Смерть Билла Штоффа - Павел Асс

– Не стоит бить яйцо молотком, что-нибудь само проклюнется.

– Приятно встретить родственную душу, даже если она с душком.

– Если булка со стуком падает на стол, значит, стол несвежий.

– Друг человека, а они его в намордник!

– Ростки репейника и баобаба почти что одинаковые. Только истинно мудрый человек способен распознать в маленьком ростке могучий баобаб.

– Человек потому и получился из обезьяны, что сумел взять дубину и начал колотить ею по головам других обезьян.

– "Я знаю, что я ничего не знаю", - сказал однажды умный Сократ. Я тоже это знаю!

– Если речка зимой не замерзает, значит, в нее спускают канализацию.

– По-грузински все женские прелести называются на букву "В": "Вах, какая попа!", "Вах, какая грудь!"

– Лапочка - это женщина, которую лапают. А которую щупают - щупочка.

– У меня много знакомых девушек, и многие из них мне нравятся. Я просто пока не знаю, с какой девушки начать и на какой кончить...

Глава следующая

Продолжение главы, где жизнь продолжается

Очевидно, сопротивление току, стекающему с заземлителя, оказывает вся масса земли, начиная с участков, прилегающих к заземлителю.

Долгое время Карамелькин носился с этой брошюрой и сам себя цитировал. У Стрекозова, правда, была мысль, что Дамкин сам придумал все эти афоризмы, так как Стрекозов ничего такого за программистом не помнил.

– Понаписать любой может, - сказал наконец Карамелькин, продолжая разговор. - Особенно о таком человеке, как я. А вот как насчет того, чтобы и меня взять с собой в Крым?

– Легко! - Стрекозов поставил чайник. - Только тогда надо отксерить еще пятьдесят экземпляров. На сто экземпляров мы тебя не прокормим.

– Сделаем, - сказал Карамелькин. - А вы не боитесь их продавать? Я слышал, на Арбате разгуливает рэкет. Могут побить и отнять товар. Вам будет нужна охрана. Смотрите, какие у меня уже мускулы! - Карамелькин показал. Ну, берёте меня телохранителем?

– Берём! - согласно кивнули литераторы.

Чего не сделаешь ради своего романа!

Глава из романа

Самурайские мечи

Тут я препоясался мечом и, дабы не испарился из слабого тела моего воинственный пыл, подкрепился пищей плотнее обыкновенного.

Однажды программист Карамелькин купил по случаю два самурайских меча. Классные были мечи - острые, блестящие, с удобной рукояткой! Пробуя крепость стали, Карамелькин отрубил ножки у стола, сделал из одной табуретки две, проткнул в стене дырку из комнаты на кухню. Карамелькин, радуясь, как ребенок, подкидывал в воздух толстые тома классиков марксизма-ленинизма, и не успевали те упасть на пол, как меч кромсал их на мелкие кусочки.

Развлекаться с неодушевленными предметами быстро надоело, и Карамелькин, завернув свои мечи в мешковину, поехал в гости к своим друзьям - литераторам Дамкину и Стрекозову.

– Дамкин! - с порога крикнул он. - Смотри какой классный меч! Самурайский!

– Ты что, Карамелькин, в ниндзя записался?

– Да нет, просто купил по случаю. Давай покажу, какой он острый! Что у вас тут можно разрубить пополам? Хочешь, стул разрублю?

– Иди ты! - рассудительно сказал Дамкин. - У нас и так стул без одной ножки, а ты хочешь сделать ножку без стула?

– Дамкин, - молвил Карамелькин, - а у меня два меча. Давай с тобой пофехтуем?

– Еще чего придумаешь? - возмутился Дамкин. - Чтоб и бедный литератор Дамкин был без ручек, без ножек? Иди ты на фиг со своими мечами!

Карамелькин отправился на кухню, где хозяйственный Стрекозов варил суп из пакетика.

– Стрекозов, давай на мечах помахаемся?

– На каких еще мечах?

– Во, купил два самурайских меча.

– Острые?

– Острые - просто жуть! Я дома запросто разрубил пополам табуретку!

– Я не табуретка, - заметил Стрекозов. - Мне целому как-то сподручней.

– Да я же не по-настоящему предлагаю драться, а только так, скрестить пару раз, сделать финт...

– Знаешь, - Стрекозов попробовал суп, покачал головой и добавил еще перца, - делай свои финты с кем-нибудь другим. Сходи, Дамкину предложи.

– Предлагал. Он не хочет.

– Я его понимаю!

– Но ведь классные мечи! Смотри, как блестят!

– Блестят хорошо! Давай их на стенку повесим, будет, как старинное оружие на ковре. А если ты еще и ковер нам принесешь...

