Памятник (роман) - Ллойд Биггл-младший

Однако открытия все не происходило, и он — Керн О’Брайен — свалял дурака. Он решил выжидать. Так приятно было раскачиваться в гамаке с тыквенной фляжкой, полной перебродившего фруктового сока, разыгрывая роль непререкаемого оракула, почитаемого и даже обожествленного. Когда он был моложе, то многократно пересек вдоль и поперек единственный континент этого мира. Он совершал длительные морские плавания. Он был первым, кто ввязывался в самые опасные приключения и встречал опасности с широкой улыбкой, смело бросая вызов здешним трудностям, наслаждаясь красотами, попадавшимися тут на каждом шагу. Но любовь к опасностям постепенно уходила, и он наконец проникся убеждением, что вид, который открывается из Лэнгру, обладает столь потрясающей красотой, что ее хватит на всю оставшуюся ему жизнь.

О’Брайен был простым человеком, не слишком образованным. Преклонение туземцев перед его умом и тревожило, и смущало его. Случилось так, что ему пришлось улаживать целый комплекс местных социальных и экономических проблем, но, так как он видел множество других цивилизаций и хорошо запомнил то, что видел, ему удалось достичь удивительных успехов, что было приятно само по себе.

И вот теперь длинный список не считанных лет подходил к печальному концу. Он был единственным человеком во всем космосе, знавшим, как можно спасти этот мир и его народ, но не мог этого сделать, так как умирал.

Появлялись и вновь тонули позади километры береговой линии, десятки деревень, обитатели которых узнавали Лэнгри и бежали к воде, чтобы помахать ему руками. Полуденное солнце стало клониться книзу, близился вечер. На мальчишеских лицах медленно проступала усталость, голоса хрипели, дыхание становилось неровным, но мальчики продолжали грести, и ритм, в котором поднимались и опускались весла, не менялся.

На закате, когда стало темнеть и берег приобрел пурпурную окраску, лодка вошла в мелководный залив. Слабый прибой вынес ее на широкий песчаный пляж, буквально усеянный лодками селян. Мальчики выпрыгнули из катамарана и с трудом вытащили свое суденышко на песок. Тяжело передвигая затекшие ноги, они сделали несколько шагов, но тут же весело запрыгали, широко улыбаясь. Сегодня будет пир, на котором им отведут роль самых почетных гостей. Разве не они привезли сюда Лэнгри?

Все туземные деревни строятся на обращенных к морю склонах холмов. Хижины располагаются концентрическими кругами вокруг овальной площади, где вечерами разжигаются костры, от которых ввысь поднимаются клубы соблазнительно пахнущего дыма. Появление О’Брайена на центральной улице превратилось в настоящую триумфальную процессию. Почтительные взрослые и восхищенные ребятишки в торжественном молчании следовали за ним по пятам. Он обошел гигантских размеров тыквенный сосуд, располагавшийся в центре площади и служивший туземцам чем-то вроде сигнальной башни, а затем двинулся вверх по склону, где на вершине стояло жилище Старейшины. Тот уже ожидал О’Брайена с радостной улыбкой на морщинистом лице, сложив руки в жесте приветствия: одна поднята, а другая положена на грудь, так что ладонь покоится на плече. В десяти шагах от Старейшины О’Брайен остановился и приветствовал его тем же жестом. Жители деревни в почтительном молчании следили за ритуальным обменом любезностями.

— Привет тебе, — сказал О’Брайен.

— Твои приветствия радуют нас, равно как и твое прибытие, — ответил Старейшина.

О’Брайен приблизился, и они пожали друг другу руки. Жест не был туземным, но О’Брайен изредка применял его в общении с местными, особенно когда встречался со старинными друзьями, многих из которых знал всю жизнь.

— Сегодня вечером у нас будет праздничный ужин: мы хотим отметить твое прибытие, — сказал Старейшина.

— А я и приплыл к вам в надежде вкусно поужинать, — ответил Лэнгри.

Поскольку формальности на этом кончились, туземцы стали расходиться, что-то одобрительно бормоча. Старейшина взял О’Брайена за руку и повел его к купе деревьев, венчавших вершину холма, где уже висели гамаки. Там старики немного постояли, нежно глядя в глаза друг другу.

— Много воды утекло, — наконец сказал Старейшина.

— Даже слишком много, — согласился О’Брайен.

Высокая гибкая фигура Старейшины казалась такой же крепкой, как и в молодости, но его шевелюра уже давно отливала серебром. Годы высекли морщины на его лице, углубили их, а глаза, прежде такие блестящие, слегка помутнели.

Подобно О’Брайену, он был очень стар и тоже вступил на дорогу смерти.

