Стихотворения, не вошедшие в авторские сборники - Максимилиан Волошин

Встал на миг.

В полдень я подслушал сны

Тишины.

Вестник огненных вестей,

Без путей

Прочь ушел я от жилищ,

Наг и нищ.

И среди земных равнин

Я один.

Нет дорог и граней нет —

Всюду свет.

Нету в жизни ничего

Моего,

Розлил в мире я, любя,

Сам себя.

Всё, что умерло в огне, —

Всё во мне.

Всё, что встало из огня, —

Часть меня.

Толща скал и влага вод —

Всё живет.

В каждой капле бытия —

Всюду я.

Влажный шар летит, блестя,

Бог-Дитя.

Пламя радостной игры —

Все миры.

9 апреля 1910

«К Вам душа так радостно влекома…»

Марине Цветаевой

К Вам душа так радостно влекома!

О, какая веет благодать

От страниц «Вечернего альбома»!

(Почему «альбом», а не «тетрадь»?)

Почему скрывает чепчик черный

Чистый лоб, а на глазах очки?

Я заметил только взгляд покорный

И младенческий овал щеки,

Детский рот и простоту движений,

Связанность спокойно-скромных поз…

В Вашей книге столько достижений…

Кто же Вы? Простите мой вопрос.

Я лежу сегодня: невралгия,

Боль, как тихая виолончель…

Ваших слов касания благие

И в стихах крылатый взмах качель

Убаюкивают боль… Скитальцы,

Мы живем для трепета тоски…

(Чьи прохладно-ласковые пальцы

В темноте мне трогают виски?)

Ваша книга странно взволновала —

В ней сокрытое обнажено,

В ней страна, где всех путей начало,

Но куда возврата не дано.

Помню всё: рассвет, сиявший строго,

Жажду сразу всех земных дорог,

Всех путей… И было всё… так много!

Как давно я перешел порог!

Кто Вам дал такую ясность красок?

Кто Вам дал такую точность слов?

Смелость всё сказать: от детских ласок

До весенних новолунных снов?

Ваша книга — это весть «оттуда»,

Утренняя, благостная весть…

Я давно уж не приемлю чуда,

Но как сладко слышать: «Чудо — есть!»

2 декабря 1910

Москва

<ЧЕТВЕРОСТИШИЯ>

Как ночь души тиха, как жизни день ненастен.

Терновый нимб на каждой голове.

Я сном души истоку солнц причастен.

Я смертью, как резцом, изваян в веществе.

Возьми весло, ладью отчаль,

И пусть в ладье вас будет двое.

Ах, безысходность и печаль

Сопровождают всё земное.

Молчат поля, молясь о сжатом хлебе,

Грустят вершины тополей и верб.

И сердце ждет, угадывая в небе

Невидный лунный серп.

Из края в новый край и от костра к костру

Иду я странником, без [веры], без возврата.

Я в каждой девушке предчувствую сестру,

Но между юношей ищу напрасно брата.

Цветов развертывая свиток,

Я понял сердца тайный крик:

И пламя пурпурных гвоздик,

И хрупкость белых маргариток.

<1911>

«Я люблю тебя, тело мое…»

Я люблю тебя, тело мое —

Оттиск четкий и верный

Всего, что было в веках.

Не я ли

В долгих планетных кругах

Создал тебя?

Ты летопись мира,

Таинственный свиток,

Иероглиф мирозданья,

Преображенье погибших вселенных.

Ты мое знамя,

Ты то, что я спас

Среди мировой гибели

От безвозвратного небытия.

В день Суда

Я подыму тебя из могилы

И поставлю

Пред ликом Господним:

Суди, что я сделал!

18 августа 1912

«Радость! Радость! Спутница живая…»

Радость! Радость! Спутница живая,

Мы идем с тобой рука с рукой,

Песнями колдуя над землей,

Каждым шагом жизнь осуществляя.

В творческих страданьях бытия

Ты всегда со мной. В порыве воли,

В снах любви и в жале чуткой боли

Твой призыв угадываю я.

Но в часы глухих успокоений

Отдыха, в минуты наслаждений

Я один и нет тебя со мной.

Ты бежишь сомненья и ущерба.

Но в минуты горечи страстной

Ты цветешь, весенняя, как верба.

<1912>

МАЙЕ

Когда февраль чернит бугор

И талый снег синеет в балке,

У нас в Крыму по склонам гор

Цветут весенние фиалки.

Они чудесно проросли

Меж влажных камней в снежных лапах,

И смешан с запахом земли

Стеблей зеленых тонкий запах.

