Сказка страсти - Алексей Бессонов

Скоро он понял. Нет, он не стал закатывать истерик или требовать объяснений — он стал ночевать в своем кабинете. Теперь он приходил к ней только тогда, когда визиты друзей и деловых партнеров вынуждали его принять на борт не менее полукилограмма коньяку — а ничего другого он не пил. Он делал свое дело с максимальной деликатностью. Он целовал ее — пару раз он даже пытался вызвать ее на «на разговор». Он был честен. От его честности ее тошнило. И именно тогда ей стали сниться сны.

Однажды, поднявшись с их огромной, двойной постели, он спросил у нее: «Господи, ну почему? Ведь ты даже не хочешь говорить…» Она не сказала ему ни слова. Боль, волной ударившая ей в спину, не имела никакого значения. Ей уже снились сны.

Сперва ей приснились крылья. Запах пришел позже, позже на несколько ночей — острый, пряный запах, совершенно незнакомый ей ранее, поглотивший ее дух, — да, он пришел позже, а сперва были крылья. Огромные, черные крылья, они накрыли ее и понесли куда-то далеко; восторг, страх, страсть — сразу же, в тот же миг, словно и не было всех этих лет. Она летела. Она проснулась — дело шло к рассвету, а летом рассвет так спешит. Рядом спал он, округло вздымалось его светлое плечо, привычно пахло двухсотдолларовым-запахом-настоящих-мужчин, и слабо белели ухоженные ногти, лежащие на голубом шелке подушки: модно.

Вечером он пил коньяк со старинным другом. В коридор тянуло сигарным табаком, из кабинета доносились яростные взрывы гитар. В молодости они играли. Они играли харду, он с ума сходил от последних навороченных новинок — ах, малыш, я предпочитаю Европу, арт-н-хард, прогрессив, это так круто… она фыркала, совершенно не желая понимать, зачем тратить деньги на эти дурацкие «компакты» и настолько дорогую аппаратуру. Деньги были его — она молчала. Из кабинета ревели гитары, она приняла сибазон и легла спать.

И сразу же ее накрыли крылья. Они несли ее над бескрайней красно-черной равниной. Она пыталсь поднять голоову — и не могла, чужая, тугая плоть облекала ее сверху, не давая понять, кто же несет ее, кажущееся таким тщедушным, тело. Она смотрела вниз. Там камни перемежались с волнами песка: песок был черным, а камни — алыми.

И вот они опустились. Под ней была красная, шершавая голь огромного монолита. Она решилась открыть глаза — да, камень был красным… тогда она подняла голову. Запах, этот магический аромат, кислый и сладкий одновременно, давно уже сводил ее с ума: теперь он стал еще сильнее — это был запах мужчины, почти забытый ею за годы супружества. Она подняла голову.

Над ней, ясно вырисовываясь на фоне далекого коричневого заката, вовышался темный силуэт огромного, рельефно развитого мужчины. Он имел крылья! Они росли от его плеч — сейчас, наполовину сложенные, крылья казались неким подобием плащ-палатки, повисшей за спиной мускулистого офицера. Он смотрел на нее, в закатном полумраке поблескивали его янтарно-желтые, как у персидского кота, удлиненные глаза.

— Ты испугалась? — негромко спросил он.

Она не нашла ответа. Камень не был холодным, нет, ее холодило присутствие этого невообразимого существа, и еще — невероятная о щ у т и м о с т ь сна. Она ощущала полет, она жила в запахе, в этом, таком сладком для нее запахе настоящего, огромного, готового подмять ее самца… в эти мгновения она почувствовала, как теплеет низ ее живота… она сдвинула ноги.

— Нет, — ответила она, гадая, когда сон уступит место привычным дневным коллизиям. Запах сигарного табака, так мучавший ее на протяжении всего вечера, почему-то исчез.

Она подняла голову, она заглянула в желтые глаза крылатого существа.

— Нет-нет, — проговорил он, читая ее желания. — Всему свое время.

И опять запахло сигарами, а в уши ворвался надоедливый вой электрогитар и грохот барабанов. Он пришел к ней этой ночью; он был почему-то зол на нее, он был яростен до грубости — настолько, что даже сумел доставить ей некоторое удовольствие.

А следующей ночью крылья подняли ее — опять. На сей раз они летели недолго. Оп устив ее на землю, желтоглазый вдруг исчез. Она огляделась, не веря тому, что видит — вокруг нее щерился древними желтыми камнями узкий двор старинного замка, глухо мощеный крупными черными булыжниками; кругом не было ни души. Она посмотрела на тяжелые, потемневшие от времени двери главной башни, и содрогнулась от холода. Словно ощутив ее, с неба упала крылатая черная тень.

— Идем, — просто сказал он, и она пошла вслед за ним.

Двери открылись, будто по волшебству — лишь боковым зрением она успела разглядеть две низкорослые фигуры, склонившиеся по углам. Стрельнув глазами, она прошла вслед за ним в огромную залу, где жарко пылал камин, а на огромном — под рост хозяина столе — тонула в соусе утка, зеленели овощами салаты, стопкой высились на глиняном блюде горячие лепешки.

Ели они молча. Бросив в угол кости, он хлопнул в ладоши — и тотчас из темного угла выросла миниатюрная, скрюченная фигура, просеменила к столу, в свете масляной лампы возник большущий кувшин, — и серебряный кубок, стоявший перед ней, отозвался довольным бульканьем вина.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива, — произнес он, поднимая свой кубок — огромный, с золотой насечкой, — ты достойна счастья…

— Ах, — едва слышно вздохнула она.

Вино было довольно противным. За годы, прожитые рядом с утонченно-элегантным мужем, она привыкла пить столь же элегантные грузинские и молдавские вина, нисколько, впрочем, не задумываясь о тех особенностях «букета», о которых так любили толковать его друзья.

В три глотка она выпила кубок. Правая рука машинально пошла вдоль стола в поисках шоколада, но его здесь, увы, не было. Крылатый недоумевающе поглядел на нее:

— Тебе не нравится мое вино?

— Отлично… — прошипела она. — Отличное вино.

Кто-то осторожно тронул ее за плечо. Она открыла глаза. В сером свете дождливого утра темным пятном вырисовывалось лицо мужа. В сознание влился запах — одеколона, зубной пасты, кожи — от чехла мобильного телефона, который лежал у него в кармане, — запах спокойной, уверенной в себе ненависти. Ее ненависти.

— Малыш, — тихо произнес он, — я поехал. Не забудь, пожалуйста, что мы договорилсь везти твою маму к стоматологу… договорилсь на двенадцать, а уже десять. Вставай…

Мягкие, теплые губы коснулись ее лба, и она едва не застонала.

— Гадина, — сказала она ему вслед — шепотом, — как же я тебя…

Она была рада, что вечером он, ни говоря ей ни слова, ушел в кабинет — и в спальню проник сладковатый запах трубочного табака.

На сей раз крылья несли ее совсем недолго. Едва раскрыв глаза, она увидела себя в просторной зале: по правую руку от нее на высоком стуле сидел он, желтоглазый, а дальше, вдоль стола — такие же как он крылатые, облаченные в странные, чешуйчатые металлические доспехи.