Всеобъемлюще - Николай Коляда

ВЕРА ИВАНОВНА. С какими?

НИНА СЕРГЕЕВНА. А вот с такими вот! С такими! Вот с такими названиями: «Поминальная молитва», «Он, она, окно и покойник», «Смерть Тарелкина», «Всё кончено», «Билет в один конец», «Пока она умирала», «Дальше – тишина», «Деревья умирают стоя» …  (Кричит). Почему?!

ВЕРА ИВАНОВНА. У нас очень симпатичный театр, Нина. Не тряси ногой, стол трясётся.

НИНА СЕРГЕЕВНА. И потрясу!Ну, конечно, не вопрос. Симпотный просто. Симпампуля просто. Симпампулечка эдакая. Баночка с паучочками. Говори, говори так пока. Тебя ведь пока ещё не выкинули.

ВЕРА ИВАНОВНА. И тебя не выкинули. Пошуруди в голове, подумай, что произошло. Тебя просто перевели на другую работу.

НИНА СЕРГЕЕВНА. Я тебе скажу: это всё по Фрейду. Значит – скоро накроется совсем ваш театр совсем. Потому что: «Поминальная молитва», «Он, она, окно и покойник», «Смерть Тарелкина», «Всё кончено», «Билет в один конец», «Пока она умирала», «Дальше – тишина», «Деревья умирают стоя»!!!! Поняла?!

ВЕРА ИВАНОВНА. А ведь могли бы отправить на пенсию. А тебя перевели. Знаешь, в советское время была такая пьеса: «В связи с переходом на другую работу». Действие происходило на заводе. Производственная драма. О повышении коэффициента работы станков. Я сама играла там, помню, как сейчас.

НИНА СЕРГЕЕВНА. Станок с коэффициентом ты играла?

ВЕРА ИВАНОВНА. Только «коэффициент» я играла. Поняла?

НИНА СЕРГЕЕВНА. Дурочку с переулочка ты там играла. Массовку ты всю жизнь играла.

ВЕРА ИВАНОВНА. Тебя перевели на другую работу!

НИНА СЕРГЕЕВНА. А почему тебя не перевели? Ты артистка лучше, что ли?

ВЕРА ИВАНОВНА. Мы – подневольные. Может, мне повезло больше.

НИНА СЕРГЕЕВНА. Не вопрос. В слове «повезло» корень – «зло». Надо посмотреть правде в глаза: что ты всю жизнь была негодной артисткой и играла всякую дрянь, точно так же, как и я была такой же дрянью и мы были всегда с тобой лишним довеском, с которым не связывались, потому что – чего с чхинчхапуры возьмешь.

ВЕРА ИВАНОВНА. Неправда. Мы с тобой кое-что поиграли. И мы не были «чхинчхапура». Что это еще за слово?

НИНА СЕРГЕЕВНА. Нет, правда. Чхинчхапура! Всю жизнь на подхвате: то «у воды» третьим лебедем, то с алебардой на заднем плане, то «кушать подано!», то третий гриб в седьмом ряду. Но всю жизнь держались зубами за это место. А сейчас – тебе не стыдно?

ВЕРА ИВАНОВНА. Стыдно – у кого видно. А я кое-что сыграла.

НИНА СЕРГЕЕВНА. Как говорится: не флюздюпень, блюздятина.

ВЕРА ИВАНОВНА. Боже, какая ты стала грубая в последнее время!

НИНА СЕРГЕЕВНА. Кого ты сыграла? Кого?! Я хоть честно признаюсь сама себе: ни-ко-го. А ты – не можешь признать своё фиаско.

ВЕРА ИВАНОВНА. Чего?

НИНА СЕРГЕЕВНА. Фиаско. Фиаско!

ВЕРА ИВАНОВНА. Называется: наша мышь не весела, она объелась киселя. Касторки ты напилась. Квашеной капустой несет от тебя.

НИНА СЕРГЕЕВНА (не слушает). Тебе-то – что? Вышла на сцену и придуриваешься. А я который месяц сижу за кулисами с текстом и смотрю, как они своими словами пьесы лабают, наши звезды-раззвезды. Своими словами они пересказывают всех – всех! Для них что Островский, что Чехов, что Шекспир – для них не вопрос! Они всех их своими словами! Ты знаешь, что я болею после каждого спектакля, пластом лежу, подняться не могу!

ВЕРА ИВАНОВНА. Нина, а ты не играй за них, а сиди и смотри в текст. И подсказывай, когда надо. И всё. Сколько ты в суфлерах?

НИНА СЕРГЕЕВНА. Не играй, игрунья косорылая. Не вопрос! Сама знаешь. Три месяца я. Три месяца рабом на галерах.

ВЕРА ИВАНОВНА. Вот, видишь. Три месяца. Идет адаптация. Ну, понятно – бывшая артистка, а теперь – суфлер, тебе тяжко. Ты на месте каждой артистки представляешь себя, проигрываешь всё, все роли, вот и болеешь. А не надо. Тебе-то какое дело, что они там говорят и как играют?

НИНА СЕРГЕЕВНА. Уйду к чёрту вовсе на пенсию. Зачем оно мне надо? Не вопрос. Этот мне вчера, главнюк наш, говорит: «Что вы вечно ходите с кислой сморщенной рожей?»

ВЕРА ИВАНОВНА. Да неправда, он так не мог сказать. Он – вполне интеллигентный человек. (Пауза). Хоть и бездарь.

НИНА СЕРГЕЕВНА. Именно – бездарь!

ВЕРА ИВАНОВНА. Да, бездарь. Но интеллигентная бездарь.

НИНА СЕРГЕЕВНА. Вечно недоволен всем. Он из породы сморщенных! В ресторан пришел: музыка плохая, громкая, еда невкусная, поужинал на тысячу баксов - сморщился, недоволен. Поехал домой - морщится, всё ему плохо. Дома: всё отвратно в трехэтажном особняке: и жена, и дети, и всё вообще. Утром он сморщится, что утро и едет на работу в театр. В театре всех вздрючит, они все сморщатся тоже, он едет домой, морщится. Вечером - в ресторан и опять: всё плохо, всё не так, он морщится и морщится ... Так что: он мне так сказал! Сказал так! Не вопрос!

ВЕРА ИВАНОВНА. Да не так, поди, сказал.

НИНА СЕРГЕЕВНА. Ну, не так сказал, а сказал: «Как поживаете?», но с такой вот сморщенной мордой лица сказал, что я сразу поняла его подтекст!

ВЕРА ИВАНОВНА (пауза). Может, он и прав.

НИНА СЕРГЕЕВНА. А?

ВЕРА ИВАНОВНА. Какого черта ты, и правда, вечно ходишь с кислой рожей, как памятник-укор всем нам: а-а, выгнали меня, суфлёршей сделали, а я лучше всех вас всё знаю про вас, потому что я сижу с текстом и вижу всё, что вы там буровите на сцене?!

НИНА СЕРГЕЕВНА. Мне плевать, что они буровят. Я не памятник. Это вы все – памятники. Срёте мрамором давно уже все до одного. А я простая, как мыло. Была. Была, есть и буду. Ну и что, что суфлер. Зато я – белая и пушистая, чистая и прозрачная, честная и откровенная.

ВЕРА ИВАНОВНА. Умная и совестливая.

НИНА СЕРГЕЕВНА. Отличная и замечательная.

ВЕРА ИВАНОВНА. Суперская-распресуперская.

НИНА СЕРГЕЕВНА. Трёшь, мнёшь, шире-дале. Не вопрос – суперская. Сомневаешься? Ну, что?

ВЕРА ИВАНОВНА. Да, да.

НИНА СЕРГЕЕВНА. Что – да-да?

ВЕРА ИВАНОВНА. Я только сказала – да-да.

НИНА СЕРГЕЕВНА. Вот и не «дадакай». Чего надо, короче?

ВЕРА ИВАНОВНА. Я …

НИНА СЕРГЕЕВНА. Так, короче, чего тебе надо, зачем позвала, великая артистка Ермолова?

ВЕРА ИВАНОВНА. Ты моя лучшая подруга.

НИНА СЕРГЕЕВНА. Давно это?

ВЕРА ИВАНОВНА. Послушай …

НИНА СЕРГЕЕВНА. Ну, не вопрос – слушаю. Тормозишь чего-то, давай короче, ну?

Пауза.

ВЕРА ИВАНОВНА (встала, красиво ломает руки). Нина! Ниночка! Я бы даже сказала: Нина Сергеевна! Я пригласила тебя, чтобы ты помогла! О! О! О! Ели бы ты знала, насколько это всеобъемлюще важно!

НИНА СЕРГЕЕВНА. А?

ВЕРА ИВАНОВНА. Всеобъемлюще, Ниночка! Всеобъемлюще, понимаешь?

НИНА СЕРГЕЕВНА. Не вопрос. У меня нет денег.

ВЕРА ИВАНОВНА. Нина, ну помолчи.

НИНА СЕРГЕЕВНА. Дак не вопрос - раз нет у меня денег. Ты – знаменитая артистка. А я простой суфлер, принеси-подай, никто, ничто и звать меня «Никак». Откуда у меня деньги будут? Ко мне все идут: дай, дай, дай, сын, внук, а я где возьму?

ВЕРА ИВАНОВНА. Оскорбленные и обиженные. Отверженные и униженные. Разыгралась!

НИНА СЕРГЕЕВНА. Так – стоп. Чего тебе надобно, старче?

ВЕРА ИВАНОВНА. Сама «старче». Ты не видишь, как я оделась во всё черное, чтоб было красивее и строже. Всеобъемлюще прекрасно!

НИНА СЕРГЕЕВНА. «Гремит лишь то, что пусто изнутри!» Я чувствую, что ты долго эту сцену дома у зеркала репетировала в чёрном платье. 

ВЕРА ИВАНОВНА. Да что ж ты бухтишь и бухтишь?! Ты можешь нормально разговаривать? Без скандала?

НИНА СЕРГЕЕВНА. Не вопрос.

ВЕРА ИВАНОВНА. Будешь ты меня слушать?

НИНА СЕРГЕЕВНА. У меня нет денег.

ВЕРА ИВАНОВНА. Да что ж такое, а?! Она как шельма по ярмарке носится. Стой, сядь, не ходи! Будешь слушать меня или нет?!

НИНА СЕРГЕЕВНА. Не вопрос. Слухаю тебя.

ВЕРА ИВАНОВНА. Открываю тебе тайну.

НИНА СЕРГЕЕВНА. Нет, нет, нет! Не надо со своими тайнами, отстань. Я зареклась: никаких сплетен ваших театральных, никаких тайн, ухожу, ухожу от вас.

ВЕРА ИВАНОВНА. В монастырь.

НИНА СЕРГЕЕВНА. Не вопрос. Почти что. На дачу. Никаких тайн. А то я ненароком проболтаюсь, а потом вы меня будете виноватить.

ВЕРА ИВАНОВНА. Замолчи! Слушай меня!

Вера Ивановна встала возле кулис. Подняла руки вверх, шаль упала с плеч. Говорит торжественно: