Исповедь монаха - Эллис Питерс

Выйдя от аббата, Хью отправился на поиски брата Кадфаэля. Он обнаружил старого друга в его рабочем сарайчике на краю небольшого сада, где летом росли целебные травы, — тот деловито помешивал какое-то булькающее на огне зелье. Хлопот зимой как всегда было хоть отбавляй: кашель, простуда, отмороженные пальцы на руках и ногах — только успевай пополнять запасы снадобий в монастырском лазарете. Хорошо еще, что благодаря вечно раскаленной жаровне работать в дощатом сарайчике было все же теплее, чем, например, в скриптории, где часами корпели над манускриптами писцы и художники.

Хью толкнул дверь, и на старого монаха дохнуло с улицы холодным воздухом. Кадфаэль сразу заметил, что его молодой друг чем-то взбудоражен, хотя будь на его месте кто-то другой, он вряд ли сумел бы уловить в лице Берингара какие-либо признаки волнения. Но от Кадфаэля не укрылась досадливая порывистость движений и наспех оброненное приветствие, а посему он прекратил помешивать отвар и внимательно посмотрел в лицо молодого шерифа, сразу отметив возбужденный блеск его черных глаз и нервное подергивание щеки.

— Все псу под хвост! — с ходу выпалил Хью. — С чего начали, к тому приехали.

Кадфаэль не стал расспрашивать его, что да как — зачем? Хью и сам ему все расскажет. Тем более что лицо и голос Берингара выдавали не только досаду и горечь разочарования, но и сдерживаемый смех и даже, может быть, скрытое одобрение — чего тут было больше, трудно сказать. Хью с размаху плюхнулся на лавку возле стены и обреченно свесил руки между колен.

— Нынче утром с юга через заносы к нам прорвался гонец, — сказал он, подняв глаза на озабоченное лицо друга. — Пташка-то упорхнула! Вырвалась, представь себе, и полетела в Уоллингфорд, где ее дожидается братец. А король остался ни с чем. Прямо из-под носа ушла! Он ведь ее, можно сказать, в руках держал, так она возьми и между пальцами прошмыгни! Постой-ка, постой-ка, — Хью широко раскрыл глаза, будто его осенила внезапная догадка, — уж не нарочно ли он дал ей уйти, когда оставалось только затянуть петлю? Очень на него похоже. бог свидетель, он всем сердцем рвался заполучить ее, но когда дошло до дела, мог и спасовать — ведь окажись императрица у него в руках, ему пришлось бы решать ее судьбу! Да, хотел бы я спросить его, верно я угадал или нет, только жаль, не придется! — сказал он с ухмылкой.

— Если я правильно понял, — осторожно начал брат Кадфаэль, глядя на него поверх жаровни, — императрице удалось-таки сбежать из Оксфорда? Это при том, что королевские войска взяли ее в кольцо и припасы в замке истощились настолько, что ей грозила голодная смерть, — так, кажется, нам сказывали? Тогда каким же чудом она увернулась, хоть изворотливости ей и не занимать? Может, скажешь, у нее выросли крылья, и она по воздуху пронеслась над войсками прямиком в Уоллингфорд? Не пешком же Матильда прошла через все осадные рвы и валы, пусть даже ей удалось улизнуть из замка так, что никто не хватился?

— Хочешь верь, хочешь нет, она сбежала, Кадфаэль! Улизнула и все тут! Тайком выбралась из замка и где-то как-то пробралась через кордоны Стефана. Все теряются в догадках, но, судя по всему, она на веревке спустилась по задней стене башни, прямо к реке, — она и еще двое-трое ее людей. Вряд ли их было больше. Все укутанные в белое, чтоб сливаться со снегом. А тогда как раз и сверху валил снег, опять же им на руку. Ну, а дальше перешли по льду реку и еще миль шесть брели до Абингтона: это теперь наверняка известно, потому что там они взяли лошадей и поскакали себе в Уоллингфорд. Нет, какая женщина, Кадфаэль! Нужно отдать ей должное, согласись. Правда, когда удача на ее стороне, она становится невыносимой, но, бог мой, как я понимаю мужчину, который готов идти за ней в огонь и в воду, когда удача ей изменяет!

— Так-так, значит она и граф Фиц снова вместе, — произнес брат Кадфаэль со вздохом и покачал головой. — Ведь еще и месяца не прошло с той поры, когда всем казалось, что императрица и самый ее верный и преданный сподвижник навеки отрезаны друг от друга и им уж в сем грешном мире больше не свидеться.

