Цена денег - Эдуардо Вакверизо

— И в чём же?

— Точно пока не знаю. Останусь, пожалуй, в области инженерной науки, но хочу попробовать в одиночку или, может, с поддержкой кого-то из коллег. Может, мы объединим свои усилия.

Мануэль припомнил счастливые лица молодых техников и инженеров, которые получили телевизионные минуты в награду за работу над инновативными, необычайными или просто забавными проектами. В их глазах горел такой же лихорадочный жар, как сейчас во взгляде его сына. Они молоды, они ещё не стали равнодушными и не хотят довольствоваться стандартными домами, стандартными машинами и роботами, — всем тем, что государство предоставляет каждому, даже если он палец о палец не ударил. Мануэль тоже когда-то переболел этой лихорадкой. До сих пор в памяти его компьютера хранился целый жёсткий диск с киносценариями, которые никого не увлекли, и множеством романов и рассказов, которые не заслужили ни одной секунды публичной презентации. Он не верил, что они были так уж плохи, но таких, как он, были сотни тысяч: с некоторым, но недостаточным талантом.

— Что ж, попытайся, если у тебя есть чувство, что лаборатория не обеспечит тебе будущее…

— Не обеспечит, нет, а время-то уходит, мне уже тридцать два.

Оба глянули на дом соседей: огромную виллу, втрое больше их собственного дома. И машин перед виллой было припарковано ровно в столько же раз больше: две спортивные и гигантский «мерседес».

— Как дела у мамы?

— Плохо, она всё бурчит себе под нос целыми днями и ужасно огорчается из-за каждой обнаруженной морщинки.

— За триста евросекунд она могла бы…

— Да, но это нереально.

— Я знаю. Может, если мне повезёт, если сильно повезёт…

— Сынок, не надо лезть из кожи, вещи таковы, каковы они есть. Большая часть человечества живёт и умирает в серости. И не так уж это и страшно. У нас хороший дом, машина и домобот. Большего мне не нужно. Есть телевидение и сеть, я могу читать и встречаться с друзьями. А если станет скучно, мы всегда можем подать заявление на отпуск, который полагается нам раз в два года. Последние два отпуска мы даже не использовали. Мне не нужны ни три машины, ни большая вилла.

Мануэль посмотрел на свои руки. Что-то он не мог припомнить их такими бледными и усеянными пятнами старческой пигментации. Он попробовал нащупать свой пульс. Сердечный ритм был нестабильный, мерцательный. Возможно, механизм передачи нервных импульсов работал уже не так исправно.

— Папа, я понимаю. Но это всё не то.

— Я знаю, сынок, я знаю. Попробуй, может, у тебя получится, может…

Алехандро сосредоточил взгляд на своём сером автомобиле. Хорошая инженерная работа. Когда он ехал сюда по автобану, машина скользила по дороге, как во сне. Дорогая бесполезная игрушка. Он посмотрел на своего отца, который сильно сдал за последние два года. Потом повернулся к старой женщине, дремавшей на железном стуле. Его мать была на пять лет старше отца. Он видел слегка пожелтевшую кожу, тяжёлые веки, разветвлённые морщинки вокруг глаз и ломкие соломенные волосы. Он глубоко вздохнул и попытался успокоиться. Потом решительно поднялся.

— Мне надо идти.

От этого Марта проснулась и растерянно огляделась, приходя в себя.

— Уже?

— Да, мне ещё надо заехать в лабораторию и кое-что сделать.

— Ты много работаешь, сынок, но это хорошо, это хорошо, не допускай, чтобы всё делали эти отвратительные роботы.

Мануэль встал и проводил сына до машины.

— Очень красивая машина.

— И скоростная.

Алехандро открыл дверцу, и целое облако световых указателей и голосовых предупреждений наполнило воздух, словно технологическая пыль, которую надуло ветром.

— Привет! — послышалось со стороны.

Оба обернулись. У ворот соседнего участка улыбалась девушка, на вид лет семнадцати. Она вела на поводке отвратительного вида собаку. Наверняка биологически модифицированная порода, однако и ей с известным интервалом приходится выделять мочу и кал. Алехандро напряжённо соображал. Улыбка девушки была ему знакома, но ему никак не удавалось совместить её с этим телом, полным чувственных изгибов. Искусственное тело высшего качества, биотехнологически модифицированное и доведённое до совершенства в самых мельчайших деталях.

— Привет, Лаура, что, идёшь гулять с собакой?

Только теперь Алехандро вспомнил: верно, это была соседка.

— Да, этот проклятый пёс доводит меня до отчаяния, он вообще не слушается. — Её улыбка лучилась ярче солнца. — Как дела, Алехандро?

