Темные игры (сборник) - Виктор Точинов

— Вроде остыло… — потряс Левушка небольшую миску, куда они залили экспериментальную порцию варева.

— Жидкое слишком, — безрадостно констатировал Дима, брезгливо тыкнув пальцем в студенистую массу.

— Может, желатина мало? — предположил Левушка.

Может, конечно, и мало. Только больше все равно нет, и взять сейчас негде, точнее некогда — через три часа съемка. Черт побери! Надо было плюнуть совсем на службу, соврал бы уж потом что-нибудь — и двинуть прямо к Наташке, у нее работа надомная… Уж бабы в варке всяких желе да пудингов наверняка лучше разбираются…

— Что, если крахмал добавить? — пришла в кудрявую голову Левушки свежая мысль.

— А где его взять сейчас в темпе? — тоскливо посмотрел на часы Дима. Гениальную идею на корню губило неумелое техническое воплощение.

— У Петровны вроде валялся. Еще с осени. Она у нас экономная, скотчем окна не заклеивает, клейстер варит… Сейчас схожу быстренько.

Вернулся он минут через десять, с бумажным пакетом, украшенным надписями на явно заграничном языке. В языках они оба сильны не были.

— Точно крахмал? — подозрительно спросил Дима, рассматривая принесенную порошкообразную субстанцию. — Странный какой-то…

Честно говоря, о внешнем виде крахмала он имел довольно смутное представление. И едва ли отличил бы, к примеру, от муки. Обмакнул палец в порошок, но лизнуть не решился.

— Не знаю, — отнюдь не рассеял сомнений Левушка. — Петровны не было, я у нее в столе пошарился. Вроде на крахмал похоже… Сыпь, не отравишься, все равно не для еды.

И Дима высыпал весь подозрительный порошок. Без остатка

Райзер долго будет потом видеть один и тот же кошмарный сон — пакет медленно, тягуче наклоняется, белая струйка едва ползет вниз, он пытается крикнуть, помешать, гортань парализована, руки тоже, Немчинов ничего не видит и не слышит — и Левушка раз за разом будет просыпаться с бешеным криком: «Останови-и-и-ись!!!»

30 марта, 16.18, там же

— Варите что-то? Какой нынче праздник? — в дверь проник чуткий породистый нос Люськи Синявской, большой любительницы угоститься на халяву. Вслед за носом в их комнатушке очутилась и его законная обладательница.

Чтоб ты раньше пришла, неприязненно подумал Дима, глядишь, надпись бы на пакете перетолмачила… Про Синявскую ходили слухи, что она великая полиглотка, закончила филфак и владеет не то пятью, не то даже шестью языками — впрочем, никому в редакции проверить это не удавалось, ввиду отсутствия знатоков латыни, греческого и португальского. Приходилось верить на слово, но французскую и англицкую мову Люська знала точно. Но их трудам это никак помочь не могло — разорванный в клочки пакет-улика был уже выброшен в мусорный бачок в мужском туалете.

— Так что готовите, мальчики? — застывшая лет десять назад на тридцати с хвостиком Синявская звала мальчиками абсолютно всех представителей противоположного пола.

— Любовный напиток варим, — мрачно ответил Дима, не терпевший Люську. — Приворотное зелье. Тебе для работы не надо, как первой свахе? Нальем по сходной цене…

Еще в последние времена Союза, когда брачные объявления печатались лишь в плюющих на все прибалтийских газетах, Люська Синявская выступила в роли застрельщика и новатора — открыла в районной газете еженедельную рубрику «Знакомства», угодив в телесюжет как «первая сваха города Пушкина» — и прозвище приклеилось.

Он надеялся, что после таких слов Люська отвалит, позволив без помех продолжить эксперимент с крахмалом. Ан нет, настырная стерва с охотой включилась в пикировку:

— Я вообще-то с этим делом завязала, но для вас, мальчики, готова вспомнить юность золотую и расстараться. Больно смотреть, как вы холостыми на корню сохнете. Особенно Левушка… совсем иссох… как былинка, от ветра клонится…

Райзер, с трудом втискивающийся в пятьдесят четвертый размер, смущенно попытался втянуть живот. Дима, перейдя на «вы», начал откровенно хамить:

— Да какие наши годы, мы еще с Левой показакуем… А вот вам, Людмила Федоровна, пора бы наконец о семейной жизни задуматься…

Похоже, проняло. О скрипуче-ледяной голос Синявской можно было уколоться и обрезаться:

— Я вообще-то замужем, Димочка…

— Да-а-а?… — недоверчиво протянул Дима, сжигая все корабли и переходя все Рубиконы. — Еще замужем? А глаза какие-то неудовлетворенные… Костика, наверное, плохо кормите — не справляется мальчик ?

