, шуршали ножками какие-то животные. Чьи-то шаги приближались, в комнату вошел худенький бледный мальчик, остановился, смотрел на меня некоторое время, потом подошел ко второй застеленной постели и лег.

– Здравствуй, – сказал я, – меня зовут Вадик.

Мальчик сел на кровати, достал из тумбочки блокнот и карандаш, что-то написал и протянул мне:

«Ты умеешь читать?»

– Да, – удивленно ответил я.

Он опять написал и протянул мне блокнот.

«Меня зовут Веня. Я не говорю».

Так я познакомился с Вениамином.

Уже через несколько дней я узнал от тети Клавы, которая работала в интернате уборщицей, что все мы здесь делимся на «идиотов» и «психов». Я совершенно искренне спросил:

– А я кто?

Она с сомнением посмотрела на меня, вздохнула и ответила:

– Видать, псих, – и ушла вглубь коридора, что-то бормоча себе под нос.

Я бросился в комнату.

– Ты псих или идиот? – спросил у Вени.

Он написал:

«Псих. Я слышу музыку».

– Какую?

«Свою».

– Как это?

«Посмотри мне в глаза».

Я придвинул свое лицо к нему, не моргая, уставился в его зрачки. Ничего не происходило, но уже через секунду его взгляд затуманился, зрачки немного закатились, стало страшно, но в тот же момент в мои уши заструилась музыка. Это было волшебством, меня прошиб пот, но я не мог оторвать взгляда от лица Вениамина, от белков его глаз. Я глубоко дышал и слушал, начинала кружиться голова.

Он вернул зрачки на место, взял блокнот:

«Слышал?»

– Да, – выдохнул я и почти упал на свою кровать, сил не было. – Как ты это делаешь?

Я протянул руку, не глядя, взял блокнот:

«Не знаю. Так было всегда».

– Ты сам ее придумываешь?

«Иногда. Но сейчас я тебе исполнял Баха».

– А кто такие идиоты? – этот вопрос меня волновал.

«Это те, кто плохо учится. Они не соображают ничего. Ты в какой класс пойдешь?»

– В первый.

«Я во второй. С нами в комнате живут два идиота», – он кивнул на две не застеленные кровати.

– Они в твоем классе?

«В четвертом».

– Ты научишь меня слушать музыку?

«Для этого надо ее долго слушать на самом деле».

– Это как?

«Пластинки, приемник, телевизор».

– А ты где слушал?

«У меня родители были музыкантами».

– А где они?

«Они уехали в счастливую страну».

– Где это?

«Не знаю».

– А идиоты страшные?

«Нет. Как остальные».

– Почему они не психи?

«Они просто дураки».

– А мы?

«Мы психи. Мы не такие, как остальные. Идиоты, как остальные. Но глупые. Ничего понять не могут».

Пришло первое сентября. Мне выдали серую форму и белую рубашку. Меня посадили за вторую парту, а со мной рядом усадили Соню – девочку с белокурыми локонами и большими голубыми глазами – как Мальвина из сказки про деревянных кукол.

Вечером Веня, как местный старожил, ввел меня в курс дела:

«Она – псих. Она летает».

– Как?

«Как птица».

Я в этом удостоверился на третий день знакомства.

Соня стояла на перемене в коридоре и, медленно раскачивая головой, сгибала и разгибала пальцы, веки опущены.

Я притронулся к ее плечу:

– Ты чего?

Распахнув свои огромные глаза, она широко улыбнулась, взяла меня за руку:

– Полетай со мной, ты такой красивый!

Я смотрел в ее глаза, а потом с ужасом на свои ноги – они не касались пола, меня укачивало, сердце уходило в пятки. Я растопырил руки, пытался схватиться за стену, дергал ногами, чтобы коснуться пола, но все было тщетно, пока Соня не опустила веки, и я почти упал на паркет, чудом устояв на непослушных ногах.

Она опять открыла глаза и спокойно спросила:

– Здорово?

– Да! – выдохнул я. – Как ты это делаешь?

– Так принято в моей стране.

– А где твоя страна?

Она молча взяла мою руку и приложила к своей груди. И без этого мой слух отчетливо улавливал бешенный ритм ее сердца.

Идиотов в нашей комнате звали Леша и Саша. Они были намного крупнее нас с Веней и обладали еще одним огромным преимуществом – у них были родители, которые забирали их на выходные домой.

Они гоняли нас за чаем в столовую, отнимали печение, которое полагалось на ужин, рисовали в блокноте Вени противные картинки, не пускали нас подолгу в туалет, когда очень хотелось, смеялись, а Саша еще и сильно брызгал слюной, когда говорил.

У Леши был маленький приемник на батарейках. Я отдавал ему и печенье, и яблоко, которое выдавали на обед, даже компот и слушал по приемнику музыку, чтобы научиться слышать ее, как Веня.

В середине первого класса ко мне стала приходить высокая женщина в шубе, просила, чтобы я называл ее «Бабой Леной», приносила мне пироги и фрукты, подолгу беседовала с директором, нося ему какие-то бумаги.

Ее пироги обеспечивали мне почти круглосуточное прослушивание музыки.

В один из приходов она сказала: