Чужой портрет - Олег Сергеев

Глаза юной особы радостно сверкнули:

– Это совсем не далеко от нас. Пойдемте, я Вам покажу. И она заторопилась, семеня своими худенькими ножками в грязных и худых ботинках.

– Меня зовут Пол, – догоняя ее, произнес он.

– Синтия, – едва слышно вымолвила девушка.

– Вы тоже англичанка? – удивился Пол.

Синтия была наполовину англичанкой наполовину француженкой. Ее мать наняли гувернанткой в дом богатого французского барона де Превера, и в нее тут же влюбился старший брат ее воспитанника – наследник барона – Филипп. Юная Ли, совсем не опытная в любовных делах, едва сумевшая найти работу и самостоятельно встать на ноги, чтобы помочь когда-то знатному, а ныне обедневшему роду Пратчеттов – а именно своей огромной семье, сплошь состоявшей из пожилых тетушек, больных дядюшек и восторженных сестриц, мечтавших о замужестве и считавших ниже своего достоинства идти в прачки или воспитательницы, не сумела дать настойчивому денди должного отпора и уже несколько месяцев спустя была с позором изгнана из благочестивого семейства. Впрочем, Филипп оказался человеком чести и не преминул предложить ей руку сердце, что она в недоумении отклонила: Ли не хотела, чтобы барону потом пришлось жалеть о потере наследства по вине ошибки юности. Однако, тот исправно помогал деньгами Ли и ее новорожденной девочке – Синтии, так ни на ком и не женившись, и они долгое время ни в чем не нуждались, но три года назад Филипп скончался от чахотки, проведя несколько безуспешных лет в санатории в Пиренеях. С тех пор Синтия и ее мать оказались за чертой бедности: Ли слегла тут же после смерти своего возлюбленного, а дочери, работавшей гувернанткой в нескольких домах, все же не вполне удавалось полностью покрывать расходы на дорогостоящие порошки и услуги докторов. На одежду средств и подавно не хватало, что Пол проницательным взглядом художника уже успел отметить.

Не сказать, что его новая знакомая была хороша собой: она не обладала той особой неуловимой прелестью парижанок, за которой отчасти и гнались мастера кисти как за собственным вдохновением, однако голубая кровь де Преверов давала о себе знать в повороте головы, в утонченных кистях рук и удлиненных ногтях, в тихом голосе и даже во взгляде пасмурно-голубых глаз – ровно под цвет ее капора.

– Вы зайдете к нам сегодня на чай? Маман будет очень рада гостям, они у нас так редко бывают…

– Только после десяти, пожалуй, – обреченно выдохнул Пол. – Раньше никак не выходит.

– Да, конечно! Мы с маман очень поздно ложимся, поэтому в десять будет в самый раз! – воскликнула Синтия и взялась за ручку двери дома, у которого они очутились. – Ну, вот я и пришла. Спасибо Вам большое за все. А что касается Сен-Жермен, то Вам нужно всего лишь дойти до конца этой улицы, повернуть направо, пройти до площади, там и начнется Сен-Жермен…

Пол с благодарностью пожал ее крошечную руку в поношенной грязно-белой перчатке и молча исчез в темноте.

Мадам Люазо обреченно покачала головой:

– Еще один жилец? Я могу Вам доверять мсье Пол?

– О, конечно! Я сегодня же вечером приведу его сюда показать студию, и у Вас будет возможность оценить его. В наше время живописцу слишком сложно найти подходящее место для работы – освещение и архитектура в Париже уже давно не те…

Мадам Люазо понимающе закивала головой:

– Я Вас понимаю. Эту квартиру давным-давно выстроил мой дед, который обожал живопись, поэтому на нее всегда очередь из страждущих художников. Так и быть, я пойду Вам навстречу, мсье Пол, и подожду Вашего товарища, но заехать и внести задаток вы должны уже завтра.

Пол быстро закивал, уверяя хозяйку во всей серьезности своих намерений, и отправился назад к Бобу, поскольку до предстоящей встречи оставался всего час.

После семи Боб был обычно завален работой, но при этом даже не думал взять себе помощника и вовсе не по природной скупости, так свойственной хозяевам грязных кабачков для бедноты. Как ни дико это могло прозвучать, но он просто очень любил свою работу: любил засаленный деревянный прилавок – залитый пивом и заплеванный табаком, любил крепкую ругань завсегдатаев сего питейного заведения и их грубые манеры. Любил нередкие драки, сломанные стулья и битую посуду – расходы, которые протрезвевшие наутро извозчики неизменно возмещали – никто не хотел ссориться со стариной Бобом, его все любили, пожалуй, не меньше, чем он их. Меню в кабачке было совсем скудное, пиво – дешевое и дурное на вкус, но Боб делал все, что мог, чтобы угодить посетителям: дорогое пиво не мог себе позволить никто – ни завсегдатаи, ни сам Боб.

