Странник - Роберт Бенсон

Вскоре мальчик, стоявший все это время на коленях у окошечка по ту сторону перегородки, закончил свою исповедь и, получив отпущение грехов, направился к выходу. Я ждал следующего, не зная точно, сколько человек пришло ко мне в тот вечер.

Посидев еще с минуту, я собирался было встать и уйти, полагая, что в церкви больше никого нет, но вдруг в окошечке раздался шепот. Я не разобрал слов, но подумал, что это обычное «Благословите меня, святой отец». Я дал свое благословение и стал ждать, однако же, к своему немалому изумлению, так и не услышал слов раскаяния.

Затем голос раздался вновь.

Священник запнулся и огляделся по сторонам. Мне показалось, что его бил легкий озноб.

— Может быть, не стоит продолжать? — предложил я. — Вижу, воспоминания сильно вас взволновали.

— Нет, вовсе нет, — поспешно заверил он. — Все в порядке, но вот тогда… Тогда меня охватил поистине нестерпимый ужас.

Итак, голос принялся что-то быстро шептать, но, к своему удивлению, я почти ничего не мог разобрать в этом потоке слов, разве что имена Господа и Пресвятой Девы, да временами проскальзывали знакомые старофранцузские слова. Особенно часто повторялось «ле руа», что означает «король». Вначале я подумал, что исповедующийся говорит на каком-то редком диалекте. Потом мне пришла мысль о том, что это, должно быть, глухой старик, потому как он не обращал ни малейшего внимания на все мои попытки объяснить, что я его не понимаю, и продолжал исступленно шептать. Наконец я догадался, что говоривший крайне взволнован. Голос его дрожал, бормотание то и дело прерывалось негромкими всхлипами, а затем вновь следовал все тот же торопливый приглушенный шепот. Вдруг по ту сторону перегородки я услышал странный звук, будто кто-то неловкими пальцами пытался открыть запертую дверь. На мгновение наступила тишина, и наконец последовали, судя по интонации, заключительные слова исповеди. Я поднялся, намереваясь выйти и объяснить, что, к сожалению, почти ничего не разобрал, и в этот миг кающийся громко застонал. Я вскочил с места и, перевесившись через перегородку, посмотрел вниз. Там никого не было.

Вряд ли можно передать словами испытанное мной потрясение. Несколько секунд я стоял неподвижно, уставившись на пустые ступени, и, возможно, даже бормотал что-то вслух, потому как с противоположного конца церкви раздался голос: «Вы звали меня, сэр?»

У дверей стоял ризничий с фонарем и связкой ключей, он собирался запирать церковь.

Я все молчал в оцепенении, а когда заговорил, то не узнал собственного голоса. «Уильямс, здесь кто-нибудь есть, кроме нас?» — вымолвил я. Уильямс поднял фонарь, вглядываясь в темноту. «Нет, сэр, все давно ушли».

Я вышел из алтаря и направился к ризнице, но, не сделав и двух шагов, услышал во дворе топот копыт уносившейся прочь лошади. «Вот, вот, вы слышите?» — вскричал я. Уильямс поспешил ко мне, пробираясь между скамьями. «Вам плохо, сэр? — спросил он, — Хотите, я позову вашего слугу?»

Взяв себя в руки, я заверил его, что все в порядке, но Уильямс настаивал, чтобы я немедленно отправлялся домой. Я не стал уточнять, слышал ли он топот лошадиных копыт во дворе — в конце концов, это могло быть никак не связано с тем жутким шепотом.

Я был чрезвычайно взволнован. Вернувшись домой, я в одиночестве поужинал и поднялся наверх, с тем чтобы немедленно лечь в постель. Но перед сном заглянул на минутку к другу. Он чувствовал себя превосходно и был не прочь поболтать, так что я задержался у него дольше, чем рассчитывал. Я ни словом не обмолвился о том, что произошло в церкви, лишь слушал его рассказы о местных жителях и их нравах. Наконец, когда я уже собирался пожелать ему спокойной ночи, он произнес следующее: «Не хочу вас больше задерживать, но, пока вы были в церкви, я тут думал об одной старинной истории, связанной со здешними местами. Поговаривают, будто один из убийц святого Томаса Бекета являлся сюда в ночь после преступления.[10] Сегодня как раз годовщина события, вот мне, верно, и вспомнилось».

Едва он произнес эти слова, сердце мое бешено забилось. С трудом сохраняя внешнее спокойствие, я попросил рассказать мне всю историю до конца.

«Собственно, я мало что могу добавить, — признался он. — В точности не известно, кто именно это был. Возможно, один из четверки рыцарей, а возможно, кто-то из их свиты». — «Но как он здесь оказался? И зачем?» — спросил я. «Полагают, что ему не давали покоя муки совести и он примчался сюда, дабы получить отпущение грехов, что, разумеется, было невозможно». — «Как же он добрался до вашей деревни?» — поинтересовался я. «Как известно, после убийства архиепископа его дом и конюшни были разграблены. Так вот, человек этот выбрал себе самую быструю лошадь и поскакал что есть мочи, не разбирая дороги. Он пронесся по деревне и влетел в церковь, где в тот момент находился священник, а некоторое время спустя выбежал обратно, вскочил на лошадь и умчался прочь. Священник этот, кстати, похоронен где-то в алтарной части нашей церкви. Как видите, история темная и маловероятная. В Моллинге, соседней деревушке, тоже есть своя легенда, будто один из тех четырех рыцарей останавливался у них на ночлег после убийства».

Я больше не задавал вопросов, но вид у меня, смею полагать, был странный, ибо приятель мой, обеспокоившись моим самочувствием, отправил меня немедля спать. Я взял свечу и пошел к себе.

— Вот, собственно, и весь рассказ, — закончил священник. — С тех пор я часто вспоминаю о том случае, и на ум мне приходят лишь два правдоподобных объяснения. Есть, правда, еще пара предположений, но они могут показаться уж вовсе сверхъестественными.

Для начала, можно все списать на мое плохое самочувствие. Я уже говорил, что в тот день видел дурной сон и испытывал непривычный упадок сил, так что, вполне вероятно, все это мне пригрезилось. Если вас устраивает такое объяснение, что ж, вы можете придерживаться его.

Кроме того, можно предположить — и с вами согласятся члены Парапсихологического общества, — что мне передались на расстоянии мысли моего друга, что его мозг был источником, а мой — приемником, если можно так выразиться.

Я сейчас привел вам так называемые научные объяснения, целиком основанные на имеющихся в нашем распоряжении фактах, с которыми привык иметь дело столь несовершенный инструмент, как человеческий разум. Но эти научные теории, на мой взгляд, лишь порождают все новые и новые вопросы.

Можно попытаться найти иные, иррациональные объяснения, полагаясь на «шестое чувство», которым Господь наделил каждого из нас, дабы помочь постичь вещи, неподвластные разуму. Осмелюсь привести вам некоторые из них.

Итак, теория первая. Как известно, человеческие эмоции имеют свойство проникать в неодушевленные предметы, насыщая их своей энергией. Не это ли явление лежит в основе любого творения? К примеру, выражение лица, которое представляет собой всего лишь совокупность органических частиц, меняется в зависимости от настроения. Таким образом, можно предположить, что сильнейшие чувства ненависти, гнева, ужаса и раскаяния, испытанные убийцей на том самом месте более семисот лет назад, слились воедино, образовав мощный энергетический заряд, который настолько глубоко проник в окружающее пространство, что живет там и по сей день, материализуясь при определенных обстоятельствах. Грубым аналогом здесь может послужить принцип работы фонографа: звуковые вибрации сначала записываются на восковые валики, а затем могут воспроизводиться вновь и вновь при соблюдении необходимых условий.

Впрочем, если вы более старомодны, то скорее будете склонны поверить в то, что каким-то непостижимым образом душа давно умершего убийцы оказалась навеки прикована к тому месту и из года в год снова и снова вынуждена замаливать свой тяжкий грех, скорбя, ища прощения и не получая его. И не важно, кем был этот человек: одним из четырех рыцарей, впоследствии получивших отпущение грехов от Церкви, но не от Господа, или же простым ратником из тех, что находились рядом в момент убийства и которые, как гласит одна анонимная хроника,[11] «sine confessione et viatico subito rapti sunt».[12]

Появление призраков лишь в строго определенное время и в определенном месте, а также использование ими в качестве проводников неодушевленных предметов и людей не имеет под собой никакого научного обоснования. И тем не менее христианин не возьмется оспорить их существование, ибо один из основных постулатов нашей веры, выраженный в идее вочеловечения Бога и семи Таинствах,[13] заключается в том, что Предвечный Творец со дня основания мира продолжает повсюду являться нам в нем.

Да, кстати, уж не знаю, стоит ли напоминать вам, что в тот самый день и час, когда был убит архиепископ, над Кентербери разразилась сильнейшая гроза.

Примечания