Гений - Всеволод Соловьев

Всякій день, а иногда и по два раза въ день ловилъ я эту тираду, слово въ слово, будто урокъ заученный. Она никакъ не могла начать разговора безъ этого вступленія. А дочка была премиленькая, держала себя просто, нравилась многимъ, «приличные» офицеры и молодые люди въ куцыхъ курткахъ стремились къ ней. Познакомилась она какъ-то съ адамовыми головками eu herbe. Но адамова голова-mere быстро и рѣшительно разстроила это знакомство — хорошенькое личико рядомъ съ дочками вовсе не входило въ ея планы…

Семья: мужъ, жена, дѣти, гувернантка-француженка, изъ дряблыхъ и набѣленыхъ. Повидимому, есть средства. Люди еще далеко не старые. Онъ — одѣтъ какимъ-то шутомъ гороховымъ: съ голой шеей, въ бѣлой фланелевой парѣ, въ желтыхъ туфелькахъ и — красной фетровой шляпѣ. Она — недурна, блѣдна, молчалива. Онъ, и въ ресторанѣ, и на музыкѣ, и въ паркѣ, ни на кого не обращая вниманія и слушая только себя, кричитъ на отвратительномъ, невозможномъ французскомъ діалектѣ. Дѣти расфранченныя и совсѣмъ прозрачныя, такъ что-глядѣть жалко. Она несчастна, онъ глупъ и самодоволенъ феноменально, дѣти недолговѣчны…

IV.

А вотъ вдовецъ среднихъ лѣтъ съ дочкой — подросткомъ. Человѣкъ серьезный и крайне скромный, видимо ушедшій всецѣло въ свою профессію или службу. Провинціалъ; вѣрно живетъ тамъ у себя, въ своемъ городѣ, совсѣмъ замкнутой жизнью, пол-дня работаетъ, а потомъ — къ дочкѣ — и всѣ его радости, весь смыслъ его жизни въ этомъ ребенкѣ. Дѣвочка некрасива, и некрасивость ея еще больше бросается въ глаза оттого, что она всегда очень странно одѣта. Отецъ накупилъ ей много всякихъ нарядовъ, она всегда въ новомъ. Навѣрно, передъ отъѣздомъ на воды, приходя въ лавки, онъ спрашивалъ всего самаго лучшаго, красиваго и моднаго. Самъ онъ во всемъ этомъ ничего сообразить не можетъ, не понимаетъ — совсѣмъ не его это дѣло; онъ повѣрилъ на слово прикащикамъ — и они, кажется, спустили ему всѣ свои негодные товары. Все на бѣдной дѣвочкѣ безвкусно, аляповато, сидитъ ужасно; ботинки съ какими-то огромными помпонами, на шляпкахъ желтыя птицы и зеленыя ленты, въ рукахъ ярко-голубой зонтикъ — и всегда въ этомъ родѣ. Дѣвочка больна, даже очень серьезно, она, видимо, таетъ, задыхается, мучительно кашляетъ. Только эта нежданная, долго не замѣчавшаяся болѣзнь и могла заставить отца бросить все и везти дѣвочку на воды. Онъ, очевидно, понимаетъ ея положеніе, не отходитъ отъ нея ни на шагъ, не спускаетъ съ нея глазъ и все, что онъ думаетъ и чувствуетъ, выражается на грустномъ, измученномъ лицѣ его. Въ немъ идетъ борьба надежды съ отчаяніемъ. Покажется ему, что у нея видъ лучше, что она, безъ задыханій и кашля, прошла сотню шаговъ — онъ такъ и расцвѣлъ, глаза блестятъ, на губахъ блаженная улыбка, голосъ его дрожитъ отъ восторга — онъ вѣритъ въ ея выздоровленіе. Но вотъ припадокъ удушья, кашель такъ и колотитъ, такъ и разрываетъ эту бѣдную грудь — и несчастный отецъ безнадежно, растерянно озирается по сторонамъ, будто ищетъ защиты, спасенія, хоть и знаетъ, что нѣтъ нигдѣ защиты и спасенія. Она не доживетъ до осени… что съ нимъ тогда будетъ?!. На нихъ смотрѣть невыносимо…

Еще совсѣмъ молодой, лѣтъ тридцати, офицеръ. Богатырская фигура, красивое, пріятное лицо съ выразительными черными глазами. Его можно встрѣтить вездѣ — онъ пьетъ воды, гуляетъ по парку, появляется на музыкѣ. Онъ разговариваетъ съ знакомыми, подходитъ къ нимъ, улыбается, иногда даже смѣется. Но вдругъ глаза его меркнутъ, онъ весь какъ-то сгорбивается и быстро идетъ, очевидно самъ не зная куда, никого не видя и не слыша. Онъ, сначала шопотомъ, а потомъ все все громче и громче разговариваетъ самъ съ собою, снимаетъ съ руки своей обручальное кольцо, цѣлуетъ его, потомъ говоритъ, говоритъ, глядя на это кольцо, обращаясь къ нему. За двѣ недѣли, на моихъ глазахъ, онъ постарѣлъ ужасно, его густые темные волосы почти всѣ посѣдѣли. Я встрѣтилъ его какъ-то въ паркѣ. Онъ шелъ прямо на меня и разговаривалъ со своимъ обручальнымъ кольцомъ, которое держалъ у самыхъ глазъ. Невыносимая мука слышалась въ его голосѣ. Онъ поровнялся со мною и меня не видѣлъ.

— Господи! — стоналъ онъ:- зачѣмъ-же такъ жестоко?.. развѣ я когда-нибудь стѣснялъ тебя, запрещалъ тебѣ что-нибудь?.. Какъ-же ты могла уйти такъ… тихонько, предательски?.. Маша, да, вѣдь, это невозможно!.. Ты не можешь быть такой женщиной!..

Вдругъ онъ бѣшенымъ движеніемъ надѣлъ себѣ кольцо на палецъ, ударилъ изо всѣхъ силъ себя кулакомъ въ грудь, потомъ подбѣжалъ къ молодому деревцу и съ дикимъ, почти звѣринымъ рычаніемъ, сталъ его раскачивать, силясь сломать, вырвать…

Молодая дама съ ребенкомъ и нянюшкой. Глаза у дамы темные, пунцовый ротъ сердечкомъ, зубы такъ и сверкаютъ. Очевидно, обдумываетъ и свой скромный, не безъ поползновеній на изящество нарядъ, и каждое свое слово, и каждое движеніе. Говоритъ нараспѣвъ, вставляетъ французскія фразы. Такъ и льнетъ ко всѣмъ, кто кажется ей «plus comme il faul», но дѣлаетъ это очень ловко, осмотрительно, осторожно. Она такъ любезна, такъ умильно улыбается, разговорится и сейчасъ-же скажетъ о своемъ мужѣ, который занятъ, бѣдный, и лѣтомъ служебными дѣлами, назоветъ свое имя, свою фамилію, самую настоящую русскую, довольно распространенную фамилію. Она обо всѣхъ и все знаетъ, даже и то, чего нѣтъ въ дѣйствительности, очень мило сплетничаетъ. Она достигла своего, со всѣми почти знакома, даже «адамова голова» ей любезно киваетъ и пожимаетъ руку; дни ея проходятъ весело и разнообразно.

Но я случайно зналъ ея тайну; ея мужъ и она, несмотря на свою совсѣмъ русскую фамилію, — некрещеные евреи. Наконецъ, нянюшка на что-то разссердясь на хозяйку, обнародовала это, и черезъ день весь — скъ оказался посвященнымъ. Эффектъ былъ полный. Черезъ два дня интересная дама скрылась.

Всѣхъ не переборешь. Дѣвицы, недурненькія, бойкія и скромныя, уродливыя, «станціонныя дѣвицы» въ такъ называемыхъ «русскихъ», «мордовскихъ» и «малороссійскихъ» «костюмахъ», — «станціонныя», ибо такихъ дѣвицъ непремѣнно увидишь на каждой дачной станціи. Онѣ собираются ко всякому приходу поѣздовъ и гуляютъ по платформамъ парочками, подъ ручку другъ съ другомъ, въ своихъ расшитыхъ, до непристойности опошлившихся костюмахъ. Господа офицеры разнаго рода оружія, отъ глубокой арміи до ловкихъ гвардейскихъ адъютантовъ. Находящіеся на дѣйствительной службѣ, въ запасѣ и въ отставкѣ полковники и генералы, съ утра и до ночи непробудно сидящіе за карточными столами и ничего и никого не видящіе и не слышащіе, кромѣ своихъ картъ и партнеровъ… Однако, все это начинало надоѣдать изрядно, и чувствовалось, что если не явится чего-нибудь болѣе интереснаго, то хоть бѣги вонъ, неокончивъ курса лѣченья.

V.

Рано утромъ, выпивъ стаканъ «воды» и отправляясь на обычную прогулку, я проходилъ мимо курзала. Вижу — на одной изъ деревянныхъ колоннокъ, поддерживающихъ длинный балконъ, вывѣшено писанное объявленіе. Подошелъ; читаю:

Севодня назначаетца въ большой зала балъ. Начало съ 9 чи. Кавалеры плотютъ 1 ру. Дамы безплотны.

Рѣшилъ посмотрѣть, какъ это N-скія дамы сдѣлаются безплотными, и вечеромъ, заплативъ «1 ру.», оказался на балѣ. Довольно обширная, но унылая зала производила нельзя сказать чтобы очень изящное и поэтически настраивающее впечатлѣніе. Обѣденные столы, обыкновенно ее наполнявшіе, были вынесены. По стѣнамъ стояли желтые вѣнскіе стулья; толстыя неуклюжія гирлянды зелени висѣли отъ одной колонны къ другой; освѣщеніе, состоящее изъ плохенькихъ, большею частію коптившихъ лампъ, укрѣпленныхъ на колоннахъ, было не блестяще. Народу, однако, начинало собираться достаточно.

Музыканты, полуспрятанные на декорированной зеленью эстрадѣ, настраивали свои инструменты. Тамъ и сямъ, на вѣнскихъ стульяхъ, уже размѣстились мамаши, тетеньки и прочія почтенныя особы. Нѣсколько полковниковъ и генераловъ, очевидно, глубокомысленно рѣшали, остаться ли еще «посмотрѣть», или, не теряя дорогого времени, засѣсть за карты. Господа офицеры и штатскіе молодые люди, въ своихъ высочайшихъ воротничкахъ и темненькихъ визиткахъ, замѣнившихъ куцыя куртки, мелькали то тамъ, то здѣсь, исчезали и снова появлялись, отыскивая знакомыхъ дамъ. Какія-то шустрыя дѣвочки, очевидно еще недавно надѣвшія длинныя платья, взявшись подъ ручки, носились взадъ и впередъ по залѣ, отчаянно стрѣляя во всѣ стороны глазами.

Я выбралъ удобное мѣстечко, такъ чтобы никому не мѣшать я все видѣть, и соображалъ, что, несмотря на открытыя окна, невыносимо жарко и что, когда начнутся танцы, нечѣмъ будетъ дышать. Вотъ раздались первые звуки милаго вальса, носящаго названіе: «Невозвратное время». Зала мгновенно наполнилась кавалерами и дамами, появившимися съ балконовъ. Нѣсколько паръ закружилось. Мимо меня пронеслась одна изъ шустрыхъ дѣвочекъ съ армейскимъ подпоручикомъ, потомъ «адамова головка» съ гвардейскимъ адъютантомъ. Все знакомыя лица… За вальсомъ слѣдовала полька, за полькой — кадриль. Жара становилась невыносимая.