– На стенку неинтересно! Мечами рубить надо!

– Отлично! Езжай к деду Пахому в деревню, подсобишь ему заготовить на зиму дров.

– Да ну тебя, Стрекозов, - обиделся Карамелькин и ушел, хлопнув дверью.

Стрекозов добавил еще перчику и позвал:

– Дамкин! Суп готов!

– Ну, как, Карамелькин к тебе с мечом приставал? - спросил Дамкин, заходя на кухню и присаживаясь к столу.

– О! Чуть не убил!

– Надо ему подкинуть идейку: одеваться под ниндзя, по ночам ловить хулиганов, грабителей, насильников и умачивать их мечом! Представляешь себе названия газетных статей: "Грабитель погиб от меча", "Самурайский меч правосудия"...

– "Маньяк с мечом", - добавил Стрекозов, наливая Дамкину в тарелку.

– Чуть-чуть не доперчил, - покритиковал Дамкин, пробуя супчик. Стрекозов передал ему баночку с перцем.

– А интересно, - задумался Дамкин, - что Карамелькин дальше будет делать с этими мечами?

– Есть три варианта, - подумав, сказал Стрекозов. - Поймает Карамелькин каких-нибудь негодяев, например, пристающих к девушке, и даст им мечом по чайнику. Или какие-нибудь негодяи поймают Карамелькина, дадут по чайнику и отберут мечи. Но более вероятен третий вариант: через пару дней Карамелькин забудет про мечи, забросит их под диван, и на этом все благополучно закончится.

– Лучше бы он магнитофон купил, - высказал мысль Дамкин. - У спекулянта Хачика есть такие классные записи!

– Тут я с тобой прав, - согласился с ним Стрекозов, и друзья приступили к обеду.

Глава следующая,

в которой главный редактор размышляет о литературе и литераторах

Умные люди были бы совсем одиноки, если бы глупцы не причисляли к ним и себя.

Главный редактор журнала "Колхозное раздолье" Аркадий Натанович Равнодушный сидел в своем кабинете и почесывал голову линейкой. Чай, принесенный опытной секретаршей, уже был выпит. Редактор любил сладкий чай с пятью ложками сахара. Красиво жить не запретишь!

Пора было подписывать в печать очередной номер журнала, но с самого утра Аркадий Натанович был занят. Он размышлял о том, что нашел свое место в жизни, и что именно эта работа приносит ему полное удовлетворение.

– Работа редактора не так проста, как это может показаться кому-нибудь с улицы, - думал про себя Равнодушный. - Многим кажется, что принесли мне хороший рассказ, я его опубликовал, принесли плохой - выбросил в мусорную корзину. Не-ет! Здесь все гораздо сложнее! Что такое хороший рассказ? Это не просто набор фраз и диалогов. Это еще принцип партийности, идеологическая выдержка и игра интеллекта.

Себя самого Аркадий Натанович считал очень интеллектуальным человеком.

– Хороший рассказ любой может написать, а тем не менее, одни считаются уважаемыми писателями, а других мы, редакторы, называем писаками и бумагомарателями.

Аркадий Натанович задумался и опять почесал голову. Его голова была слегка вытянута, и Равнодушный часто любовался на себя в зеркало, думая, что в такой голове должно быть много разных, но умных мыслей.

– Да, я тоже мог бы быть бумагомарателем, - главный редактор понял палец к потолку, - каким-нибудь Богом забытым графоманом. Но я вовремя понял, что не в этом заключается мое предназначение... Для этого существуют другие... Вот, например, приходит ко мне прозаик Торчков. Приятный молодой человек, оптимист, комсомолец. И рассказы у него откровенно талантливые! Конечно же я к нему со всей душой.

Равнодушный покосился на финскую стенку. В баре красовалась пузатая бутылка "Наполеона", с уважением презентованная ему литератором Торчковым.

– Талант! - подумал редактор. - Не перевелись еще глыбы и матерые человечища в России-матушке!

Редактор Равнодушный отложил линейку и почесал нос.

– Да, народ у нас одаренный, писателей много, значит, должны быть и журналы, в которых могли бы публиковаться эти писатели. А если он нигде не опубликуется, что же ему, такому талантливому, на завод идти что ли, гайки завинчивать? Не в этом же его жизненное предназначение, он же - писатель. Он рассказы писать должен... Поэтому редактор для писателя - это отец родной. Редактор его и поправит, и наставит на путь истинный...

Так неспешно, с такой глубиной размышлял Аркадий Натанович о судьбах России, ее писателях и главных редакторах, сидя в своем теплом и хорошо обставленном кабинете.