Бог, природа, труд - Анна Бригадере

Не были для девочки большей награды, чем помогать отцу. День, когда отец впервые разрешил ей помогать ему, становится для Аннеле настоящим праздником. И отец учил ее работать так, чтобы труд приносил радость, учил понимать красоту и необходимость труда. Он и сам работал весело, с песней, работал красиво. Но по душе ему была только такая работа, где мог он проявить свой ум, свои знания — по чужой указке работать не мог. И потому предпочитал труд тяжкий, но не унизительный.

Велик и благороден этот человек в своем стремлении преобразовывать землю, превращающий бесплодную пустошь в щедрую ниву, строящий дом, в котором будут жить другие, так же как он жил в домах, построенных кем-то до него.

Мотни труда в трилогии тесно переплетается с мотивами природы, которая ежедневно раскрывает перед Аннеле свои тайны. Это и капля росы, алмазом сверкающая в траве, и зов кукушки в Авотском лесу, и трели жаворонка, и молодая рожь, которая течет, словно зеленая река, и канава, прокопанная отцом на новине, которая кажется разноцветным поясом, — много, много чудес таила в себе природа, у которой девочка находила утешение в самые горькие минуты своей жизни. Вспоминая свое детство, Аннеле, которая стоит на пороге большой жизни, думает: «Природа. Величественная природа. Везде она, всюду, все поглощает, все подчиняет себе. Смотришь на нее — не насмотришься, погружаешься в нее, растворяешься в ней и каждый раз открываешь нечто новое, неизведанное. <…>

Природа творила чудеса, но природа и учила. А кто не хотел ее познавать, тот не видел ее чудес. И не самым ли главным уроком, преподанным природой, был труд? Через труд природа выражала себя».

И, наконец, третья сквозная тема трилогии — религия, бог, о котором так часто говорили взрослые. Для маленькой Аннеле бог — это природа. В главе «Майское воскресенье» Анна Бригадере описывает, как маленькая Аннеле трансформирует слова молитвы, наделяет их смыслом, ей доступным: бог, который пасет свою паству, превращается в пастуха, его светлые одежды — это облака, жезл его — лучи солнца. Все, что недоступно еще пониманию маленькой девочки, конкретизируется, наполняется реальным содержанием, становится игрой.

Взрослея, Аннеле ощущает, как тесно жизнь людей связана с природой — со сменой дня и ночи, зимы и лета, весны и осени. И человек не в силах ничего изменить, человек подчиняется ее законам. Что же получается? Природа всемогуща, значит, она бог.

С годами влияние религиозных взглядов, господствовавших в то время, становится ощутимее, однако здоровая натура, жизнерадостность, жажда знаний, вера в свои силы оказываются сильнее религии. И в целом в трилогии жизненная правда одерживает победу над религиозными предрассудками. Поэтичные описания природы, эмоциональные зарисовки трудовой жизни оставляют в тени религиозные мотивы, прославляют красоту родного края и благородную роль труда.

Трилогия Анны Бригадере была написана в тот период, когда жанр автобиографических воспоминаний о детстве становится особенно популярным в латышской литературе. В рамках этого жанра были созданы такие шедевры, как «Белая книга» и «Зеленая книга» Я. Яунсудрабиня, «Дневник Малыша» Э. Бирзниека-Упита. Но не умаляя значения ни одного из писателей, мы с полным правом можем утверждать, что никто из них с такой глубиной не показал, как миленький человек приходит к философскому осмыслению жизни; ни в одной книге так поэтично не выражены этические идеалы, которыми жил народ — прославление труда, оптимизм, возвеличение добра, осуждение подлости и зла.

БОГ, ПРИРОДА, ТРУД

БАТРАКИ

Со двора и избу то и дело влетал пастушонок Лудис, оставляя двери настежь, словно калитку. Никто не ругал его за это. Тепло уж не берегли, как зимой. Ветер задувал в двери, окна. Углы опустели. Батрачка, что мыла и чистила их, ушла, чтобы новые жильцы не бранили за оставленные грязь и паутину.

Нынешним летом Лудис подрядился как взрослый, наняли его тут же по соседству. В Каменах он знал все наперечет — прибегал чуть ли не через день. Что здесь нового увидишь? Но сегодня пришел спозаранку — поглядеть, кто уйдет и кто придет в Камены в Юрьев день.

Только влетит в комнату — тотчас к Аннеле.

— Кто твои отец с матерью?

— Батраки.

— Куда идут они?

— На край света.

— А где тот край света?

— За морями, за долами, за высокими холмами, — перечисляет Аннеле, кивая в такт головой и изо всех сил пытаясь выговорить трудное «р».

Лудис громко, заливисто хохочет, потом крутанется на пятке, словно волчок, и выбегает; но вскоре снова тут как тут — и ну выпытывать Аннеле, кто ее отец с матерью.