И ваших писем лепестки

Так нежны, тонки и легки,

Так чем-то вещим сердцу жалки,

Как будто бьется, в них дыша,

Темно-лиловая душа

Февральской маленькой фиалки.

<28 января 1913 Москва>

ЛИЛЕ ЭФРОН

Полет ее собачьих глаз,

Огромных, грустных и прекрасных,

И сила токов несогласных

Двух близких и враждебных рас,

И звонкий смех, неудержимо

Вскипающий, как сноп огней,

Неволит всех, спешащих мимо,

Шаги замедлить перед ней.

Тяжелый стан бескрылой птицы

Ее гнетет, но властный рот,

Но шеи гордый поворот,

Но глаз крылатые ресницы,

Но осмугленный стройный лоб,

Но музыкальность скорбных линий

Прекрасны. Ей родиться шло б

Цыганкой или герцогиней.

Все платья кажутся на ней

Одеждой нищенской и сирой,

А рубище ее порфирой

Спадает с царственных плечей.

Всё в ней свободно, своенравно:

Обида, смех и гнев всерьез,

Обман, сплетенный слишком явно,

Хвосты нечесанных волос,

Величие и обормотство,

И мстительность, и доброта…

Но несказанна красота,

И нет в моем портрете сходства.

29 января 1913

Москва

«Снова…»

Снова

Мы встретились в безлюдьи. И, как прежде,

Черт твоего лица

Различить не могу. Не осужденье,

Но пониманье

В твоих глазах.

Твое уединенье меня пугает.

Твое молчанье горит во мне.

Ты никогда ни слова

Мне не сказал, но все мои вопросы

В присутствии твоем

Преображались

В ответы…

Ты встречный, ты иной,

Но иногда мне кажется,

Что ты —

Я сам.

Ты приходил в часы,

Когда отчаяние молчаньем просветлялось,

Тебя встречал я ночью, или

На закате… и ветер падал.

Ты живешь в пустынях,

Пути усталости вели всегда к тебе.

О, если б иначе тебя увидеть,

Если б ты пришел

В момент восторга,

Чтоб разглядеть я мог

Твое лицо.

9 июля 1914

«Плывущий за руном по хлябям диких вод…»

Плывущий за руном по хлябям диких вод

И в землю сеющий драконьи зубы, вскоре

Увидит в бороздах не озими, а всход

Гигантов борющихся… Горе!

3 февраля 1915

«И был повергнут я судьбой…»

И был повергнут я судьбой

В кипящий горн страстей народных —

В сей град, что горькою звездой

Упал на узел токов водных.

<1915>

«Чем глубже в раковины ночи…»

Чем глубже в раковины ночи

Уходишь внутренней тропой,

Тем строже светит глаз слепой,

А сердце бьется одиноче…

<1915>

ПЕТЕРБУРГ

Бальмонту

Над призрачным и вещим Петербургом

Склоняет ночь край мертвенных хламид.

В челне их два. И старший говорит:

«Люблю сей град, открытый зимним пургам

На тонях вод, закованных в гранит.

Он создан был безумным Демиургом.

Вон конь его и змей между копыт:

Конь змею — „Сгинь!“, а змей в ответ: „Resurgam!“[3]

Судьба империи в двойной борьбе:

Здесь бунт, — там строй; здесь бред, — там клич судьбе.

Но вот сто лет в стране цветут Рифейской

Ликеев мирт и строгий лавр палестр»…

И, глядя вверх на шпиль Адмиралтейский,

Сказал другой: «Вы правы, граф де Местр».

8 февраля 1915

Париж

«Нет в мире прекрасней свободы…»

Нет в мире прекрасней свободы,

Чем в наручнях. Вольной мечте

Не страшны темничные своды.

Лишь в узах, в огне, на кресте

Плененных архангелов крылья

Сверкают во всей красоте.

Свобода — в стесненном усильи,

В плененном полете комет

И в гордом молчаньи бессилья.

Смиренья не будет и нет.

Мгновенно из камня и стали

Рождается молнийный свет.

Лишь узнику ведомы дали!

10 февраля 1915

Париж

ПАРИЖ ЗИМОЮ

Слепые застилая дни,

Дожди под вечер нежно-немы:

Косматые цветут огни,

Как пламенные хризантемы,

Стекают блики по плечам

Домов, лоснятся на каштанах,

И город стынет по ночам

В самосветящихся туманах…

В ограде мреет голый сад…

Взнося колонну над колонной,

Из мрака лепится фасад —

Слепой и снизу осветленный.