Еще в сентябре строптивую императрицу, укрывшуюся в оксфордском замке, заключили в кольцо осады, и королевское войско, постепенно сжимая кольцо, наконец захватило город, так что королю оставалось всего только набраться терпения и ждать, когда потрепанный в боях гарнизон Матильды начнет редеть от голода. И вот полюбуйтесь — всего-навсего одна дерзкая попытка, одна зимняя ночь, и она вновь на свободе и вольна вновь собирать свое рассеянное войско и выступать в новый поход и на равных мериться силами с королем. Воистину мир не знал другого такого монарха, как Стефан, который ухитрился бы потерпеть поражение в обстоятельствах, когда победа просто неминуема. Впрочем, тут эти царственные особы друг друга стоили, недаром они родственники: довольно вспомнить, как императрица, со всей помпой утвердившись в Вестминстере и со дня на день ожидая коронации, сумела своим неоправданным высокомерием и жестокостью до такой степени восстановить против себя жителей столицы, что те взбунтовались и изгнали ее. Не иначе сама фортуна, видя, как один из них вот-вот завладеет вожделенной короной, всякий раз пугалась, что окажет истории сомнительную услугу, и поспешно выхватывала свой дар из-под самого носа претендента.

— Что ж, — сказал Кадфаэль, приходя в себя от потрясения и передвигая булькающий горшок поближе к краю жаровни на решетку, чтобы отвар мог там спокойно настаиваться, — по крайней мере одной проблемой у Стефана стало меньше. Ему уже не надо решать ее судьбу.

— Вот-вот, — язвительно поддакнул Хью. — У него не хватило бы духу заковать ее в цепи, как сделала она, когда взяла его в плен после битвы при Линкольне, а с другой стороны, она теперь всем показала, что просто так ее и за каменной стеной не удержишь. Сдается мне, в последние месяцы он старался поменьше думать обо всем этом и не заглядывать вперед далее той минуты, когда он наконец вынудит ее сдаться. Зато теперь он заведомо избавлен от всех неприятных сюрпризов, которые начались бы после ее пленения. Самое милое дело для него было бы лишить ее всяческих надежд и заставить подобру-поздорову убраться восвояси в Нормандию. Но нам ли не знать, — с грустью возразил он сам себе, — что эта дама никогда не откажется от борьбы.

— Ну, а как повел себя король Стефан? Как он принял поражение? — полюбопытствовал Кадфаэль.

— Как и следовало ожидать — теперь уж я успел его изучить, — ответил Хью невольно потеплевшим голосом. — Едва императрица сбежала, оксфордский замок открыл ворота королю. Но без нее какой ему прок в остальных — полудохлых, голодных крысах? Солдаты, те непрочь были бы выместить злобу на несчастном гарнизоне. Однажды, как тебе известно не хуже меня, он поддался злым уговорам и учинил кровавую расправу здесь, в Шрусбери. Против собственной воли, господь бог тому свидетель! И после того зарекся раз и навсегда. Если б не горькая память о Шрусбери, может, Оксфорд и не уцелел бы. Он дал приказ не причинять защитникам никакого вреда при условии, что те немедля разойдутся по домам. В замке он оставил сильный гарнизон, который будут снабжать всем необходимым, так что это отныне цитадель Стефана, а сам он со своим братом-епископом направился в Винчестер встречать рождество. Туда же по случаю праздника он созывает всех верных ему шерифов из центральных графств Англии. Король давненько не наведывался в наши края, и немудрено, что ему захотелось устроить нам смотр и самолично убедиться в крепости своих тылов.

— Как, неужели прямо сейчас? — удивился Кадфаэль. — Ехать в Винчестер? Да ты ни за что не поспеешь к сроку.

— Должен поспеть, не я один в таком положении. У нас в запасе четыре дня, и, если верить гонцу, там, к югу, уже оттепель и дороги расчистились. Завтра же тронусь в путь.

— Вот так так! Элин и малец должны сидеть в праздник без тебя? Жилю, бедняжке, только-только три годика стукнуло! — Сынишка Хью появился на свет под рождество, посреди зимы, стужи и метелей. Кадфаэль, его крестный отец, души в нем не чаял.

— Ничего, Стефан надолго нас не задержит, — доверительно сообщил ему Хью. — Мы нужны королю на местах, иначе кто будет блюсти здесь его интересы и пополнять казну? Ежели ничего не стрясется, к Новому году я вернусь. Но если б ты смог разок-другой заглянуть к Элин, пока меня нет, она была бы рада. Думаю, отец аббат отпустит тебя ненадолго, а этот твой долговязый подручный — Винфрид, кажется? — уже довольно ловко управляется с бальзамами и прочими снадобьями, так что доверить ему твое хозяйство на час или два вполне можно, а?

— Будь спокоен, я с превеликой радостью позабочусь о твоих, — сразу откликнулся Кадфаэль, — пока ты распускаешь хвост при дворе. Да только без тебя им все равно будет тоскливо. Но подумать только — пять лет бьются, а проку никакого. Новый год начнется — опять свару затеют, это уж как пить дать. И так без конца — сколько сил потрачено и все напрасно. Хоть бы что изменилось!