Галерея женщин - Теодор Драйзер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если у Свена с грамматикой было неважно, то у Рейны дела с ней обстояли совсем плохо. Ее речь заставила бы покраснеть шеридановскую миссис Малапроп. «Слышь, что вчера было-то. Отвал башки! Жаль, что тебя с нами не было. Я уж решила было, ну все, хана мне, ребяты. Ты щас со стула свалишься. Идем, значит, мы со Свеном по Седьмой авеню, и с кем, думаешь, сталкиваемся нос к носу? С Монти! Вот те крест! Со стариной Монти собственной персоной. Обалдеть! Весь такой из себя шикарный, в моднячем пальто, фу-ты ну-ты, ложки гнуты! Видать, деньжат откуда-то привалило. И вот наш Монти, простой такой, начинает клеиться ко мне как ни в чем не бывало. Вообще не втыкает, что я замужем. Парнишку жизнь ничему не учит: хвать меня своей лапой, глазом не моргнув: „А куда это ты намылилась? А что это за чувак с тобой?“ Свен вылупился на нас, будто сожрать собрался. Ну, я по-быстрому давай их знакомить. Во картина маслом, ага? Я-то Свену по ушам ездила, что передо мной все на цырлах ходят. И на тебе – такая засада. Но я выкрутилась!
„Ты чего, с дуба рухнул? – говорю. – Вишь, вспомнил детство золотое. По мордасам схлопотать захотел? Вот мой супружник, Свен, знакомься“. Он что-то просек наконец: сразу заегозил как уж на сковородке. Ну и Свен оттаял слегонца, когда я ему лапшу стала вешать, что у папаши Монти денег куры не клюют и Монти ищет, куда бы их пристроить. Так они и начали что-то перетирать меж собой. Упасть – не встать! Причем Свен ведь ревнивый, как черт. Ну и представь, как я у него за спиной Монти двумя глазами мигаю: „Обалдел? Чего творишь, паскуда?“ Будь уверен, он у меня понял, что лучше лишний раз варежку не разевать. Лос-Анджелес – это тебе не Спокан. Поначалу-то я со страху чуть не обделалась. Уж мне ль не знать, как у Свена крышу сносит от злости. Отвал башки! Но он поверил, что мы с Монти еще со школы приятели, так что пронесло, слава тебе господи».
Вот такие истории мне приходилось выслушивать месяц за месяцем, и попытки исправить ее речь успеха не имели. Языковые нормы не впечатывались в ее мозг ни с помощью правил, ни с помощью примеров, ни с помощью навязчивых повторений. Она была способна слушать беседу на совершеннейшем английском языке семнадцати виртуозов ораторского искусства и бесцеремонно влезть в нее с репликами типа: «А мы тут со Свеном парнишку одного видали, обалдеть…» или: «А я так со Свеном порешила…».
Рода, обладая незаурядной красотой, вышла замуж за выходца с Востока из северной части штата Нью-Йорк с довольно серьезным положением в обществе и неплохим образованием, но, оставив его в итоге, она выбрала, однако, куда более интересный жизненный путь. Но ее не переставала мучить совесть, что она бросила младшую сестру на произвол судьбы и та осталась неотесанной простушкой. Светскостью Рейна действительно не отличалась, с этим не поспоришь, но, бог мой, каким искрящимся, пылким, неистовым нравом она была наделена! Было несложно понять, почему мужчина, если он не борец за чистоту речи, может всерьез увлечься ею. У нее были дерзость и любознательность щенка колли или молодого вороненка. Ей до смерти хотелось роскоши и удовольствий, которые были доступны другим, но которые она сама едва пригубила. Вид маленькой старомодной квартирки сестры в Голливуде, с балкончиками, высокими французскими окнами, персидской кошкой и взбалмошной чау-чау, подействовал на нее, как стакан рома на запойного пьяницу. «Отвал башки!» – тут же вынесла она свой вердикт. И как из ведра посыпалось: «класс», «шик», «супер», «не кот начихал» – или даже «не кот нассал» (у меня язык не поворачивается повторить и десятую часть этих колоритных выражений).
Репродукция «Горшка с базиликом»[1], украшавшая одну из стен, была «шикарной», хотя и подверглась критическому разбору:
– Ух ты! Да у нее ноги от ушей растут, класс. А платья такие сейчас никто не носит. Она, наверное, живет в дыре, где они еще в моде.
Обнаженная женская фигура на стенке аквариума тоже вызвала замечания:
– Вот это аквариум! Отвал башки! Видал такой когда-нибудь? А вот фигура у нее так себе. В Пантагесе актрисульки куда симпотнее.
– Дело в том, Рейна, – пояснил я, – что у художника не было достойной модели. Ему следовало бы поискать девушку, изящную, как ты.
– Ну и пришел бы ко мне. Я бы познакомила его с такими красотками, что он забыл бы родную маму.
То, что Роду раздражает наша с Рейной легкомысленная болтовня, даже если временами она кажется ей забавной, было ясно с самого начала. Она так много рассказывала мне о своей потрясающей сестре, которую не видела столько лет, а оказалось, что Рейна мало чем, а может быть, даже и ничем вообще не похожа на созданный Родой портрет. Скорее всего, образ, который услужливо подсовывала память, сформировался у нее в юные годы, когда ей и сравнивать Рейну было не с кем, тогда как теперь, набравшись жизненного опыта, она отточила способность суждения и стала, в общем-то, другим человеком. В результате Рода пришла в полное замешательство, не зная, как относиться к сестре, критиковать которую все еще не позволяли родственные узы и светлые воспоминания. К тому же ее не на шутку беспокоило, что я могу составить неверное представление о ней и ее семье, как оно отчасти и случилось.
Но с самого начала меня куда больше занимала загадка Свена. Как такой рассудительный и трудолюбивый человек мог не только увлечься девушкой типа Рейны, но даже жениться и следовать за ней по пятам, словно привязанный? Во всех передрягах он сохранял спокойствие, был полон решимости поладить с женой и обеспечить всем, чего бы она ни пожелала, несмотря на всю ее взбалмошность и капризы. И это не переставало меня удивлять.
До брака и некоторое время после Рейна водила дружбу с девушкой по имени Берта,
