Шестой иерусалимский дневник (сборник) - Игорь Губерман

36

Россию всё же любит Бог:

в ней гены живости упорны,

а там, где Хармс явиться мог,

абсурд и хаос жизнетворны.

37

Переживя свободы шок,

Россия вновь душой окрепла,

согрела серый порошок,

и Феликс вмиг восстал из пепла.

38

Когда надвигается темень

и тонут мечты в окаянстве,

убийц полустёртые тени

маячат в затихшем пространстве.

39

Нет подобного в мире явления,

и диковинней нет ничего:

власть российская – враг населения

и без устали морит его.

40

Люблю Россию чувством непонятным:

с угрюмым за дела её стыдом,

брезгливостью к её родимым пятнам

и болью за испакощенный дом.

41

Владеет мыслями моими

недоумённая досада:

народы сами править ими

зовут питомцев зоосада.

42

Россия как ни переменчива,

а злоба прежняя кругом,

Россия горестно повенчана

с несуществующим врагом.

43

Чем темней и пасмурней закаты

гнусно увядающих эпох,

тем оптимистичнее плакаты

о большой удаче в ловле блох.

44

Свободы дивный фейерверк

не зря взрывается над нами,

и пусть огонь уже померк,

но искры теплятся годами.

45

У всех вождей Руси увеселением,

и творчеством у всех до одного —

была война с российским населением

во имя вразумления его.

46

В России не закончилась эпоха

предательства и рабского молчания,

порой ещё кричат, но слышно плохо,

а громко – лишь согласное мычание.

47

В России нынче правят бал торжественный

три личности: подонок, лгун и вор,

и царственно свирепствует естественный,

но противоестественный отбор.

48

Мне кажется – куда я взгляд ни кину —

фортуна так Россию подвела

в отместку, что икону и дубину

строгали здесь из общего ствола.

49

Чтобы долю горемычную

без печали принимать,

укрепляют люди личную

веру в Бога, душу, мать.

50

Всегда евреи за свободу

стояли твердо – с целью вредной

внедрять отраву, гнусь и шкоду

в невинный дух России бедной.

51

Стирается на время если грань —

условия, критерии, барьеры, —

то сразу же немыслимая срань

стремительные делает карьеры.

52

С российским начальством контакты

похожи в любой из моментов

на очень интимные акты,

где женская роль – у клиентов.

53

Бессильные кремлёвские призывы

припасть к патриотизму как опоре

напрасны, как натужные позывы,

томящие страдальца при запоре.

54

Какую бы ни гнали мы волну,

каких ни сочинили наворотов,

никак не скрыть еврейскую вину

в бездарности российских патриотов.

55

Кого я ни припомню, все подряд

убийцы – в унисон, как на заказ, —

твердили, что не знали, что творят,

и плакали, что был такой приказ.

56

Трепеща, как осиновый лист,

и прохожим кивая приветно,

по России бредёт сионист

и евреев зовёт безответно.

57

От юных кудрей и до тягостной

сенильной поры облысения

висит над евреями сладостный

и вязкий соблазн обрусения.

58

Такая в ней мечта и пластика,

что, ни за что не извиняясь,

опять вернулась к жизни свастика,

по месту видоизменяясь.

59

Пишу я о России без лукавства

и выстудив душевное смятение:

повсюдное цветение мерзавства —

кошмарное, но всё-таки цветение.

60

Светлы юнцов тугие лица

с печатью сметки и проворности,

и так духовность в них дымится,

что явно требует соборности.

61

России вновь не повезло,

никто не ждал такой напасти:

разнокалиберное зло

опять взошло к вершине власти.

62

Мне боль несёт российской жизни эхо,

с ожоговым стыдом наполовину;

похоже, из России я уехал,

не смогши перерезать пуповину.

63

Шестой иерусалимский дневник

Часть первая

В любой мелькающей эпохе,

везде стуча о стену лбами,

мы были фраеры и лохи,

однако не были жлобами.

1

Не то чтобы печален я и грустен,

а просто стали мысли несуразны:

мир личности настолько захолустен,

что скукой рождены его соблазны.

