Погодите, как вы сказали? И другие вопросы жизненной важности - Джеймс Райан

В первый же год деканства я убедился, что нашему брату приходится много и часто выступать с разными речами. А самая важная среди них – речь на выпускной церемонии. Ее-то как раз труднее всего сочинить так, чтобы она звучала достойно.

Я не слишком хорошо представлял себе, какой теме посвятить мою первую выпускную речь, и, не особо мудрствуя, пересказал, конечно, применительно к контексту, свое выступление на выпуске из школы. (Что греха таить, я пребывал в легкой панике.) Моя школьная речь посвящалась очень «оригинальной» теме под названием «Ценность времени» и представляла собой попурри из высказываний великих людей, которые я надергал из Bartlett’s Familiar Quotations[1]: вот что говорили о такой ценности, как время, Хелен Келлер[2], Альберт Эйнштейн, Йоги Берра[3] и прочие. Перерабатывая эту литературную основу для своей речи на выпускной церемонии 2014 года, я понял, какую мысль так неуклюже пытался выразить 30 лет назад, когда окончил среднюю школу: мы не должны тратить свое время на страхи – бояться прошлого, будущего, неопределенности, новых идей и обстоятельств. Я и сейчас в этом убежден.

На второй год деканства я посвятил выпускную речь теме, столь же занимавшей меня на протяжении долгих лет, – греху недеяния. Я воспитан в лоне католической церкви, в детстве меня каждую неделю водили на мессу, и одно время в нашей местной церкви я даже прислуживал у алтаря. Католики, если кто не знает, очень тонко разбираются в разнообразных грехах и знают все про грех недеяния.

Мое личное знакомство с этим грехом произошло во время первой исповеди. Примерно за год до того – мне было тогда 11 лет – мы с приятелем нечаянно устроили небольшой пожар у нас на заднем дворе. Мы раздобыли увеличительное стекло и пытались с его помощью поджечь сухую листву. Когда наши попытки не увенчались успехом, мы решили слегка смочить неподдающиеся листья бензином. И эта задумка прекрасно сработала – да так лихо, что над нашим задним двором взметнулся высокий язык пламени. Мы с другом не растерялись и сумели вовремя сбить огонь – правда, при этом я сжег себе обе брови.

Тем вечером в ответ на расспросы родителей, не знаю ли я случайно, откуда у нас за домом взялась проплешина выгоревшей травы, я напустил на себя такой же недоумевающий вид, какой был у них.

«Надо же, как странно», – молвил отец.

Я тут же поинтересовался, что странного он в этом видит.

«Понимаешь ли, – ответил он, – я более чем уверен, что еще сегодня утром у тебя были обе брови».

Он больше ни словом не упомянул эту странную историю и не попытался надавить на меня, чтобы выпытать правду. Уверен, он решил, что рано или поздно я сам сознаюсь в содеянном. Что я и сделал. Но сначала я открыл правду нашему священнику и только потом, спустя долгое время, родителям.

Изначально я немного колебался, стоит ли признаваться в этом на своей первой исповеди. В моих глазах грех был довольно тяжелый, чтобы вот так с ходу признаться в нем, к тому же мне пришло в голову, что, по сути, я согрешил дважды: когда устроил пожар и позже, когда, как иногда выражаются политики, «не мог припомнить» об этом, когда родители расспрашивали меня.

Когда же мне пришло время идти к исповеди, я сначала спросил священника, что бывает, если не сознаешься во всех своих грехах. На самом деле мне хотелось выведать, какие у меня есть варианты. «Это тоже расценивается как грех, – сказал священник. – Грех недеяния». «Вот черт», – пронеслось у меня в голове, хотя, разумеется, вслух я этого богохульства не произнес. А священник тем временем объяснял, что если по каким-то причинам ты не поступил как должно, это ничуть не меньший грех, чем намеренно сделать что-то плохое.

Поначалу меня привела в смущение мысль, что можно согрешить, даже вообще ничего не сделав, но с годами я пришел к убеждению, что грех недеяния часто приносит больше вреда – как другим, так и лично тебе, – чем намеренные прегрешения. Разумеется, я верю и в то, что грех недеяния часто становится для нас источником самых горьких сожалений, и именно поэтому я в конце концов признался родителям в поджоге на заднем дворе. По этой же причине я решил посвятить греху недеяния выпускную речь на втором году работы деканом Гарвардской высшей педагогической школы. Я исходил из того, что студенты должны ясно отдавать себе отчет в том, чего они не делают.

Весной 2016 года в преддверии выпускной церемонии мои друзья и коллеги принялись расспрашивать меня, чему я на этот раз посвящу свою речь. Некоторое время я отделывался глубокомысленным: «Хороший вопрос», – хотя понимал, что мой ответ воспринимается как увертка. А потом я вдруг понял, что, хотя такого рода ответ и не лучший, «хорошие вопросы» как таковые вполне подойдут как тема выпускной речи, особенно притом что сам я по жизни прямо-таки одержим этим предметом.

