Над пропастью любви - Борис Майнаев

– Погодите, – старик устало взмахнул рукой, – я еще не подписал ваши бумаги…

Он вспомнил слова своего шефа, когда только с третьей попытки сдал положенные в ФРГ экзамены на подтверждение своего диплома, а потом почти два года не мог устроиться на работу. Писал, ходил на встречи, звонил по объявлениям и никак не мог понять в чем дело, чем он не нравится людям, от которых зависит его судьба?

В Германии проблем с языком у него почти не было. Он, еще с институтской скамьи, бегло говорил по-английски и это, особенно в первое время, им очень помогло.

А вот у нее все было по-другому. Учить язык, сидя за столом ночи напролет, как делал он, она не могла. На курсах, «чтобы не позориться» скрывалась за его спиной.

– Мне нужно жить не в лагере с нашими бабами, а среди немцев, – постоянно ныла жена, – только тогда я смогу говорить на нормальном немецком языке.

Зато, едва на нее обратил внимание один из преподавателей, как она буквально засветилась и ожила. В конце той недели она вдруг подошла к нему, прижалась и, дождавшись, пока желание пронзит его от макушки до пяток, прошептала:

– Этот препод пригласил меня в дискотеку. Ты, надеюсь не будешь возражать?

Он, подталкивая ее к кровати, больше думал о том, сколько времени потратит мать на разговор с соседкой по общежитию, чем о ее словах..

– Давай тут, у порога, – прошептала она, – если мать толкнет дверь, я просто разогнусь и впущу ее…»

Она ушла, а он, дождавшись, пока мать заснет, сел к столу, включил крохотную настольную лампу и принялся читать немецкий медицинский журнал. Проснулся он за тем же столом. От необъяснимого волнения колотилось сердце. «Сто двадцать, не меньше», – автоматически отметил он и огляделся. Их кровать была пуста. Часы показывали начало третьего ночи. Стараясь двигаться бесшумно, он подошел к окну. У ворот громадного здания, в котором они жили, никого не было.

Он бы и сам не смог объяснить, как очутился на улице. Дул мягкий, по-весеннему ласковый ветерок. Тратуары были пусты. Лишь по дороге иногда проносились редкие машины. Только сейчас он вспомнил, что даже не спросил, где находится дискотека, на которую она пошла. Не зная почему, он пошел в левую сторону. Шагов через десять он поднял голову и кинулся назад. Ему показалось, что в машине, пронесшейся в сторону их дома, мелькнул ее силуэт. Он бежал, чего-то боясь и на что-то надеясь, но автомобиль, притормозивший было у ворот общежития, стремительно понесся дальше. Он немного постоял и медленно пошел назад. В комнату он вернулся через час. На своей койке тонко посапывала мать. Жены все еще не было.

Она пришла двадцать семь минут пятого. Он поднял голову от страницы журнала, на которую смотрел уже больше часа, но ничего, кроме часовой стрелки, не видел и чуть не вскрикнул. Ее высокая прическа была сбита на сторону, лифчик топорщился выше груди, а на губах висела пьяная полуулыбка.

– Ты чего не спишь? – Ее голос был похож на бред, а глаза,.. глаза были лишены зрачков.

– Ты где была?! – Прошептал он, холодея.

Она громко икнула, потом, зажав руками рот, кинулась к туалету.

Он опустил голову к журналу и снова ничего не увидел. Из-за тонкой стены донесся рвотный стон. Ноги сами подняли его и понесли на кухню. Там он наполнил стакан теплой водой из термоса и вошел в туалет. Она, упираясь обеими руками в унитаз, так низко опустила голову, что ее тонкие белокурые волосы плавали в лужице воды, копившейся в фаянсовом углублении. Рвотный позыв согнул ее тело и он чуть не вскрикнул – на ней не было трусиков. Сердце, вдруг увеличившееся до размеров грудной клетки, забилось о его ребра. Он хотел что-то сказать, но судорога сжала мышцы лица и гортани.

– Я умираю, – прошептала она и подняла голову.

Он увидел ее голубые глаза, в которых плескалась черная боль, и протянул ей стакан. Ее тонкая, полупрозрачная рука потянулась к нему и только тогда он понял, что стакан пуст. Где-то в отдаленном уголке головы шевельнулось удивление: « он же был только что полным?.. «

– Я умираю, – снова повторила она.

