Ода близорукости - Марина Бородицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
КАРТИНКИ С КЛАДБИЩА
* * *
В могилу опустили,как будто отпустили,в могилу опустили,как на воду спустили,ковчег заколотили:плыви по земляным волнамв края, неведомые нам.
* * *
А у могильщика звонит мобильник.А что такого-то — звонит мобильник.Достаёт свою могильщик мобилку,что играет «Как на ту д-на могилку…»,достаёт и на звонок отвечает:— Занят я! — и телефон отключает.
* * *
Как же внятны твои письмена,Как просты пиктограммы:Вон стоит иероглиф «луна»В верхней четверти рамы.
Вдоль ограды густого литья,Проступая из мрака,Вон бегут иероглиф «дитя»,Иероглиф «собака».
Вот сидит иероглиф «она»,«Он» садится напротив.За окном иероглиф «луна»Меркнет, тучку набросив.
И чернеют сухие глазаНад губами сухими,И горит иероглиф «нельзя»На столе между ними.
ЗДРАВСТВУЙ, ДЕДУШКА ЭЗОП
* * *
Здравствуй, дедушка Эзоп!Думаешь, забыли?Кол осиновый в твой гроб,Думаешь, забили?
С возвращением, старик,Твой топчан свободен.Ну-ка, высуни язык!Одевайся. Годен.
Здравствуй, дедушка Эзоп,Здравствуй, раб лукавый!Вновь растёт твой хитрый стёбНа дрожжах державы.
Зряшный шум прошёл в лесу,Будто ты не нужен.Доскажи нам про лису.Задержись на ужин.
* * *
Между прочим, Эзопа сгубили попы.Ну, жрецы. Из-за денег, понятно.В этих Дельфах жирели они, как тельцы,И жилось им легко и приятно.
Приходила сивилла, садилась на стул:На трёхногий, над трещиной в скалах,И нанюхавшись газа, как сбрендивший мул,Издавала подолгу мычанье и гул, —Жрец дежурный купцам толковал их.
И конечно, Эзоп навострил язычок,Только тут разыгралася драма:Развязали тихонько его рюкзачокИ подсунули чашу из храма.
Обвинили в покраже, на казнь повели —Для народного, стало быть, блага,И насмешницы музы его не спасли,Хоть в алтарь их вцепился бедняга.
Он ещё говорил, задыхаясь слегка,На вершине скалы, у обрыва,Про убитого зайца, орла и жука,Потому что ведь несправедливо…
И смахнувши слезинку, вздохнул Аполлон:— Разве жребий его не прекрасен?Был бы этот урод в честной Спарте рождён —Так и жили б вы нынче без басен.
* * *
Хорошо, когда выходишь из метро,а троллейбус прямо раз — и подкатил,и гремит он, как порожнее ведро,и народ в себя, как рыбу, запустил.
Хрошо, когда кемаришь у окна,а сама идёшь в Афинах на базарсо служанками, а может, и одна —за трагедию потратить гонорар.
Можно долго ожерелье примерятьили венчик позолоченный для лба,можно рыбы свежепойманной набрать,можно даже прикупить себе раба.
Вон стоят они в невольничьем ряду:два красавца мускулистых — и Эзоп…Я напротив супермаркета сойду,перелезу через тающий сугроб.
Прикоснусь к его дерюжному плащу,отсчитаю сколько велено банкнот —и на волю никогда не отпущу,потому что он на воле пропадёт.
ПЕСЕНКА АНАКРЕОНТИЧЕСКАЯ
Памяти Тани Бек
Эй, сбирайтеся на пир,Милые подруги!Пусть бряцанье наших лирЗазвучит в округе.Приготовлены венки,Перемыты кубки,В кухне стонут чугункиИ трепещут ступки.
Танцевать приглашеныЛучшие флейтисты:Спины их обнажены,Локоны душисты,Их пунцовые устаДивно молчаливы…Занимайте же места —Краток миг счастливый!