— Хорошо, очень хорошо.

— Прекрасно, рада за тебя… Посмотрю, может, эта скотина хотя бы от прогулки угомонится и перестанет меня дёргать.

Собака начала лаять, будто хотела подтвердить свои права. Лаура потянула её за собой, и обе гордо зашагали прочь по тротуару. Отец и сын стояли и смотрели им вслед. На Лауре были короткие шорты, будто специально созданные для того, чтобы подчеркнуть покачивания её отменных ягодиц. Она на мгновение обернулась, будто хотела удостовериться в воздействии своей походки, после чего мужчины сконфуженно начали прощаться.

— Это… наша соседка?

— Да, ты же знаешь, она играет в одном из самых популярных сериалов, в комедии положений. На 21-м канале.

— Да, я это знал, но… я же не смотрю эти сериалы. Вернее, я вообще не смотрю телевизор, но я бы никогда не подумал, что…

— Тем не менее, сам видишь.

Машина тронулась почти бесшумно и скрылась в конце улицы. Мануэль ещё некоторое время постоял, чтобы проводить её взглядом. Он размышлял, хорошая ли это была идея — остаться жить в этом районе. Дом здесь был предоставлен им ещё до того, как этот квартал получил категорию А из-за своей близости к горам. До сих пор он отказывался переезжать отсюда. Он огляделся. Высокие деревья и великолепные сады тянулись вдоль улицы, и все дома были построены по индивидуальным проектам и оплачены очень большим количеством евросекунд. Может быть, действительно лучше было уехать отсюда. Он никогда не относился к капризам Марты всерьёз. Теперь он смотрел, как она снова увлечённо копается в саду. Ей бы больше подошло скромное соседство с такими же людьми, как она, а не со знаменитыми звёздами, вроде Лауры, которая не упускала ни малейшей возможности покрасоваться перед ними.

Мануэль ещё минутку постоял, чтобы издали разглядеть фигуристый силуэт соседки, которая всё ещё ругалась со своей собакой. Потом он сходил в дом и снова вернулся в сад с книгой в руках. Чтение было увлекательное — насколько, он заметил лишь когда уже не смог больше читать, потому что стемнело. Глаза заболели от напряжения. Он потянулся, чтобы прийти в себя. Из дома слышались звуки телевизора. Марта, как зачарованная, таращилась на голографический экран, который парил перед нею в воздухе. Мануэль слегка опешил, увидев на экране Лауру, соседку. В этой серии она шумно резвилась с главным героем сериала — по сюжету своим мужем — в кровати, тогда как другой, тоже голый, мужчина прятался под кроватью. За кадром то и дело включался громкий смех. Марта не смеялась. Мануэль тоже.

— Ты видел, какое у неё тело?

— Ну и что? А ты видела её мозги? Они по-прежнему такие же никчёмные, как в те времена, когда мы познакомились.

Марта повернулась к Мануэлю. Он смотрел на неё долгим взглядом: на её седые волосы, на кожу, обвисшую на шее. Потом снова взглянул на свои собственные руки. Он дотронулся до её тела, погладил ладонями, не сводя глаз с экрана. Он ощущал дряблую плоть, жёсткие кости, сухую кожу, тогда как большие груди занимали уже полэкрана. Марта ничего не сказала, она просто переключилась на орнаментальный канал, где музыка мягко сплеталась с фрактальными узорами.

— Ей столько же лет, сколько нам, Мануэль, столько же.

Мануэль сел рядом с ней, и она приникла лицом к его груди. Мануэлю нечего было ответить, но и вопросов у него тоже не было. Не было у него вопросов и в юности, когда было основано государство нулевой нужды. Он видел, как его отец вкалывал до изнеможения, а потом необходимость работать вдруг отпала. Всё делали машины, а резервы энергии, благодаря ядерному синтезу, стали неисчерпаемы. Деньги были лишними, государство предоставляло всё, что необходимо для комфортабельной жизни.

Но того, что было им обещано, не получилось. Это происходило у них на глазах, но они не смогли этому воспрепятствовать. Система нуждалась в чём-то, что приводило бы людей в движение, в чём-то таком, при помощи чего можно было купить бо́льшую машину или более просторный дом. Пришлось заново изобретать деньги.

Что представляло собой самую большую ценность? Перед чем люди больше всего преклонялись? Перед славой. Показаться по телевидению, стать знаменитым, известным, могущественным. За это готовы были платить. Только эта элита могла позволить себе роскошь — лучшие машины, лучшие дома, лучшую жизнь.