2

Реальность этой жизни так паскудна,

что рвётся, изнывая, на куски

душа моя, слепившаяся скудно

из жалости, тревоги и тоски.

3

Свободно я орудую ключом

к пустому головы моей сосуду:

едва решу не думать ни о чём,

как тут же лезут мысли отовсюду.

4

Накалялся до кровопролития

вечный спор, существует ли Бог,

но божественность акта соития

атеист опровергнуть не мог.

5

Мессия вида исполинского

сойдёт на горы и долины,

когда на свадьбе папы римского

раввин откушает свинины.

6

Я и откликнувшийся Бог —

вот пара дивных собеседников,

но наш возможный диалог

зашумлен воплями посредников.

7

Все мы перед Богом ходим голыми,

а пастух – следит за организмами:

счастье дарит редкими уколами,

а печали – длительными клизмами.

8

Людей ничуть я не виню

за удивительное свойство —

плести пугливую хуйню

вокруг любого беспокойства.

9

Мне стены комнаты тесны,

сегодня в путь я уложусь,

а завтра встречу три сосны

и в них охотно заблужусь.

10

Ушли мечты, погасли грёзы,

усохла роль в житейской драме,

но как и прежде, рифма «розы»

меня тревожит вечерами.

11

С утра душа моя взъерошена,

и, чтоб шуршанье улеглось,

я вспоминаю, что хорошего

вчера мне в жизни удалось.

12

Нашёл я для игры себе поляну,

играю с интересом и без фальши:

в далёких городах, куда ни гляну, —

я думаю о тех, кто жил тут раньше.

13

Душа моя однажды переселится

в застенчивого тихого стыдливца,

и сущая случится с ним безделица —

он будет выпивать и материться.

14

Истории слепые катаклизмы,

хотя следить за ними интересно,

весьма калечат наши организмы —

душевно даже больше, чем телесно.

15

Так часто под загадочностью сфинкса —

в предчувствии, томительном и сладком, —

являлись мне бездушие и свинство,

что стал я подозрителен к загадкам.

16

В дому моих воспоминаний

нигде – с подвала по чердак —

нет ни терзаний, ни стенаний,

так был безоблачен мудак.

17

Я ободрял интеллигенцию,

как песней взбадривают воинство,

я сочинял им индульгенцию

на сохранение достоинства.

18

Живу не в тоске и рыдании,

а даже почти хорошо,

я кайфа ищу в увядании,

но что-то пока не нашёл.

19

А на зовы прелестного искуса

я с отмеченных возрастом пор

то смотрю с отчуждением искоса,

то и вовсе – не вижу в упор.

20

Забавно мне: среди ровесников

по ходу мыслей их таинственных —

полно пугливых буревестников

и туча кроликов воинственных.

21

Он оставался ловелас,

когда весь пыл уже пропал,

он клал на девку мутный глаз

и тут же сидя засыпал.

22

Кто верил истово и честно,

в конце концов, на ложь ощерясь,

почти всегда и повсеместно

впадал в какую-нибудь ересь.

23

Я мучу всех и гибну сам

под распорядок и режим:

не в силах жить я по часам,

особенно – чужим.

24

Я на сугубо личном случае

имею смелость утверждать,

что бытия благополучие

в душе не селит благодать.

25

С судьбой не то чтоб я дружил,

но глаз её всегда был точен:

в её побоях (заслужил)

ни разу не было пощёчин.

26

Благодарю, благоговея, —

за смех, за грусть, за свет в окне —

того безвестного еврея,

душа которого во мне.

27

Ко мне стишки вернулись сами,

чем я тайком весьма горжусь:

мой автор, скрытый небесами,

решил, что я ещё гожусь.

28

Забавно мне моё еврейство

как разных сутей совмещение:

игра, привычка, лицедейство,

и редко – самоощущение.

29

Всё в мире любопытно и забавно,

порой понятно, чаще – не вполне,

а замыслы Творца уж и подавно —

чем дальше, тем загадочнее мне.

30

В жестоких эпохах весьма благотворным

я вижу (в утеху за муки),

что белое – белым, а чёрное – чёрным

узрят равнодушные внуки.

31

Все темы в наших разговорах