— Твой путь был долог, — сказал Старейшина. — Но теперь тебя ждут мягкий гамак, полная фляга и деревня с любящими друзьями. Отдохни.

Они легли в гамаки, повешенные под углом друг к другу, так что головы старцев почти соприкасались. Девушка принесла сосуды с соком. Некоторое время оба молча наслаждались прохладным питьем, глядя, как на деревню опускаются сумерки.

— Лэнгри больше уже не путешествует, — помолчав, констатировал Старейшина.

— Лэнгри теперь путешествует лишь в случае серьезной нужды.

— Тогда давай поговорим об этой нужде.

— Позже. После того как поедим. Или завтра. Завтра будет даже лучше.

— Значит, завтра, — согласился Старейшина, придвигая свою фляжку О’Брайену.

Деревня готовилась к празднику. Уже развели костры, ярко осветившие всю овальную площадь. Самые лучшие повара и поварихи тащили к ним большие куски мяса колуфа, которые хранили, выдерживали, мариновали, коптили и сушили специально для такого выдающегося события, как приезд Лэнгри. Колуф — настоящее морское чудовище, его туша занимает всю охотничью лодку. О’Брайен частенько подумывал о том, сколько предков нынешних туземцев погибли, прежде чем научились промышлять этих смертельно ядовитых животных, а главное — обрабатывать их мясо так, чтобы оно стало съедобным. Теперь, когда все это стало известным, мясо колуфов оказалось столь восхитительным, что для описания его вкусовых качеств не хватало нужных слов в словаре. О’Брайен за свою жизнь перепробовал свыше тысячи блюд, изготовленных из колуфа, так как у каждого повара свои секреты, как надо выдерживать и подготавливать мясо. В общем, каждое блюдо казалось замечательным и по вкусу превосходящим предыдущие.

И дальше по берегу моря тоже перемигивались костры. Оттуда до слуха О’Брайена доносились гулкие удары — «тванг, тванг». Это звучали набы — крупные струнные музыкальные инструменты. Как и более скромные набулсы, их тоже делали из тыкв, но таких больших, что набы обычно возвышались над головами музыкантов.

Вскоре к гудению набов присоединился утробный гул ралнов — что-то вроде тыквенных барабанов, — а затем и звон набулсов. Видимо, там уже начались танцы — молодежь не надо было уговаривать принять участие в праздничных увеселениях. Танцоры окружили музыкантов, размахивая горящими факелами, и вот уже развернулась стремительная змеистая лента танца, которая должна была пройти по улицам деревни, увлекая за собой всех встречных, в том числе и почетных гостей. Прохладный ночной бриз вплетал в пряные ароматы готовящейся пищи горький запах морской соли. Неутомимо шумел у входа в бухту океанский прибой. Время от времени до ушей О’Брайена доносились и слова песен — это значило, что танец набирал скорость, а сами танцоры уже втянулись на деревенские улицы.

О’Брайен невероятно устал с дороги, он охотнее всего сейчас соснул бы часок-другой, но когда Старейшина дотронулся до его руки, он покорно поднялся на ноги. Сопровождаемые ликующими песнями танцоров, оба старца проследовали к почетным местам, подготовленным для них на пляже.

Там уже собралось все население деревни, кроме поваров и сопровождавших их танцоров. Вокруг костров большими кругами выложили колоссальные тыквенные сосуды, образовавшие своеобразные площадки для сольных танцев. Среди оживленной толпы зрителей стоял тройной трон с высоким средним сиденьем и двумя более низкими по бокам.

О’Брайен и Старейшина заняли низкие сиденья. Танцоры вернулись на овальную деревенскую площадь, откуда им предстояло эскортировать на-пляж поваров. Их приводили группами по нескольку человек. Каждый повар или повариха осторожно несли на тыквенном блюде произведение своего кулинарного искусства. Блюда были выложены разноцветными листьями и украшены цветами.

Существование туземцев как вида полностью зависело от причуд жизненного цикла колуфов. Если улов был богатый, туземцы были сыты, если плохой — голодали. Но независимо от того, хватало пищи или нет, туземцы были щедры и гостеприимны, а кулинария оставалась одним из важнейших видов их искусства.

Повара вытянулись в очередь по берегу залива. Танцоры брали блюдо из рук первого в очереди и, соблюдая определенный ритуал, относили его к почетному трону, где первая роль принадлежала О’Брайену. Церемония сопровождалась громким рокотом барабанов и неумолчным звоном струн. В бешеном темпе вились вокруг костров танцоры. Плавные замедленные движения сменялись безумными прыжками с одной гигантской тыквы на другую.