Романтическая сказка Фуке - Д Чавчанидзе

Ко времени поездки в Дрезден, с 1802 г., начинается литературная деятельность Фуке. Еще мальчиком он пробовал писать, проникнувшись темами средневекового цикла короля Артура, и теперь в первых своих произведениях варьирует артуровские сюжеты, призванные прославить высокую мораль рыцарского века. Он не предназначает их для публикации, не хранит (например, кому-то подарил роман "Миннезингеры" - по сути дела выбросил его) и навсегда останется строгим к ним. Но Хюльзен посылал некоторые из его стихотворений Фридриху Шлегелю. С его же рекомендацией Фуке летом 1802 г. посетил в Берлине Августа Вильгельма Шлегеля и прочитал ему фрагмент своей драмы "Роговой Зигфрид в кузнице". В 1803 г. во втором номере журнала "Европа", который издавал в Париже Ф. Шлегель, были напечатаны сцены из "Рогового Зигфрида" и несколько стихотворений молодого автора. По совету Шлегеля они были подписаны псевдонимом Пеллегрин {"Паломник", "странник" (ит.) реминисценция стиха Петрарки: "Dolce parole, oneste e pellegrine" (канцона ССХХ).}. Под тем же именем в 1804 г. вышли "Драматические пьесы", об издании которых также позаботился старший Шлегель, затем еще несколько сочинений, последним из которых был роман "Альвин" (1806-1807). О романе хорошо отозвался внимательный и доброжелательный к начинающим Жан Поль, навсегда сохранивший симпатию к Фуке; пьесы горячо похвалил Захария Вернер, один из создателей романтической драмы.

Тот же Вернер сразу с уважением заметил, что Фуке - ученик Шлегеля. В эти годы Фуке действительно с радостью учится, и это показательно для немецких романтиков. Широкая образованность отличала большинство из них, изучить все, что создано человечеством, было для них такой же потребностью, как самое творчество.

"Национальные составные части современной поэзии необъяснимы, если вырвать их из общей связи и рассматривать в отдельности как само по себе существующее целое. Лишь во взаимоотношении они получают опору и смысл. И чем внимательнее рассматривать всю массу современной поэзии, тем больше она предстает составной частью целого. Единство, связующее многие общие свойства в единое целое, не обнаруживается непосредственно в массе ее истории. Это единство, следовательно, мы должны искать за ее пределами... Общие черты, казавшиеся следами внутренней связи, это не столько свойства, сколько устремления и отношения. Сходство одних из них увеличивается по мере удаления от теперешнего столетия, других - по мере приближения к нему" {Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика. М., 1983. Т. 1. С. 99-100.}. Это умозаключение Ф. Шлегеля отражало (или предваряло, как многое в литературной теории романтизма) то ощущение связи с искусством прошлого, то чувство органической преемственности по отношению к нему, которое жило во всех писателях-романтиках. Поэтому их фантазии, смелой до забвения реальности, предшествовало основательное знакомство с тем миром, куда они хотели удалиться от современности, чтобы ту же современность лучше увидеть на расстоянии.

Кроме древнегреческого и латыни, Фуке знал старофранцузский и провансальский; позднее он изучает готский. К отличному знанию английского языка прибавляется знание скандинавских; следуя настоятельному совету А. В. Шлегеля, он изучает итальянский, испанский и португальский. В течение жизни он много переводит: из Гомера, Ксенофона, Тацита, Шекспира, Расина, Сервантеса, Байрона, Томаса Мура. И это тоже было характерно для романтического направления, и более всего в Германии, - приобщить литературу своей страны, своей эпохи к литературе других времен и народов. Из рук своего наставника Шлегеля он получает собрание немецкого миннезанга - копию Большой Гейдельбергской рукописи (подлинник тогда был собственностью Франции). Этот памятник, как и "Песнь о Нибелунгах", старшие романтики, братья Шлегель и Тик, основательно штудируют в 1802-1804 гг., в оживленной переписке обмениваются мнениями, спорят, вырабатывают общую оценку поэзии прошлого.

Вопрос о том, почему немецкий романтизм особенно устремился к Средним векам, в связи с Фуке может быть затронут лишь частично. Надо заметить, что медиевистские пристрастия периода иенского и периода гейдельбергского, связанного с антинаполеоновским движением, неоднородны. Свои произведения на средневековые темы Фуке создает главным образом во второй период, но при этом пытается воспроизвести в художественной форме образ Средневековья, сложившийся у Шлегелей.

