Хутор Дикий - Виктор Дан

Районный прокурор Сафонов сгоряча по чисто “географическим” соображениям поручил проверку заявления Михаилу. “Ты там живешь, тебе и карты в руки. Да и жалобщики просили подключить тебя. Почему не пойти навстречу трудящимся… Хорошо знаю Симоненко. Думаю, там ложная тревога или обыкновенная склока. Разберись!”.

Однако выбор Сафонова и односельчан не понравился Симоненко. Он надавил на тестя, который был как заведующий колхозным гаражом в прямом подчинении, и Сафонова, своего старого приятеля по партийным делам и начальственным рыбалкам.

Утром тесть задержал Михаила, когда тот вышел к служебной машине, чтобы ехать на работу.

– Миша, есть разговор!

– Доброе утро, Дмитрий Павлович! Нельзя отложить разговор на вечер? По дороге ждут сослуживцы…

– Нельзя! И я ненадолго. Давай отойдем чуть в сторону…

Они отошли от дороги к калитке. Михаил приготовился слушать. Тесть был заметно взволнован.

– Говорят, жалоба наших мужиков у тебя.

– Да. Сафонов поручил мне это дело.

– Ты можешь передать ее другому следователю?

– Не могу. Обещал односельчанам, да и Сафонова трудно переубедить, если он принял решение.

– Сафонов сам тебя попросит передать дело. Они с Симоненко давние кореши. Он поручил тебе, потому что не знал в деталях о твоих отношениях с Симоненко.

– Напрасно Симоненко беспокоится. Расследование будет объективным, никакого сведения счетов.

– Я бы поверил. Хорошо тебя знаю. Симоненко не верит никому…

– Он напрасно беспокоится. У него куча советников, лучшие юристы района к его услугам. Думаю, все бумаги в порядке и ворует он строго по закону.

– Он считает тебя умным парнем и уверен, что у тебя на него большой зуб. Поэтому ты обязательно раскопаешь какую-нибудь оплошность в бумагах и подведешь под суд…

– За оплошность он подставит кого-нибудь из своих прихлебателей. Потом вытащит их без особых потерь, да еще компенсирует с лихвой моральные убытки. Так уже было не один раз. В этом его сила, нужно отдать ему должное. Он покупает с потрохами и за верность платит щедро. Тем более что не из своего кармана.

– Он может отыграться на мне.

– На такую глупость, думаю, Симоненко не способен.

– Он испугался. Таким его еще не видели…

– Суд ему не угрожает, насколько я понял это дело, а кресло председателя потерять может. Хотя при нашем народе…

– Вот именно! Он такой многих вполне устраивает.

– Скажите ему, что все будет открыто и честно. На большее пусть не рассчитывает.

– Это он и сам знает. Как-то сказал: “Жаль, что Михаил настроен против”. Задумал он взять в колхоз юрисконсульта. Хотел предложить должность тебе, с большой зарплатой.

– Чтобы моими руками “законно” прибрать колхоз к своим рукам?

– Боюсь, что он это сделает и без тебя. Найдутся другие.

– В этом все и дело. Только без меня! Не пропадем. До нищих нам далеко.

– Не об этом речь. Ну да ладно. Тебя ждут. Иди… – он увидел, что Саня, водитель служебного “газика”, вылез из кабины и направляется к ним.

Последние слова тесть говорил с нескрываемым раздражением. Михаил не принял раздражение на свой счет, но в душе у него остался неприятный осадок.

Днем, это были часы личного приема у Сафонова, тот вызвал Михаила к себе. В кабинете на стуле для посетителей сидела заплаканная девушка. Она кивнула Михаилу и быстро отвернула припухшее покрасневшее лицо. Она сразу чем-то понравилась Михаилу. Он успел отметить большие серые глаза, пушистые ресницы и такое кроткое скорбное выражение на круглом миловидном лице. Короткая стрижка и даже разноцветие давно не крашенных волос были очень ей к лицу.

– Разберитесь с ее жалобой. Только зарегистрируйте в канцелярии, – прокурор протянул Михаилу лист через стол. – А вы, гражданка, запишите регистрационный номер. Будете на него ссылаться, когда придете за ответом…

Девушка поднялась со стула, поправила юбку. Михаил молча кивнул и взял бумагу. Сафонов вдогонку добавил:

– Михаил Егорович, не уходи домой не переговорив со мной. Есть срочный вопрос. Зайдешь в конце дня…

Михаил провел Марию, как следовало из заявления, так звали девушку, в свою комнату. В который уже раз она рассказала то, что коротко было изложено в заявлении.

– Заявление писал юрист? – спросил Михаил.