Роберт Реддинс приехал во Францию около двадцати лет назад совсем еще мальчишкой, так же, как и Пол, мечтая стать художником, нашел неплохую и недорогую студию и устроился на работу в одну из пивных по соседству, чтобы покрывать расходы на аренду квартиры и покупку кистей, красок и холстов. Поначалу дела шли почти отлично: утром и днем, когда солнце заливало ярким светом всю студию, он писал, а по вечерам разносил посетителям пиво. Он мечтал поступить в местный колледж, организовать собственную выставку и стать известным живописцем, однако, жизнь повернулась иначе. Хозяин студии вскоре скончался, а его приехавший из Канады франт-сын не пожелал сдавать в аренду столь прекрасное жилье и выставил Боба за дверь. В поисках подходящей студии тот обошел, казалось бы, весь Париж, но за ту цену, что он мог себе позволить, нашел тогда лишь грязную квартирку на чердаке многоэтажного дома, где и поселился, решив для начала попробовать писать там. Однако квартирка отличалась часто встречающимся в парижских квартирах полумраком, и Боб едва мог отличить красный цвет от синего в подобных условиях. Отложив на время работу, он пытался скопить денег на колледж, но тут скоропостижно скончался и хозяин пивной, и Бобу ничего не оставалось, как взять управление в свои руки. В торговых делах опыт его был весьма скуден, однако он сумел наладить кое-какой уют в помещении, да и клиентура была в целом давно ему знакомая. Доход теперь выходил не в пример выше, и Боб с возобновившимся усердием принялся копить на поступление в колледж. Поступить ему, впрочем, так и не удалось ни в первый год, ни в несколько последующих: преподаватели напрочь отказывали ему в каком бы то ни было даровании, и Боб, проплакав несколько ночей в подушку, в конечном итоге смирился со своей участью хозяина кабака и полностью отдался этому делу, похоронив мечты о славе живописца глубоко под слоями копченой телятины и голландского сыра.

Теперь же встреча с Полом разбередила все его прежние стремления и желания, и он, давно отказавшись от мысли чего-то добиться на данном поприще, решил, по крайней мере, оказывать посильную помощь всем попадающимся на его пути живописцам, коих – в силу особенностей его заведения – он встречал весьма редко. Знакомство с Полом стало подарком, и Боб ни в коем случае не хотел упускать возможности оказать ему услугу.

До назначенного Бобом часа оставалось минут сорок, и Пол в ожидании присел в самом тихом и темном углу кабака, махнув рукой проходящему мимо с пустыми пивными кружками хозяину. Боб с готовностью кивнул, улыбнулся и подмигнул, давая знать, что он все понял и договоренность в силе. Через десять минут на стол Пола плюхнулась неизменная говядина с сыром и две кружки пива.

– Он обещал придти, – с жаром заметил Боб, тут же отбегая обслужить новых посетителей.

Пол спокойно допил пиво и дожевал оказавшуюся на изумление вкусной говядину и закурил. В этот самый момент в кабачок вошел незнакомец – прежде Пол никогда его не встречал здесь. Это был стройный юноша с густыми каштановыми волосами и пронзительными зелеными глазами. Одетый бедно, но весьма опрятно и даже с долей вкуса, он производил определенно удивительное впечатление. К нему тут же подскочил Боб и повел к столу Пола.

– Вот, знакомьтесь, – улыбаясь, пропел Боб.

– Джеймс Ретфорд, – глухим голосом едва слышно произнес молодой человек.

– Пол Вербер, – и Пол с готовностью протянул ладонь для рукопожатия.

Боб, деловито и заискивающе откланиваясь, тут же вернулся к работе, не желая мешать молодым людям, а Пол пригласил Джеймса присесть.

– Что Вас привело во Францию?

– Живопись. Давно собирался стать художником, слышал, здесь один из лучших колледжей. Планирую поступать на следующий год.

– А живете где?

– Боб пока у себя приютил на время, обещал что-то подыскать. И вот – сдержал обещание, – Джеймс тепло улыбнулся, откидывая со лба густые темные пряди медных волос.

Он был невысокого роста и обладал на редкость утонченной внешностью – гладкой белой кожей, еще не знавшей бритвы, и удивительными чертами лица, что Пол – как художник – не мог не отметить, тут же решив, что обязательно напишет его портрет.