Все, что было не со мной, помню - Василий Головачев

Они сдвинули кружки с пивом, занялись вяленой кефалью.

Обычно первым к назначенному времени (восемь часов вечера) прибывал Уваров, не любивший опаздывать. Хаевич подъезжал чуть позже, с водителем Сашей, который знал все секреты своего работодателя. За руль после «принятия на грудь» дозы спиртного Хаевич не садился, что было правильно.

Третьим появлялся Коренев с сумкой пивных бутылок. В компании существовал свой распорядок: Уваров покупал торт и конфеты к чаю, Хаевич — сухое красное вино, Коренев — пиво и водку. Новихин принимал гостей, иногда угощая их классным вином из собственного погреба.

Привет Эйнштейну, — объявил Михал Михалыч, обнимая Уварова, пожал руку Хаевичу. — Жарко сегодня. — Он снял пиджак; подсел к столу. — Ну что, по пивку? Налили, выпили.

Коренев блаженно откинулся на спинку стула.

— Хорошо поторговали сегодня, растёт наш газ в цене как на дрожжах. Командир обещал быть через полчаса, если не застрянет в пробке. Стоит Москва, я еле проехал по закоулкам.

Командиром он называл Новихина, хотя по служебному положению стоял выше.

Заговорили о пробках, о неумении служб решить транспортную проблему:

— Вот ты математик, — Посмотрел на Уварова Коренев, подцепляя вилкой малосольный огурчик, — взял бы и рассчитал какой-нибудь алгоритм, который избавил бы город от пробок.

— Этой проблемой уже занимались математики, — сказал всезнающий Хаевич. — Но ни в одной столице мира она не решена полностью. Города не резиновые, и когда количество машин превышает пространственно-динамический предел, они встают.

Коренев возразил, что в Варшаве, где он был, пробок нет.

— Нашёл столицу, — отмахнулся Олег. — У них всё ещё впереди.

Коренев снова возразил, что существуют приёмы ограничения въезда в города и другие ухищрения, позволяющие избегать пробок.

Они заспорили.

Уваров слушал, потягивал ледяной сидр и думал, о другом. О поездке на родину в Брянскую губернию. О конвенте математиков, где ему должны были вручить престижную премию «Золотой интеграл». О варианте игры нового типа, который он почти рассчитал и к концу года собирался представить на суд математиков института. Работа была интересной, и он надеялся удивить коллег подходом к проблеме, который они назвали бы когнитивно-метафизическим, а он сам — чувственно-магическим. Хотя речь шла скорее о переходе между реальностью и миром чувственных идей, в который ему позволено было время от времени погружаться.

— О чём задумался, Сан Саныч? — стукнул его по плечу Хаевич.

Уваров виновато прищурился.

— Да так, ни о чём.

— Расскажи о своих видениях, вот биржа интересуется.

— Я ему уже рассказывал.

— Да? А он не признался. Ещё раз советую написать об этом книгу. У меня друг — издатель, поможет издать. Вдруг откроешь в себе талант писателя? Роулинг же, создатель Гарри Поттера, тоже в своё время была никому не известна.

— Заладил одно и тоже, — проворчал Коренев. — Сан Санычу слава не нужна.

— А что ему нужно?

— Слава бывает разная. Вон один математик отказался от Нобелевки и стал известен всему миру.

— Он просто больной, думал только о себе, а не о своих родственниках. Ему невероятно повезло, а он это везение в задницу засунул!

— Не груби. Везение тоже разное бывает. Хаевич хихикнул.

— Эт точно. Иногда не получить желаемое и есть везение. Ну, что, мужчины, ещё по кружечке?

— Привет, алкоголики, — вошёл в гостиную улыбающийся Новихин, бросил к шкафу в прихожей слева спортивную сумку. — Как вам наши футболисты?

— Я просто обалдел! — оживился Коренев. — Четыре — один, уму непостижимо! Неужели научились играть?

— Тренер хороший, вот и научил, — авторитетно сказал Хаевич.

— У них стимул появился, — сказал Новихин, скрываясь на втором этаже.

— Какой стимул? — не понял Олег.

— Раньше играли как игралось, — поддержал тему Коренев. — Всё равно платили, а теперь не даёшь отдачи — садись.

— Значит, тренер таки в этом деле главный? Кто ещё заставит их играть?

— Почему обязательно тренер? Игорь прав, стимул появился — играть хорошо, иначе сядешь на скамейку запасных, а то и совсем вылетишь из команды.

К столу спустился Новихин, переодевшийся в домашний спортивный костюм.

Заговорили о футболе, потом о теннисе, знатоком которого считался Хаевич, о бадминтоне. Открыли вино.

Уваров сидел молча, слушал, от вина отказался. До сорока пяти он вообще не употреблял спиртных напитков, да и сейчас позволял себе разве что бокал шампанского на праздники да сидр. От пива не отказывался, но и не приветствовал, доверял организму, который четко знал свою норму.

В начале десятого пересели за игровой столик.

Сдавать выпало Новихину.

Коренев взял карты, принялся изучать расклад. Делал он это медленно и обстоятельно, в силу характера, поэтому поначалу компаньонов это сердило, но после пятнадцати лет знакомства все привыкли к манере игры «главного биржевика» компании и не обращали на его медлительность внимания.

— Раз, — объявил наконец Михал Михалыч.

— Пас, — отозвался Уваров.

— Бери, — согласился Хаевич. Игра началась.

Расходились за полночь, в половине первого.

Хаевич и Новихин собрались навестить клуб «Сохо».

Уваров повёз Коренева на своей машине: тот жил в Крылатском, после чего ему предстояло возвращаться назад, к Серебряному бору.

— Ты что, и вправду видишь прошлое? — поинтересовался слегка осоловевший Михал Михалыч, когда они попрощались с молодёжью и отъехали. У него была своя «БМВ» плюс охрана, однако он редко ими пользовался.

Уваров невольно вспомнил один из своих «эзотерических снов»…

Великая Тьма длилась по вселенским меркам недолго, всего около миллиона лет.

Массы сгущений относительно холодного вещества ядер водорода и гелия, а потом и нейтральных атомов после эпохи рекомбинации, достигали таких величин, что начались первичные реакции ядерного синтеза, водород «загорелся», и по всему гигантскому объёму сформированного пространства зажглись первые звёзды.

Поначалу они были небольшими, карликовыми, но по мере дальнейшего уплотнения облаков газа и пыли рождались всё более массивные звёзды. Некоторые из них сливались вместе, образуя квазары и первичные чёрные дыры, и по молодой Вселенной, продолжавшей расширяться в ином темпе, не столь быстро, как в первые мгновения, поплыли хороводы фонтанирующих струями огня юных звёзд, окружённых вихреподобными дисками пыли и газа.

А уже через сто миллионов лет, когда звёзды начали объединяться в протогалактики, в их атмосферах — не на планетах и не в космическом пространстве — зародилась первая форма жизни. Аза ней — разум…