Для иенского, старшего поколения вся средневековая литература мифология. "Я все более утверждаюсь в мысли, что все "истории круглого стола" представляют собой мифы" {Tieck Ludwig und die Bruder Schlegel: Briefe. Frankfurt/M., 1930. S. 122.}, - пишет Тик в 1802 г. А. В. Шлегелю, и тот соглашается с ним {Ibid. S. 125.}. Год спустя Тик признается, что уже давно только и думает и грезит о рыцарях и их временах {Ibid, S. 148.}. Естественно, что в сюжете или образе, заимствованном из рыцарских веков, он, как и Шлегели, хочет видеть ту или иную модель вечных внутримировых отношений, связей, на которых держится мироздание. Шлегелей удовлетворяло изображение Средневековья у Фуке. Тик отнесся к нему резко отрицательно.

К серьезной обработке средневекового материала Фуке обратился под влиянием своих друзей из когорты основоположников германистики - Бюшинга и Фридриха Генриха фон дер Хагена. В 1808-1810 гг. он написал трилогию "Герой Севера": "Сигурд, убивающий змея", "Месть Сигурда", "Аслауга" - на сюжеты северного эпоса. Третья часть (история дочери Сигурда Аслауги) особенно точно воспроизводит дух "Эдды", ее художественную специфику. В то время литературные, и тем более читательские круги были весьма мало знакомы со средневековой литературой. Трилогию встретили восторженно: Штольберг и Фосс, Жан Поль и Гофман, Шамиссо и Рахель Фарнхаген. Через несколько лет после выхода "Героя Севера" Гофман произнесет трогательно-задушевную хвалу в адрес Фуке в повести "Новейшие сведения о судьбе Собаки Берганца". Речь о нем пойдет в продолжение разговора о Новалисе, который ведут двое собеседников:

"Я думаю, что хотя бы только из уважения к детски-чистому нутру и истинно поэтическому чувству рядом с ним должен быть поставлен один нынешний поэт.

Берганца: Ты имеешь в виду того, кто с поразительной силой заставил зазвучать мощную арфу Севера, кто с подлинно священным трепетом и воодушевлением вызвал к жизни великого героя Сигурда, чтобы его блеск пронзил лучами тусклые сумерки нашего времени и чтобы перед его могучей поступью разлетелись в пух и прах те, что наряжаются в латы и считают себя не иначе, как героями, - если ты имеешь в виду его, я с тобой соглашаюсь. Он, как неограниченный властитель в царстве чудес, где небывалые образы и события с готовностью являются на зов волшебника..."

А далее, вновь по ассоциации с "детски-чистым" духовным складом Фуке, собеседники вспоминают о Шекспире { Hoffmann E. T. A. Fantasiestucke in Callots Manier. В., Weimar, 1976, S. 167-168.}.

Итак, Фуке поставлен рядом с Шекспиром и Новалисом. Остается только вспомнить, что Шекспира в романтическую эпоху почитают как первого среди поэтов, а с Новалисом связывают представление о великом искусстве воплощения идеала - единственно настоящем искусстве.

Реакция Гофмана на дарование Фуке может показаться субъективной, однако исходя из сказанных им в "Берганце" слов, можно судить о главной причине успеха и "Героя Севера", и всех последовавших за трилогией произведений средневековой тематики, - а Фуке создает их одно за другим, в разных жанрах. Среди них драмы "Эгинхард и Эмма", "Альф и Ингви", "Бальдур", "Хельги", поэма "Рождение и юность Карла Великого", новеллы "Рыцари Аслауги", "Синтрам и его спутники", романы "Волшебное кольцо", "Любовь певца". Перед читателями открывается мир сильных чувств и высоких принципов, подтверждая догадки о том, что смысл существования человека значительнее и прекраснее, чем это позволяет ощутить буржуазная атмосфера, все более захватывающая и Германию.

Призрак буржуазного перерождения общества раздражал и пугал немецких романтиков, и потому у них часто проскальзывало противопоставление Германия, отстававшей на пути социального развития, как страны "христианской" (Новалис), "скромной" (А. В. Шлегель) "Европе" - так определяли они страны, где победил буржуазный строй. Примечательно, что Фуке, писатель второго романтического поколения, больше был проникнут ощущением диалектичности происходящего, хотя это, конечно, было лишь ощущение, не превратившееся у него в понимание. Патриот по рождению и воспитанию, он улавливал героическое и возвышенное не только в национальном. Усвоив уроки старших романтиков, в сущности своей, несмотря ни на что, великих космополитов и гуманистов, он искал духовное богатство в культурных напластованиях ушедших времен. Поэтому, вызывая к жизни прошлое, которое большей своей частью легло в основу именно немецкой духовной культуры, он противопоставлял по сути дела не "Германию" и "Европу", а германскую старину и европейскую современность. Его произведения населены не только нордическими гигантами, но и певцами любви позднего Средневековья, и не менее, чем ратные подвиги древности, занимают его те понятия о сложности натуры и судьбы человека, которые утвердились в умах Ренессанса: новелла "Синтрам и его спутники" создана по мотивам гравюры Дюрера "Рыцарь, смерть и дьявол",