Записки нормального человека и размышления его попугая - Владимир Лебедев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но они могут поплатиться за это. Одному моему коллеге из Западной Германии в отместку за издевательства чуть не удалось устроить железнодорожную катастрофу. Он так удачно сымитировал звуковой сигнал, что поезд отправился раньше срока. Ну, хватит об этом!
Достаточно с меня и своих забот!
Все это мне порядком осточертело. Я-то вижу его насквозь. Я знаю, зачем он держит меня у себя. У него есть одна идейка-фикс. Он хочет построить правильное общество. А меня использовать для своего эксперимента. Мысль его такова (если только ее можно назвать «мыслью»! ): создание нового общества следовало бы начать сызнова, исходя из одной семьи, с одной образцовой семьи… Вы, наверное, слышали их ходкие выражения: «братская семья народов, республик и т. п. Конечно, в животном мире свои птичьи, попугайские и даже волчьи законы. По существу в нем, как и у людей, много различных государств. Но ведь любые законы можно изменить (он так думает) и в лучшую сторону. Вот как в его эксперименте:
Попугай попугаю = муж и жена,
хорошие.
Попугай попугаю = отец, сын, дочь,
тоже хорошие.
Попугай попугаю = братья, сестры,
отличные.
И, наконец, все попугайское государство = братья, сестры. мужья, жены, дети. зятья… и еще друзья и товарищи.
Если же у попугаев удастся такая идиллия: наладить хорошие отношения, начиная с родственных, то у таких разумных существ, как люди, это удастся и подавно! Великолепно! Ему и невдомек, что родственники – это злейшие враги друг другу. Моя клетка для него показательный экспериментальный участок. В ней должна быть создана образцовая семья. Для этой-то цели он и купил мне Катьку, голубо-пёрую красавицу. мы должны образцово любить друг друга (образцово и ссориться – ему все интересно).
3
Дома после моего трудового дня я сажусь за стол, раскрываю толстую тетрадь в красном коленкоровом переплете. На обложке сделан тиснением Кремль со звездами на башнях. Это мой любимый и важный момент! Надо вписать новую главу в историю нашего государства. Я – летописец наших славных дел. Я закопаю эту тетрадь потом глубоко под землю, и спустя много веков потомки узнают из нее, как мы жили, работали и боролись.
Я раскрываю тетрадь и пишу…
Какой сегодня год, месяц, число?
Год – пятидесятый от начала новой эры, эры Социализма, это можно бы и не писать, но все же напишу: «от легендарного залпа „Авроры“, разбудившего весь мир…» Какой сейчас месяц? Май. Нет, по большому счету! Множим пятьдесят на двенадцать. Шестьсот… Отнимем десять, прибавляем пять. Пятьсот девяносто пять. Итак, 595-ый месяц со дня легендарного… это я уже писал! А день? Умножаем 595 на тридцать, надо учесть високосные годы… Получается: 17 916-й день со дня легендарного залпа крейсера «Аврора», возвестившего новую эру в истории человечества.
Который час? – 19 часов 00 минут. Часы я ставлю по часам Спасской башни, по самым точным часам в мире, по которым отсчитывает свое время История.
Ну-с, так начнем?
О чем будем писать?
«Сегодня в 17 916-й день с начала новой Эры, открывшей новую страницу в Истории, когда весь советский народ и все прогрессивное человечество…»
Нет, не получается! Надо почитать газеты. О чем тут пишут7 Какая-то шумиха вокруг Пастернака! Кто этот Пастернак? Я его что-то не знаю. Что он хочет? Но колесо Истории не повернуть ведь вспять! Хорошо тут сказал один экскаваторщик… «Да я его раздавлю своим ковшом! Так, так. Правильно! Дайте мне его адрес! Где он живет? Я тоже хочу с ним расправиться. Мне до всего есть дело!
А без меня, а без меняВедь даже солнце не вставало,Когда бы не было меня!
Ну да черт с ним, с этим Сельдереем! Посмотрим, что тут еще… А! Беседа в Кремле… Интересно все-таки посмотреть… хоть одним глазком… как это там у них происходит?
«Председатель Совета Министров СССР
А. И. Косыгин принял в Кремле, находящегося в Москве посла Чехословацкой республики… Во время беседы, прошедшей в теплой дружеской обстановке состоялся обмен мнениями по вопросам советско-чехословацкой дружбы, а также по международным проблемам, представляющим взаимный интерес. В беседе также участвовал посол в Советском Союзе… Присутствовал Штроугол. Кто такой Штроугол? Хоть бы на минуточку побыть этим Штроуголом!
