Колхозное строительство 1 - Андрей Готлибович Шопперт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Петя, поставь воду на плитку, нужно бутылочку подогреть.
Пётр Германович открыл глаза. Большая комната с высоким потолком. В углу — громоздкий буфет с блёстками хрустальной посуды. Точно не его комната. И даже люстра хрустальная? Куда это его занесло? Только вот, несмотря на люстру и буфет с хрусталём, богатой комната не выглядела. Ни тебе висящего на стене полутораметрового смарт-ТВ, ни ламбрекенов всяких, ни встроенных зеркальных шкафов. Стол был, но явно не итальянского производства, как и стоящие вокруг этого круглого монстра стулья.
— Петя, я просила воду согреть! — потребовала женщина гораздо громче, а вслед то же самое, но на своём языке, прокричал грудничок.
Пришлось вставать — раз кричит, значит, имеет право. С первой попытки не удалось — ноги не слушались, и острая головная боль пронзила мозг. Чёрт! Чёрт! ЧЁРТ!!! Пришлось приземлиться на кровать. Та заскрежетала пружинами. Где набрали всю эту рухлядь? Что вообще происходит? Кто эта женщина? Кто этот крикливый и вонючий ребёнок? До Петра из той комнаты докатилась волна амбре. Хотелось вскочить и ломануться на свежий воздух. Пришлось встать — на этот раз чуть лучше. Вдоль стенки, опираясь на неё одной рукой, он добрался до двери и выглянул из неё. Свет горел в другой комнате, в конце довольно длинного и узкого коридора. С противоположной стороны этого лабиринта маячил тёмный дверной проём. Кухня, наверное, там? Всё ещё качало — пришлось, по-прежнему опираясь одной рукой о стену, побеленную мелом, добираться чуть ли не приставным шагом. Зачем коридор мелом-то красить — чтобы обтирать и пачкаться? Дебилы. Чем водоэмульсионка не устроила, или обои, да известь, наконец?
Выключатель на кухне был под стать всей остальной обстановке. Чёрный, карболитовый, с длинным язычком. Винтаж. У дальней стены была печь. Обычная печь, топящаяся дровами, с чугунной плитой и набором колец-заслонок. Газовой плиты не было. Что, неужели придётся разжигать этого монстра? Нескоро же он воду подогреет. Фу! Рядом с этим раритетом стояла табуретка, а на ней — электроплитка с открытой спиралью, да ещё и самодельная. Бороздки под спираль вырублены в двух кирпичах. Мать вашу, Родину нашу! Куда он попал? Выключателя у электроплитки не имелось, зато имелся провод с такой же чёрной карболитовой вилкой.
— Включил? — донёсся приглушённый приличным расстоянием и дверью голос женщины.
— Вроде, — Пётр воткнул вилку в не менее чёрную розетку с неровно обломанным внизу местом, куда устремлялся жгут обмотанных тряпичной изолентой проводов.
— Осторожнее там, меня вчера током ударило. Когда наконец привезут обещанную плитку? — в проёме комнаты показалась довольно высокая блондинка в ночной рубашке в мелкий зелёный горошек, с ребёнком на руках, — Уснул вроде.
Так и подмывало спросить: «Кто ты, женщина»?
— Там кастрюлька зелёная, поставь её на плитку и покарауль, чтобы локоть температуру терпел, — женщина вернулась в комнату.
Нашлась кастрюлька. Как-то давным-давно заходил Пётр в Таджикистане в хозяйственный магазин. Там продавались тазики медные — как они с женой потом жалели, что не купили. Где теперь возьмёшь? Так вот, среди кучи железа и эмали был набор кастрюль с одинаковым рисунком. Рисунок сейчас и не вспомнить, да и неважен он. Все три кастрюли были разного размера — 12 литров, 6 и 3. На самой большой было написано: «Кастрюль», ту, что поменьше, украшала надпись: «Кастрюля», а на самой маленькой было выведено: «Кастрюлька». Так вот эта зелёная посудинка была ещё меньше. Интересно, как бы таджикский товаровед её обозвал? «Кастрюльчонок»?
Кастрюльчонок был пуст. Пришлось пробираться вдоль стены до белой эмалированной раковины и набирать воду. Опять винтаж. На кранах с водой были барашки. Какой из них с холодной? Пришлось проводить эксперимент. Неудачный — вода была холодная в обоих. Оставив их открытыми — наверное, должно пробежать — Пётр заодно умылся. Вскоре горячая вода себя показала, правда, не столько температурой, сколько цветом — коричневатая была. Наполнил кастрюльчонок на две трети холодной водой и поставил его на плитку. Зашипело. Ну что, дела налаживаются?
И тут ему вдарили по больной голове. Нет, не фермой. Календарём, именуемым в простонародье численником. Он висел на стене прямо над печкой. Первый лист с названием и номером года был перевёрнут, и несколько листков уже оборвано, но и того, что было видно, хватило. Вторник, 3 января 1967 года. Шестьдесят седьмого года! Бред.
Попаданец. Самый настоящий попаданец. В последнее время Пётр Германович Штелле, находясь на заслуженном отдыхе, пристрастился к чтению романов про попаданцев. Причём не всё подряд читал, а выбрал для начала эпоху конца XVI века и начало XVII. Иван Грозный, именуемый за жестокость «Васильевичем», его богобоязненный сын, ну и зятёк, который «Бориску на царство, презлым заплатил за предобрейшее», начало царствование Михаила Романова. Почитал, почитал, да и написал свою. Там в тело молодого княжича Петра Дмитриевича Пожарского вселяется душа генерал-лейтенанта десантных войск. Целых семь томов отгрохал. Выложил в Самиздат. Были и положительные отзывы — даже небольшим тиражом издали, а потом и аудиокнигу сбацали. Денег, правда, это почти не принесло, так, детям на конфетки. После этого проштудировал про русско-японскую войну, тоже накатал трёхтомник — с тем же результатом. А последний год изучал попаданство в шестидесятые годы прошлого века, начало правления бровастого любителя целовать мужиков. Даже начал писать свою книженцию — там его убивают пьяные пацаны, и пенсионер оказывается в своём же теле, стоящим на школьной линейке в теле первоклассника.
Когда думал над сюжетом, решил, что спасать СССР он не будет. Союз этот без него уже сто раз спасли, заставляя под свою дудку плясать то Семичастного, то Андропова, то Машерова, а то и самого Генсека, Вождя индейцев. Нечего там спасать. Образование, которое почему-то называют лучшим? Интересно, а где лауреаты Нобелевской премии? Ах, в Америке? Это в той, где все американцы «ну очень тупые»? А медицина? Да, лечили бесплатно — жаль, что плохо. Не из-за замечательной ведь советской медицины страна получила суперпредателя Полякова, а совсем даже наоборот. Чем ещё можно похвастать? Уверенность в будущем? Может быть, только уже не в восьмидесятых. Ведь все знают ответ на вопрос «армянского радио»: «Почему сын полковника не сможет стать генералом»? Оказывается, у генералов есть свои сыновья. И у секретарей ЦК сыновей хватает, и у артистов. Самое бездарное кино, снятое в Союзе — «Чучело», а там ведь тоже чья-то дочь. Что ещё было хорошего? Пионерские лагеря! Только кому «Артек» с «Орлёнком», а кому «Ручеёк» в месте, где