Удар ниже пояса. У Костика, не то четвертого, не то пятого мужа Синявской (лет на семь ее младше), сейчас действительно голодные времена. Гонконгские «мыльницы», понакупленные весьма далекими когда-то от фотодела гражданами, подорвали доходы вольного фотографа. Люськина писанина кормила обоих.

Синявская яростно фыркнула и вышла, не прощаясь.

— Зря ты так, — сказал миролюбивый Левушка. — Нагадить она может ох как не слабо…

— Да и черт с ней! И на листке этом свет клином не сошелся, давно тут все опостылело… — зло парировал Дима, и, немного успокоившись, добавил:

— Ну все, пора разливать. Придерживай формы…

Большой кошмар вступил в новую фазу.

30 марта, 19.02, лаборатория НПО «Гранат»

Коридоры были пустынны, даже самые записные субботние трудоголики к семи часам вечера давно разбежались. Одинцов, Димин приятель и тезка, сразу провел их в лабораторию, и тут же куда-то поспешил — не иначе как за стаканами и закуской, очертания литровки сквозь полиэтиленовый пакет он углядел мгновенно.

— Ну, старик, давай в темпе, — Залуцкий возился с камерой, — распаковывай свои аксессуары. Побыстрее надо уложиться, Гера вон домой торопится… У него жена там молодая одна скучает. Ну а мы посидим потом по-холостяцки, вспомним дни былые…

Гера, на редкость молчаливый паренек, настраивал осветитель. Дима, проникнувшись сочувствием к нему и к молодой жене, быстро распаковался.

— Ну как? Красотища?!

— М-да… — неопределенно протянул Залуцкий и почесал в затылке.

— Погоди, Серега, посмотришь в движении — как живая будет… Куда бы ее плюхнуть-то…

— А вон тара подходящая… — Залуцкий подставил найденную на соседнем лабораторном столе посудину.

— Это называется чашка Петри, — поделился научными познаниями Дима, хотя использовал сии чашки лишь в качестве пепельниц на пьянках с Одинцовым. — Да грязная она какая-то…

— Вываливай, старик, вываливай, время дорого…

Дима вывалил. Продукт их с Левушкой творчества (самый маленький, залитый в качестве формы в небольшую миску) теперь слизисто поблескивал боками в чашке Петри. Получилось на самом деле удачно — темная тряпка, скомканная и залитая желе, неопределенно и размыто просвечивала сквозь студенистую массу, а когда Дима тянул за привязанную к ней прозрачную, совсем незаметную рыболовную леску — псевдомедуза действительно колыхалась и дергалась как живая. Тряпка казалась неведомым внутренним органом.

Подошел Дима Одинцов — с четырьмя свежевымытыми стаканами и кое-какой закуской.

— Отложи пока, — строго сказал ему Серега. — Сначала съемка.

Начали снимать. Одинцов, в чистом халате и вправду похожий на молодого, подающего большие надежды ученого, нес квазинаучную ахинею. О воздействии фазомодулированным лазерным лучом на клетку в парафазе митоза, позволившем после многолетних опытов добиться фактически беспредельного роста клетки без ее деления — и о необозримых прикладных перспективах, сулимых этим открытием.

Вся его речь была написана Димой после получасового знакомства с научно-популярной книжонкой по цитологии. Глаза «молодого ученого» блестели, в голосе звучал неподдельный энтузиазм — то ли от гордости за великое изобретение, то ли от перспективы близкого знакомства с принесенной Залуцким бутылью.

Камера снимала то восходящее светило науки, то гигантскую суперклетку, шевелящуюся весьма даже зловещим образом. Потом Одинцов включил так называемый «лазер». Нелепая эта конструкция была слеплена им на скорую руку из нескольких разнородных приборов, а источником луча служил обычный эндоскопический осветитель. Включил и стал демонстрировать воздействие «фазомодулированного излучения» на клетку-великаншу.

Клетка дрыгала боками сильнее прежнего под действием невидимой глазу лески, светодиоды на конструкции мигали, стрелки на циферблатах подергивались, генераторы радостно гудели и индукторы исправно наводили магнитные поля — засняли и это.

Одинцов намекнул было на перерыв с перекусом, но Залуцкий был неумолим. Заставил готовиться ко второй ударной сцене — выросшие до совсем уж баснословных размеров клетки-мутанты совершенно самостоятельно ползают по полу лаборатории (этих двух персонажей Дима отливал в большом и глубоком тазу).