Да… Но создать летопись нашей эпохи чертовски трудно! Надо найти новые слова! А я все застрял на колесе Истории. А ведь сколько можно придумать нового!
Стартер Истории.
Коробка скоростей Истории.
Тормоз Истории.
Багажник Истории.
Кузов Истории.
Капот Истории.
Коробка скоростей Истории (Это я уже говорил!)
Ручка для завода Истории.
Да что я: «Истории и Истории!»
4
Я пощипывал перышки на катькиных голубых щеках с черными пятнышками, а она, склонив голову набок, зажмурилась от удовольствия, когда за окном появилась эта шпана-синица, словно с надвинутой на глаза черной кепочке.
– Неужели тебе не хочется за границу? Слетать в туристическое путешествие, посмотреть мир? – прочирикала она. – У тебя ж есть законные права, ты же австралиец!
– Нет уж: обращаться к этому проклятому треугольнику, фотографии, справки, а потом этот райком!
– Неужели ты даже не представляешь, что такое свобода?
– Отчего же? Я знаю, что такое свобода. Я видел ее однажды. Хочешь, я расскажу тебе. Ты поймешь меня.
И я зачирикал свою незамысловатую повесть.
Это было еще прошлой осенью. Хозяин только что купил меня. Однажды, когда он чистил клетку и оставил дверцу незакрытой, я выбрался из нее и полетал немного по комнате. Картинка, вырезанная из журнала «Огонек» и приклеенная на стену, нисколько не обманула меня, хотя там и была довольно натурально изображена раскрытая дверь, солнце, упавшее на пол через нее, и даже дымок от папиросы и люди, стоящие в дверях, меня не испугали, я увидел, что это маленькая картинка и не более. Другое привлекло меня куда больше и в то же время обмануло. Это было голубое чистое небо, и я полетел на свет. Я больно стукнулся клювом обо что-то твердое и обалдел, я упал. Я никак не мог постигнуть, что небо такое твердое. Я в беспамятстве бился крыльями об это твердое небо и там, и тут, стараясь его проломить. Было больно и глупо, но я не мог прекратить так просто свое сопротивление. И тут я неожиданно провалился куда-то. Я бы разбился наверняка об землю, но, очнувшись от обморока и замахав крыльями, я понял, я на свободе. Я увидел стену дома, быстро росшую все выше и выше с бесконечными окнами клеток, а внизу небольшую площадку с деревьями. Я так был измотан этой борьбой, а от долгого сидения в клетке совсем разучился летать, и хоть я отчаянно махал крыльями, все же стремительно падал. Кое-как мне удалось спланировать на ближайшую ветвь и я решил отдышаться.
Я взглянул вверх и увидел на балконе моего Хозяина с клеткой. О прикручивал пустую клетку с открытой дверцей к форточке.
– Нет уж, дудки-с! Обратно меня не заманишь! – подумал я. Перепархивая с ветки на ветку, я удалялся от злополучного дома, где ничто мне не было дорого.
Была осень. Остроконечные желтые листья создавали иглистый золотой интерьер. Такой красоты я еще не видел ни в одной клетке. Было холодно, недавно прошел дождь и потому было сыро, свежо и промозгло. Но основное, что я почувствовал довольно скоро, был голод. Там, в клетке, что скрывать, у меня всегда была полна кормушка овса, проса и разных там витаминов (так называл Хозяин семена подорожника). И еще он давал мне всегда зелень. Нет, бывали иногда перебои… Но жаловаться на это просто грех!
Я попробовал было подлетать к голубям и воробьям, которым насыпали какой-нибудь дряни, но разве можно было там чем-нибудь поживиться. Я еле уносил свои крылья. Меня чуть не заклевали эти так называемые голуби мира. Нет! К борьбе за собственное существование я был положительно не способен. Слишком я был избалован. Теперь я пропащая птица! Птица, не способная жить на свободе! Как ни горько, в этом себе приходится признаться, но это так, – думал я, жуя горький кленовый лист.
Стало еще холодней, начало смеркаться. Я сидел, нахохлившийся, продрогший и голодный на одной из веток липы.
Это был довольно красивый сквер, хоть мне было и не до красоты. Вдруг я услышал детский голос:
– Папа, идем сюда, я покажу тебе зверства! – тянул мальчишка своего отца за руку. Я притаился. Среди желтых листьев я был незаметен
– Идем, идем! Вот сюда! – говорил он тем же таинственным странным шепотом и показывал на что-то черневшее в траве.
– Ну вот нашел на что смотреть! Это – мальчишки, – сказал отец. – Пошли же! Нам некогда.