Пусть обносит мальчик насПенистым по кругу,И хвалу мы не скупясьПропоём друг другу,И утонет, как змея,В чаше величальнойЭтот ужас бытияЭкзистенциальный.
* * *
Что они делали на Элевсинских мистериях?Что там лежало в закрытом таинственном коробе?Хоть расшибись, не дошло никакого свидетельства,Даже рабов посвящали, а мы не сподобились!
Древней дразнилкой звучат нам слова посвящения:«Вот, я постился, питьём причастился Деметриным,Что мной из короба взято — на место положено,Чем занимался — о том говорить не положено».
Знали же все без изъятья: метэки и граждане,Знали в Афинах, на Самосе знали, на Лесбосе,Хоть бы один нацарапал на глине записочку, —Нет! сговорились, ей-богу, как дети дворовые.
Этих, мол, примем и тех: шахматиста носатого,Длинного примем и рыжего, если попросится,Даже очкарика примем, — и только с потомкамиСамой своей интересной игрой не поделимся.
Это нарочно они! Чтоб, куда ни заехали,Всё нас тянуло обратно, к той старой песочнице:Что за секреты зарыли вы, тени лукавые?Что вы там делали, на Элевсинских мистериях?!
БЕЗ ЗАПЯТЫХ
Народ бессмертенэто всё тот же народ что убил Сократаи Архимеда и Томаса Мораи как его тамей-богу всех не упомнишьда вот хотя бы Вавилова.Народ не быдлоон чтит богов и на зиму варит повидлои обожает своих детейи нанимает им самых мудрыхучителей— лучше бы академикаа убить мы его всегда успеемда вот хотя бы детишкиКритий с Алкивиадомподрастут и убьют.
БЫЛЬ
Спартанскому царю Агесилаюоднажды показали катапульту,чтоб новой катапульте дальнобойнойпорадовался царь Агесилай.
Взглянул спартанский царь на катапульту,что впрямь была сработана умельцеми поражала цель на расстояньи,и даже на приличном расстояньи, —и горестно вздохнул Агесилай.
— Почто ты, царь, так горестно вздыхаешь?Не видишь разве, что новинка этаблестящие сулит нам перспективы?И рек Агесилай:— Одно я вижу,что воинская доблесть умерла.
СПРОСОНЬЯ
На стон проснувшегося телалетящий, как на детский крик,какого дальнего пределасегодня ночью ты достиг?В каких пространствах куролесил,с кем обнимался весь полёт?Каких тебе напели песен?…Молчит, ответа не даётвернувшийся на поселеньерасконвоированный дух.Лишь лёгкий привкус сожаленьяи рот, как бы с похмелья, сух.
* * *
Поминальную записку
За меня рука кладёт…
Н.ВанханенВ христианском ли, буддийскомХраме, голову склоня,Поминальную запискуПоложите за меня.
В той часовне у дороги,Где латынь и полумрак…Я не знаю — в синагогеЭто можно, или как?
Задавака, недотрога —Вот и я не зря сгорю:Обо мне напомнят Богу,Как о Бобчинском царю.
В православной позолоте,В честной кирхе без прикрасЛистик клетчатый в блокнотеЕсли сыщется у вас —
Надпишите и сложите,Как бумажный самолёт:Там, в небесном общежитье,Кто-нибудь да подберёт.
* * *
Когда удалился художники свет за собой погасил,засох у крыльца подорожник,подсолнухи кто-то скосил.
Ослепло окно, за которымстоцветный сиял океан,и то, где парижским уборомхвалился бульварный каштан.
Когда удалился художники выключил звук, уходя,заглохли кузнец и сапожник,затихло биенье дождя.
Исчезли разводы и пятна,теней драпировочный хлам…И дверь он закрыл аккуратно,а грохот послышался нам.
РАЗГОВОР