– Да. Была в консультации…

– Напрасно тратили деньги. Могли бы нам сделать устное заявление, а мы бы его зафиксировали на бумаге.

– Какие там деньги!

– Вы ведь студентка и живете на стипендию?!

– Еще подрабатываю.

– Где?

– В парикмахерской. В школе у нас была такая специализация. Можно было еще шить. Но мне не нравилось. Потом я закончила дополнительно курсы…

Так Михаил без переходов приступил к сбору необходимой информации. Расспросил о родственниках, где и с кем живут, чем занимаются. Когда Мария последний раз видела бабушку, о чем они говорили. Оказалось, что в день убийства к бабушке приезжал парень, жених Марии. Так назвала его сама Мария. Эдуард, Эдик Музыченко. Через него бабушка передала картошку и другие продукты: сало, десяток яиц, соления…

– Он часто ездил на хутор?

– Раза два в месяц. Чаще всего со мной… Иногда я ездила одна.

– Где он живет?

Мария смутилась, щеки покрылись румянцем:

– Прописан в общежитии, но живет у меня.

– У вас есть квартира? Ее адрес в заявлении?

– Да. Однокомнатная. Осталась от родителей. Когда отец женился, где-то через год после смерти матери, бабушка сказала, чтобы уходил к новой жене, так как делить нечего…

– Ваш отец бабушкин зять или сын?

– Родной сын. Причем единственный. Она его воспитала одна. В сорок пятом году в госпитале влюбилась в одного офицера. Она ведь воевала, у нее много наград. Была снайпером… После второй женитьбы отца она все переписала на меня. У бабушки хороший дом, постройки, сад.

– Завещание нотариально заверено?

– Да.

– Круто она с ним… Он знает об этом

– Знает. Они давно не ладили. Из-за мамы. Особенно после того, как мама умерла. Бабушка была на ее стороне. А отец пил и пьет сейчас…

– На чем основаны ваши подозрения, что ее убили намеренно?

– На хуторе и в Рябошапках ходят слухи об убийстве. Слухи на пустом месте не появляются…

– И это все?

– На хуторе ее не любили. Как бы вам это сказать, она была очень правильной. Много лет работала в колхозе бригадиром. Говорят, была очень строгой, но справедливой. Потом ушла на пенсию, но могла встретить человека на улице и сказать ему в глаза всю правду…

– Разве этого достаточно, чтобы убить человека?

– Вот пример. На хуторе живет парень, мой одногодок Володя Гонтарь. Работает трактористом. Не хочу сказать, что он убил. Но она его прилюдно называла дезертиром и грозилась пожаловаться в областной военкомат. Его мать продавщица сельпо, денег куры не клюют, откупила его от армии. Если бы вы побывали на хуторе…

– Непременно побываю, но мне нужно осмотреть и дом вашей бабушки. Возможно, остались какие-нибудь письма, записки или заявления, которые могли бы пролить свет на мотивы убийства и помочь найти убийцу, если он существует.

– Вы все еще сомневаетесь?!

– Сомнение самый лучший метод следствия. Когда вы будете на хуторе? Чем скорее, тем лучше…

– Завтра. Или вы не сможете в субботу?

– Не будем откладывать. Хотя бы в память о вашей бабушке…

– Я вам так благодарна!

– Мы еще ничего не сделали…

Она попрощалась и ушла заметно ободренная, после того, как они согласовали время завтрашней встречи: около десяти утра.

Михаил связался по телефону с райисполкомом и сельсоветом в Рябошапках, чтобы ему приготовили необходимые материалы по хутору. Нужный отдел исполкома был в соседнем здании и через некоторое время он уже рассматривал план застройки Дикого. Название хутора сохранило фамилию первого хозяина, потомки которого были раскулачены и затерялись где-то на шахтах Донбасса. После голода 33-го года сюда переселились несколько семей из Запорожья.

С тех времен не осталось ни одной постройки. Глубокий овраг, называемый местными жителями Змеиной балкой, тянулся мимо хутора на много километров до самого моря и был во время войны рубежом обороны, сначала наших, потом немцев. Оба склона балки были изрыты окопами и усеяны остатками ржавого металла.

Почти каждый год весной или после ливней летом вода вымывала солдатские кости. Их сносили в братские могилы, разбросанные вдоль балки, не разбираясь особенно, чьи это кости.

Сафонов принял Михаила около шести. Пожилой, аскетического вида человек, высокого роста, он и за столом выглядел внушительно. С задумчиво-мрачным выражением на худом продолговатом лице Сафонов долго перебирал бумаги, собираясь с мыслями: