Московские големы - Василий Мидянин

— Ерундистика, милостивый государь! У власти сейчас бывшие красные директора, кагэбэшники и комсомольские вожаки. Вы в курсе, какие знамена эта краснопузая сволочь несла на параде в честь шестидесятого юбилея победы во второй мировой войне? Сплошь багряные, с серпом и молотом! Свое пропагандистское дерьмо, украшенное взбитыми сливками, комиссары могут предлагать лидерам мировых держав и собственному населению, одураченному продажными СМИ, но не нам с вами.

— Ну, ведь то были знамена, под которыми русское оружие одерживало беспримерные победы на полях сражений, не так ли?

— А где тогда знамена, под которыми казаки входили в Париж? Где суворовские знамена и нахимовские штандарты? Где военно-морской андреевский флаг императора Петра? Где, чорт побери...

Он именно так, на старомодный манер, и сказал — «чорт побери», а вовсе не «черт», как могло бы показаться умозрительному наблюдателю, если бы он не был идеальным.

Беседа неожиданно оказалась прервана появлением третьего персонажа по имени Ика Сырой Кальмар. Он уверенно вышагнул из боковой стены стоматологической клиники «Президент» — словно бульдозер, успешно решивший задачу по преодолению намеченного препятствия. Клубы кирпичной пыли окутывали его пурпурным императорским плащом, вслед ему неслись грохот ломающейся кладки, звон разбитого стекла и надсадный хрип рассеченных коммуникаций. Следует отдать Сырому Кальмару должное — он появился крайне, крайне эффектно.

— Всем сбросить скорость! Трамваю принять вправо! — рявкнул Ика во всю пасть. Если бы идеальный наблюдатель в этот момент находился где-нибудь на соседней улице, он непременно присягнул бы, что во дворе дома нумер 161 заработал мощный компрессор. — Приготовить документы для проверки! Налоговая инспекция!

— Рад тебя видеть, чучинько, — заулыбался Кани, широко раскрывая объятия.

Некоторое время они с Икой крепко обнимались, похлопывая друг друга по спинам от избытка чувств, при этом во все стороны летели клочья дерна и кирпичная крошка. Когда Мягкий Краб выпустил наконец Сырого Кальмара на свободу, тот вежливо раскланялся с Унаги: они были едва знакомы и не могли пока позволить себе подобных фамильярностей.

— Однако чем же так провинились местные туземцы, что удостоились нашего визита? — поинтересовался Ика, покончив с приветствиями. — Поговаривают, копрофагия и демонолатрия процветают здесь? Потянет ли это на несколько тысяч лет в четвертом круге ада по совокупности деяний?

— Чего только не процветает здесь, в этой великой Багряной Блуднице, — сокрушенно покачал бесформенной головой Кани. — Копрофагия, демонолатрия, инцест, адюльтер, содомия, ксенофобия, метросексуализм. Отмечались даже отдельные случаи сидеродромофобии. Оперативным работникам твоего уровня всегда найдется занятие.

— Ну, добро! — обрадовался Сырой Кальмар. — В последний-то раз я, смешно сказать, не проломил ни одной башки!.. — Его слегка качнуло, и он поспешно отступил с поползшего из-под ног участка тротуара.

Шиитаке Императорский Гриб составил себе твердое тело из асфальта. Для этого он стянул в огромную воронку все дорожное покрытие в радиусе семи метров от уже воплотившихся големов. Пластичный и вместе с тем прочный материал позволил ему точнее, нежели коллегам, передать очертания человеческой фигуры, однако эти же свойства асфальта привели к тому, что Императорскому Грибу не хватило сил раскрыть глаза: они никак не хотели разлепляться.

— Подымите мне веки, засранцы! — захохотал Шиитаке. Голос у него был масляный и шелестящий, словно вытекающий из разбитой цистерны горячий гудрон. — Категорически не вижу!

Ика вытянул острый указательный палец из колотого кирпича и снайперскими тычками пробил в неподвижных глазницах товарища две неровные дыры. Чудесным образом прозревший Шиитаке Императорский Гриб неспешно перездоровался с коллегами, оставляя на их лапах и плечах тягучие следы разогретого асфальта, и начал с интересом озираться по сторонам, разглядывая многоэтажные здания, обступившие двор дома нумер 161 по Люблинской улице.

— Однако и архитектура же, — уважительно произнес он. — Тысяча морских чертей! Вот это инсулы! Пожалуй, даже римские пониже будут. Я имею в виду эпоху расцвета Первого Рима, конечно — через триста лет они уже все обрушились от ветхости. Слышишь, Ика? Эти здания больше напоминают неприступные скалы Финикии — помнишь, когда мы с тобой топили галеры феаков в проливе?..

— Ну, зиккурат Этеменанки-то повыше был, — заметил Унаги Копченый Угорь.