И тогда я взял за тему своего выступления, а потом и этой книги, важность умения задавать – и выслушивать – хорошие вопросы. В следующих главах мы обсудим пять насущных, жизненно важных вопросов и заключительный – бонусный. Но прежде чем приступить к их рассмотрению, нам было бы неплохо обрисовать более широкий контекст, в котором они применяются. И потому позвольте мне высказать два общих соображения относительно вопросов вообще.

Первое: не надо жалеть времени на обдумывание, какие вопросы будут правильными и поэтому должны быть заданы.

Многие из нас слишком долго терзаются сомнениями, знают ли они правильные ответы. Особенно подвержены таким сомнениям свежеиспеченные выпускники, только-только получившие на руки диплом, подтверждающий приобретенные ими знания. Их родственники, особенно если они внесли свою лепту в оплату образования, тоже обычно хотят получить ответы на свои закономерные вопросы. Однако многих из нас всю жизнь преследует боязнь ударить в грязь лицом из-за неправильного ответа на какой-то вопрос. Это часто встречается в профессиональной среде: кто же захочет выставить себя малокомпетентным в глазах коллег? Беспокойством по поводу правильных ответов пропитана и наша личная жизнь, поскольку мы не хотим показать тем, кто от нас зависит, что не имеем представления, как поступать и что делать в тех или иных ситуациях. Например, новоиспеченные родители желают знать все ответы и на вопросы своих детей, и на собственные вопросы о детях. Молодых родителей, как и новых сотрудников, вопросы, на которые они не знают, как ответить, нередко заставляют нервничать, а это бывает сплошь и рядом, когда впервые сталкиваешься с чем-то новым для себя. Вот почему что-то, что тебе в новинку, запросто может вогнать тебя в стресс. А кто не потеряет голову, если считает, будто должен знать все ответы, а у самого только и есть, что одни вопросы?

Я очень мучился из-за этого, когда только-только стал деканом. Поначалу я считал, что главная часть моей новой работы в том и состоит, чтобы знать все ответы. Ведь если ты лидер, от тебя ждут, что ты сгенерируешь некое видение. Формулирование этого видения в определенном смысле и есть ответ на самый ключевой вопрос: что это за учебное заведение, что тут главное? Честно говоря, на первых порах у меня как у декана не было ничего даже отдаленно похожего на это самое видение. Да что там, я едва ли знал, где искать ближайшую уборную. Не имея ответов на вопросы, не говоря уже о каком-либо видении, я поначалу так сильно переживал, что временами испытывал отчаяние и даже впадал в панику.

Однако через некоторое время мне надоело прикидываться, будто я знаю все ответы, и я принялся задавать вопросы, даже иногда отвечал вопросом на вопрос. Спросят меня о чем-нибудь, а я в ответ: «Это хороший вопрос. А что вы думаете по этому поводу?» Постепенно я осознал, что для декана задавать хорошие вопросы столь же важно, как для преподавателя права, за тем исключением, что суть вопросов будет совершенно другой. Например, только задавая вопросы окружающим, ты сможешь сформулировать видение, убедительное и неотразимо привлекательное для тех, с кем ты работаешь. До тех пор пока я не понял этого, я долгое время находился в стрессе из-за того, что не мог с ходу ответить на все встававшие передо мной вопросы, и глобальные, и совсем незначительные.

Я ни в коем случае не пытаюсь внушить вам, будто ответы на вопросы – это нечто ненужное или неважное. Нет, я убеждаю вас, что вопросы играют не менее важную роль, чем ответы на них, а во многих случаях и более важную. Существует простая истина: ответ может быть хорош лишь в той степени, в какой хорош заданный вопрос. Если задать неправильный вопрос, получишь на него неправильный ответ.

Мне известно об этом не понаслышке: у меня есть масса примеров из собственной жизни, но давайте я поделюсь с вами только одним из них. Дело было в 1990 году на танцевальной вечеринке, устроенной для студентов-юристов в Виргинском университете, где я тогда учился. В какой-то момент я призвал всю свою храбрость и решился представиться своей сокурснице Кэти Хомер, в которую был без памяти влюблен. Но я допустил две ошибки. В первую очередь, я стал знакомиться с ней, когда она танцевала с другим партнером. (Только не спрашивайте меня, почему, хотя это был бы очень хороший вопрос.) Вторая и более важная ошибка состояла в том, что в последний момент я ужасно оробел и вместо того чтобы познакомиться с Кэти, стал знакомиться с ее партнером, назовем его Норман. Я спросил, причем достаточно громко, чтобы перекричать грохот музыки: «А ты, случаем, не Норман, а? Я к тому, что мы с тобой, похоже, в одной группе по гражданскому процессу, и я в восторге от того, какие умные вещи ты говоришь у нас на семинарах». Норман приветливо ответил: «Ну да, это я. Премного благодарен!»