И он опустился перед ней на колени. Потом осторожно раздел ее, взял на руки и, включив горячую воду, шагнул с ней под душ. Он мыл ее прохладное тело, как мыл бы своего ребенка. Он шептал ей какие-то слова, как шептал бы их над детской колыбелью. Он целовал ее опухшие губы и пил ее горькие слезы…

Что-то сверкнуло. Он поднял голову и увидел, что стоит в ванной комнате и держит в руках несессер. Он задумчиво достал из вощенного пакетика три последних лезвия и, положив назад новые, оставил для себя то, которым брился перед первым посещение посольства ФРГ. Потом он аккуратно закрыл потертый кожаный чехол своего дорожного несессера и положил его на место…

– Ты дурак и простофиля, – в его ушах зазвучал ее голос, звеневший от ярости и презрения, – ты думаешь тогда, когда ты кинулся меня спасать от изнасилования, ты меня спас? Херушки. Я сама им дала. Всем пятерым мальчишкам своего двора, а кричать стала, когда они решили пройтись по второму разу и кто-то въехал мне в зад. А ты, ты как был дураком, так им и остался. Ты там, у беседки, после чье-то оплеухи, валялся без сознания и они бы отбарабанили меня еще раз, потому что мы все были пьяны, но на мой крик прибежал не только ты, но и этот носатый сосед из тридцать второй квартиры. Помнишь, он отливал тебя водой? – Она повернулась к нему и, чему-то усмехнувшись, накинула на плечо ремень от сумки, с которой уходила из их дома, уходила от него, – это потом моя старшая сестра придумала эту историю с попыткой изнасилования. Мать взяла деньги с их родителей, а я вдруг решила выйти за тебя замуж. А что – богатый еврей, отличник, без пяти минут студент и к тому же джентельмен, книжный герой. Я, на что была глупышкой, а сразу поняла, что ты дур-р-р-ак.

Она шагнула к порогу. Медленно, с противным скрежетом, проползло по пазам дверное полотно и сухо выстрелил стальной язычок замка…

Он уселся на краешек ванны и пустил горячую воду. Некоторое время он бесмыссленно смотрел на плотную струю, с шумом рвущуюся из крана, потом осторожно уменьшил ее наполовину.

Прежде чем его допустили к экзаменам на подтверждение медицинского диплома, он, как того требовали законы Германии, восемнадцать месяцев отработал в клинике местного мединститута. Шеф отделения, профессор, хвалил его, отмечал на пятничных собраниях коллектива, но потом, когда он получил разрешение работать в Европе, ответил на его запрос коротким отказом. Не поверив своим глазам, он поехал в клинику, чтобы поговорить с профессором. ».Этого быть не может, – сказал он ей, – скорее всего: какая-нибудь секретарша напечала, а шеф подмахнул не читая. « Профессор принял его у порога, напоил любимым кофе, потом, опустив глаза, сказал:

– Вы же не просто врач, а доктор. Час вашей работы стоит столько же сколько я сейчас плачу двум врачам. Я бы с удовольствием взял вас, но у клиники нет денег. Мы сокращаем медперсонал. Ищите, а когда найдете, я дам вам рекомендацию – вы прекрасный клиницист и, если бы я мог, – профессор поднял глаза и он, увидя в них ледяное спокойствие патологоанатома, поднялся, поблагодарил и вышел, решив никогда больше не переступать порога этого кабинета.

Только через год его взял на работу один старичок, имевший свой праксис в небольшой деревеньке под городом. Она воспряла духом и стала говорить о собственном доме и ежегодных поездках на Мальорку. Они съездили туда один раз и там был этот испанец. Он застонал, вспомнив как на пляже наткнулся на них и увидел волосатое тело, сжатое кольцом ее ног…

Вода была слишком горячей, но он, постепенно опускаясь, одолел ее жар. Сам не зная почему, он тщательно помыл руки, потер мочалкой запясья, достал из пакетика лезвие, нащупал пальцем пульс и, отметив его наполнение, медленно провел бритвой по руке.

– Может быть, ты таки мазохист, – спросила его мать после той первой ночи, когда она изменила ему с преподавателем языковых курсов, – разве нормальный мужчина может ей это простить?!..

Боли не было, просто левая рука, как-то сразу потяжелела и, чтобы переложить в нее лезвие, ему пришлось делать это, не поднимая ее из-под воды. Когда и из правого запясья потянулся темный след и белая эмаль ванны стала исчезать в розовом тумане, он аккуратно промыл лезвие и осторожно положил его на белый край.

« Не дай бог испачкаю ванну «, – подумал он, облегченно откидываясь на валик полиэтиленовой подушки, укрепленной здесь ею для удобства…

Он проработал у старика почти год. Потом тот пригласил весь коллектив праксиса в ресторан и объявил, что уходит на пенсию и продает свое дело чужаку из соседней Земли.

– Он сказал, что приедет со своим медперсоналом, – старик пожал плечами и почему-то виновато посмотрел на него, – поэтому я вынужден дать вам всем расчет. Коллега, я тут попытался найти вам работу, – старик поднял свою рюмку с любимым коньяком и едва прикоснулся к его, – но часть моих знакомых пугает ваш возраст, другие боятся вашей ученой степени, – простите меня, но больше я ничего для вас сделать не могу. Поищите в интернете, может быть в Африке или Азии…