— Эка сравнил! — возмутился Шиитаке. — То ж Вавилонская башня, а то жилища простых смертных!..

— И за это, кстати, они тоже будут примерно наказаны, — заявил Кани Мягкий Краб. — Когда они построили гигантскую башню для своего божества движущихся картинок по имени Останкин, никто им слова не сказал. Сакральные объекты налогом не облагаются. Но после того, как появился величайший артефакт человеческой гордыни — жилой комплекс «Алые паруса», — терпение небес иссякло. Хотя события 11 сентября 2001 года, казалось бы, должны были навести смертных на определенные размышления.

— Имеющий уши да увидит, — фыркнул Ика.

— Имеющий зубы да укусит, — проговорил Унаги, надменно озирая обреченные многоэтажки.

Со стены расположенного рядом элитного детского сада внезапно потекла облицовочная плитка, точно пена из огнетушителя, случайно попавшая на вертикальную поверхность — лихая Эби Сладкая Креветка энергично формировала себе твердое тело.

— Привет, мальчишки! — воскликнула она, едва приняв форму, которую с известной долей условности можно было назвать антропоморфной. Звуки ее голоса подскакивали, громыхали и перекатывались, словно гравий в катящейся со склона железной бочке. — Чего у нас новенького за последние двести лет?

— Хай, куколка. — Куколка скорее напоминала деревянного солдата Урфина Джюса, для разнообразия выполненного из глазурованной керамики, но Кани это отнюдь не смущало. — Все по-старому. Пассионарии правят, плебс безмолвствует. Хлеба и зрелищ. Илиас малорум. Земля крестьянум. Все как обычно, ничто не меняется в подлунном мире. — Он дружелюбно хлопнул Эби по заднице, и на землю посыпались расколотая плитка и цементная крошка.

Сладкая Креветка чмокнула его в щеку и уже собралась перецеловать по часовой стрелке всех присутствовавших, как вдруг плитка на том месте, где согласно проекта должно было находиться лицо прелестницы, озабоченно заскрипела.

— Алё, Кани, тут же храм! Ты что, совсем ку-ку?!

— Храм? — забеспокоился Ика. — Не, на храм мы с пацанами не подписывались! — Он быстро дотянулся до ноосферы и подключился к ней через астральный тридцатидвухконтактный разъем. — Ага. Так... Храм неустановленного божества «Утоли моя печали» в Марьине... Великий Дагон, что за дурацкие названия у святилищ в этой местности! Почему бы не назвать храм просто и со вкусом, как поступают все нормальные люди — именем того из богов, которому он посвящен? В конце концов, почему в слове «мои» опечатка? Это уже просто ни в какие ворота!

— Это не опечатка, — пояснил Кани Мягкий Краб. — Просто это написано на другом языке, хотя и родственном. Возможно, на болгарском. Среди местных жрецов официально принят болгарский язык, на нем же осуществляются культовые службы, молебны, гимнопения и мистерии.

— Болгары — это местное название шумеров? — поинтересовался Шиитаке. — После того, как шумеров истребили, все цивилизации Междуречья, помнится, еще пару тысячелетий пользовались их языком как сакральным.

— А все-таки, Краба, — снова влезла Эби, — хреновое соседство. Ты бы думал головой, прежде чем выбираться на поверхность в таких местах.

— Ай, брось, — отмахнулся Кани. — РПЦ с трудом прикрывает центр до Садового кольца. Вот туда действительно лучше не соваться — поджарят за полминуты, пикнуть не успеешь. В этом же храме наверняка один пьяный сторож с собакой и служка из бомжей. Не хватает обученного боевого персонала. Да и вообще крепость местной веры сейчас уже далеко не та, что пятьсот лет назад. Ну, хочешь, я войду в алтарные врата и изопью из крестильной купели?

— Ладно, убедил. Но к храму я приближаться все равно не стану. Однажды из одного такого вышел элоим и так меня отымел, что я потом четыреста лет кровью мочилась. Удовольствие, знаешь, так себе, на троечку.

— Нет тут никаких элоимов. Все истреблены во время последней великой войны. Расслабься, детка.

— Гляди же, чучинько. Ты обещал.

Над соседними домами колыхнулись отзвуки оглушительного грохота, и вскоре из-за угла показался Магуро Ломтик Тунца. Он с ног до головы был осыпан цементной пылью, из его тела во все стороны угрожающе торчали куски ржавой стальной арматуры.

— Во имя Альмонсина-Метатрона! — еще издали вскричал он, яростно потрясая уродливыми лапами. Его обиженный рев напоминал грохот механизированного саморасклада поточной линии по производству карамели «Театральная», установленного на четвертом этаже кондитерской фабрики «Красный Октябрь». — Что за хрень эти долбаные шумеры стали добавлять в саман вместо рубленой соломы? Бронзовые дротики?! Я едва сумел выломиться из стены!