И так уже в третий раз.

Аннеле сжала губы, насупилась. Будет с нее.

И хоть Лудис из тех людей, кто пользуется ее расположением, но тут было что-то не так. Почему он столько раз переспрашивает, почему так смеется?

— Ну, скажи же, скажи — куда ты пойдешь? На край света? А где этот край света? — приставал Лудис, пытаясь вытянуть из Аннеле слова, которым сам же ее и научил.

Аннеле в ответ ни слова.

— Ну и ладно, и не говори, но и ты не узнаешь, кто такие батраки, — поддразнивал Лудис. — Ну, скажи, кто такие батраки?

Не дождавшись ответа, он рассердился.

— Твои отец с матерью, дурочка! А ты и не знаешь. Вот оно как! Дурочка ты, дурочка, что с тебя возьмешь! — Лудис ткнул девочку кулаком в бок и был таков.

Аннеле, похожая на ворох с вещами, осталась наедине со стулом от материной прялки, на который была посажена. Рано утром укутали ее платками, а после поверху намотали и те, что забыли положить в сундук; и стала она такая большая и толстая, что и с места не сдвинуться.

Но стоит только повернуть голову, увидишь взрослых, снующих по двору: мать, сестру, брата. У сестры платок сбился, лицо раскраснелось, брат успел уже завозить новые постолы, разрешение обуть которые в Юрьев день вымаливал давеча со слезами. Но мать этого не видела. Не до того ей сейчас было. Вот она вывела Бусинку, привязала ее к забору. Та вырывается, мычит. Из всех хлевов ей отзываются. Прощаются с нею.

Пробежали через двор овцы с белыми дрожащими ягнятами, за ними брат и сестра с длинными хворостинами. Мать отвязала Бусинку и торопливо потащила за собой. Два воза с вещами, раскачиваясь, проехали по ухабистой дороге и исчезли.

У Аннеле потемнело в глазах. Что же это? Никто за ней не пришел? Никто не позвал? Ее просто забыли. Как же останется она в этом пустом углу, где раньше стояла высокая мамина кровать с красивым клетчатым одеялом и белыми подушками и который теперь кажется таким чужим, темным и неприветливым!

Это и есть долгожданный Юрьев день, о котором было столько разговоров?! Тут и придется ей остаться. Одной-одинешеньке.

Нахлынули слезы, в глазах закололо, словно раскаленными иголками, но всеми силами сопротивлялась Аннеле слепому, темному страху. Кричать нельзя ни за что. Снова Лудис начнет смеяться. Но и удержаться она не сможет, если никто не придет.

А во дворе, знай себе, насвистывал Лудис и звал кого-то. Ему откликнулся чей-то голос. Это отец Аннеле.

Отец! Он еще тут. Погрузив последний воз, он обходил все закоулки — не забыли ли чего. Лудис не отставал от него ни на шаг. Вот и снова все хорошо. Отец придет, придет!

И отец пришел, взял Аннеле, Лудис подхватил материн стул. Батрацкая совсем опустела. Постель и сундучок Лудиса лежат пока посередине двора. Хозяйка дожидалась остальных батраков, чтобы показать каждому его место.

Отец поднял Аннеле над головой и усадил на воз. У девочки дух захватило, на сей раз от радости, не от страха. Чего ей бояться на отцовском возу? Отец для нее что крепость.

Она ждала так долго, что платки успели сползти. Отец забрался на воз и повязал их, как умел. Аннеле засмеялась, потрясла головой, и все платки сползли снова. Отец сурово погрозил пальцем и завязал их туже. Тут уж Аннеле присмирела. Ясно, что отец играть не хочет.

Когда тронулись, Лудис уцепился за веревку, которой был закреплен воз, уперся в него ногами, так что полы куртки волочились по грязи, и проехал с ними немного к большой радости Аннеле — язык его, словно красный огонек, мелькал то с одной, то с другой стороны красивого желтого ларя. Но тут его заметил отец и поднял кнут:

— И не совестно, озорник ты этакий!

Лудис тут же спрыгнул, угодил прямо в большую лужу, да так и остался стоять, глядя вслед удаляющемуся возу. И вдруг, словно вспомнив, крикнул:

— Аннеле, кто твои отец с матерью?

Ответом ему был залепивший рот резкий порыв ветра, которым он захлебнулся.

Рваные облака над головой растаяли, и клочки их унесло ветром. Засияло синее-синее небо, засверкало солнце.

Когда оглянулись на повороте, Камены стали исчезать. Сначала скрылся овин, потом клеть, и дом, и сад. Торчал только колодезный журавль, похожий на указательный палец, но подступившие к дороге кусты скоро заслонили и его. Камены вместе с Лудисом как сквозь землю провалились.